Наират-1. Смерть ничего не решает
Шрифт:
— Вы возомнили себе невесть что, — продолжал увещевать старик кого-то за дверью. — Никто вам не желает зла. Бельт, вспомни, о чем говорили. И Орину передай, что он мне нужен! Не верит, пусть Майне послушает.
Значит, ее зовут Майне.
— Мой хороший, пожалуйста, — а голос у нее строгий, упрек в нем читается. И с хрипотцой. Простыла? Или с рождения так? — Открой дверь. Ради меня.
— Повторяю, вы сделали ошибочные выводы!
Дверь слегка приоткрылась, и в живот Хэбу уперся кинжал. Больше Туран ничего рассмотреть не успел, потому как чья-то рука утянула старика
— Нужна помощь? — негромко спросил Туран.
Кам замахал руками, словно отгоняя кхарнца прочь. Туран отступил. Окончательно он решил убраться через несколько минут, когда в комнату пустили и самого Ирджина вместе с девицей.
Ну их всех. Или почти всех. Майне хороша… Вот бы еще узнать, как зовут ту, вторую, дикую. Может, с ней было бы проще поладить? Впрочем, следовало закончить начатое в бане — привести себя в порядок.
Но выбриться Туран не успел. Он только-только устроился на низком стуле перед походным зеркалом, как в комнату практически вбежал кам и, рухнув на кровать, заговорил:
— Мой любезный друг, иногда я рад, что мой скептицизм, выпестованный в лабораториях Кырыма, оказывается неоправдан. Открою тебе тайну: зачастую тянет придушить этот мерзкий голосок, потому как он говорит правильные, а потому неприятные вещи. А ведь порой хочется именно незамысловатой и неправильной штуки, вроде божественного молока, что вдруг потечет с неба прямо в рот.
И с чего бы такие откровения? И на физии выражение почти абсолютного счастья. Что такого увидел Ирджин в запертой комнате? И как это, увиденное, повлияет на вчерашнюю договоренность? Впрочем, сейчас думать в этом направлении совершенно не хотелось. Как и отвлекаться от прерванного появлением кама занятия. И Туран, чуть оттянув кожу на щеке и ловко орудуя бритвой, произнес:
— Как понимаю, встреча прошла удачно? Но ведь тебя мое понимание мало волнует? Просто эмоции выплеснуть надо?
— Надо. — Ирджин сунул руки за голову и, закинув ноги на оголовье кровати, заметил: — Ты стал по-другому разговаривать, Туран. Или даже скорее — по-другому рассуждать.
— Это плохо?
— Кто знает. Но в одном ты прав — я действительно рад. Иногда случается удача, и Всевидящий просто сдает неожиданную карту. И вот сидишь с ней и не знаешь, что делать до поры до времени. Но ясно понимаешь — игру теперь можно строить совсем по-иному.
— Да уж, ты не радовался так даже во время опытов над сцерхами.
Кам как-то странно посмотрел на Турана и даже, казалось, слегка покраснел.
— Спасибо, — вдруг произнес он. — Ты не даешь забыться.
— Я не специально.
— Я знаю. Тем не менее. И хорошо выспись, завтра мы снова выезжаем.
— Как? Ты же говорил — два дня отдыха.
Ирджин поднялся и, пройдясь по комнате, встал за спиной. И ощущение человека, который находится так близко, заставляло нервничать. Заставляло бы в иной ситуации, но не сейчас.
Похоже, нечаянный вдох и вправду многое изменил.
— У вас в Кхарне играют в тлень? Это когда ты ловишь тлеющую деревяшку и быстро перебрасываешь ее другому, чтобы не обжечься.
— Не играют.
— Но
— Понятно: завтра утром мы срываемся как оглашенные и двигаемся…
— На праздник, мой друг, на праздник. Обидно ведь будет пропустить гуляние, посвященное мировой со скланами. К слову, тебе ведь не доводилось встречать крыланов? Так что радуйся, Туран, редкая возможность. Всевидящий сегодня щедр на редкие возможности.
Бритва последний раз коснулась верхней губы и подостывшая вода смыла остатки мыла.
Что ж, пусть будет так. А на склан и вправду любопытно будет посмотреть, узнать, сколько правды в картинках из книги Ниш-Бака.
Хотя в этом мире с правдой как-то сложно.
Триада 6.1 Элья
И человеку разумному, который по делам торговым или иной надобности собирается посетить землю, обитатели коей отличны языком и нравами, следует нанять человека, речь их разумеющего и в обычаях сведущего, дабы не вышло словом ли, делом оскорбить либо же оскорбленным быть.
Не знаешь, что делать — устрой байгу.
Окруженная холмами, разделенная рекой, долина Гаррах была невелика и с виду неуютна. Пограничный ельник, темный и влажный, спускаясь, сменялся редким ольсом, ну а тот в свою очередь исчезал, отступая перед безбрежной гладью.
Вот она, долина Гаррах, молоко в чаше владетельного князя Аррконы, Юкана и Таври, светлейшего Ырхыза; пористый мрамор гробниц Ун-Кааш; жженый сахар «Лунного шатра», что сластит эту смесь вина и крови, которую пьют люди. Пьют и льют, щедро, бездумно, подкармливая землю: пусть родит, прорастает ненавистью, снова живет и снова отходит в мучительной агонии.
Странные мысли, ведь нынче здесь мир. Вот только чудится, что не наст хрустит под копытами, а кости. Белые-тонкие-хрупкие-слюдяные-рваные-обугленные…
… крылья. Красное-дымное и пока еще живое хлещет по броне, руками и лицу. Слепит.
Элье отчего-то именно это вспомнилось — как кровь, высыхая, залепляет веки и склеивает ресницы. А свет, скатываясь по кольчужным колечкам, падает и рассыпается комьями грязи. Браан же летит огненной струной, взрезая железное плетение, толстую поддевку и мягкую плоть.
— Слава тегину! — заорали глашатаи, прогоняя морок. Взвыли рога, и замерший было караван тронулся в путь.
Элья, вцепившись в луку седла, зажмурилась. Еще бы уши заткнуть, чтобы не слышать. Шепчет Гаррах насмешливо и обиженно, то детским голоском, то воем или громким, но неразборчивым причитанием. Хранит скрежет и стоны, оставшиеся с лета и нынче основательно вмерзшие в землю.
Нет, это не стон, это смех Гыра.
— Элы. — Ырхыз, придержав коня, хватает за поводья. — Я не хочу, чтобы ты отходила далеко, слышишь?