Наказание в награду
Шрифт:
– Отставить, сержант, – сказала она и сразу же поняла, что это прозвучало так, будто мать разговаривает со своей дочерью-подростком, посмевшей высказать свое мнение.
– Что именно? – уточнила Хейверс.
– Если вам в голову приходят какие-то мысли, то я предпочитаю о них знать.
– Прошу прощения, командир, я…
– И прекратите эти ваши постоянные извинения!
– Простите… – Барбара зажала рот рукой.
– Давайте все-таки придем к какому-то общему знаменателю. – Суперинтендант раздраженно посмотрела на сержанта. – Мы здесь для того, чтобы во всем разобраться. И чем скорее мы это сделаем, тем скорее вернемся в Лондон. Так что вы хотели сказать?
– То,
– Как будто он, знаете… «слишком сильно протестует».
– Что, черт возьми, вы имеете в виду?
– Прос… ой! Это из Шекспира. «Эта женщина слишком сильно протестует» [96] и все такое.
Изабелла села на пятки возле той коробки, которую разбирала стоя на коленях, и подозрительно осмотрела Хейверс.
– Почему мне все время кажется, что вы научились у детектива-инспектора Линли всяким восхитительным вещам? И часто вы используете в ваших совместных расследованиях цитаты из Шекспира?
– Просто он старается развить во мне вкус к лучшим образцам поэзии, командир… – Сержант закашлялась. – Думаю, что скоро мы перейдем к Диккенсу. Но только после того, как закончим с Шекспиром. У него он, кстати, выбирает кровь. Я хочу сказать, пьесы, в которых кого-то убивают. Но пока я освоила только «Гамлета». Путаюсь, когда дело доходит до «Макбета» [97] .
96
Фраза, которую Гертруда, мать Гамлета, произносит в третьем акте, второй сцене пьесы. В настоящее время используется иносказательно, в тех случаях, когда о человеке хотят сказать, что он пытается скрыть правду.
97
«Макбет» считается одной из самых кровавых пьес Шекспира.
Какое-то время Изабелла молча смотрела на нее. Что-то в глазах Хейверс говорило о том…
– Вы сейчас шутите, правильно? – спросила суперинтендант.
– Ну-у-у… да. Наверное. Совсем чуть-чуть.
– Почему я поняла это только тогда, когда вы заговорили о трудностях с «Макбетом»? И почему мне кажется, что вы даже во сне можете его цитировать?
– Это неправда, – поспешно возразила ей сержант. – То есть только до той сцены с окровавленным кинжалом. Ну, может быть, еще сцену сна и проклятого места, но не больше.
– Понятно… – Изабелла решила вернуться к тому, с чего они начали. – Так что про эту женщину?
– Мне просто кажется, что все это волонтерство, – тут Барбара указала на статью, – имеет под собой какую-то подоплеку. И что она касается как раз проблемы восприятия человека. Этот звонок на «три девятки». То место, в котором речь идет о лицемерии. Весь этот публичный шум о том, что Дрюитт… Не знаю, как поточнее выразиться.
– Безупречно хорош? И в равной степени восхитителен?
– Как будто он старается обязательно сделать все то, что Господь велит делать добрым христианам. Словно перед ним список, в котором он ставит галочки напротив выполненных добрых
– Арест, – закончила за нее Изабелла.
– После которого начнутся пересуды и он перестанет быть Человеком года.
– Согласна, – Изабелла кивнула. – Но мы не можем сбрасывать со счетов то, что звонок не имел никакого отношения к лицемерию, а целью его была месть.
– А разве педофилия и месть никак не связаны? «Ты сотворил это с моим ребенком», или, еще лучше, «ты сотворил это со мной, когда мне было десять лет, приятель, и теперь я съем тебя за обедом». Что-нибудь в этом роде.
– Я вас понимаю. И, наверное, соглашусь с вами, сержант. Титул «Человек года», статья в газете и телефонный звонок… Они вполне могут быть тесно связаны, не так ли?
Было видно, что Хейверс с удовольствием выслушала это, но последнее, чего хотела суперинтендант, – так это получить сержанта со своими собственными суждениями.
– Полагаю, что вы согласитесь, что месть необязательно должна привести к смерти, – заметила Ардери. – Разрушить репутацию может быть вполне достаточно, а достигается это самим фактом ареста, расследованием и судом на глазах у всей общественности, результат которого уже не так важен.
– Я вас понимаю, – согласилась Хейверс, и по ней было видно, что она ничуть не сконфужена. – Но у нас есть еще вот это. – Барбара подняла ежедневник, который им передала Флора Беванс. – Колонка А, – с этими словами она помахала ежедневником в воздухе, – хочет, чтобы ее сопоставили с колонкой Б. – И показала пальцем на газетную статью.
– Что вы хотите этим сказать?
– Этим я хочу сказать, что в ежедневнике может быть нечто, что никем не принималось во внимание – просто потому, что об этом никто не знал. И если мы хотим, чтобы мистер Дрюитт держался подальше от своих адвокатов, нам придется проверить, так ли это.
Ладлоу, Шропшир
Барбара Хейверс рассталась с Ардери с ощущением, что она все-таки выиграла этот раунд. Между их совместными поисками среди вещей Дрюитта и последующей встречей на аперитив в холле перед обедом у нее было время пролистать ежедневник диакона. И в нем она действительно обнаружила нечто, что заслуживало пристального внимания.
Но, спустившись в холл гостиницы, сержант увидела, что в Гриффит-Холл в тот день заселились новые постояльцы. И то, что они сейчас поглощали шампанское в баре, не позволило ей серьезно поговорить со старшим суперинтендантом ни во время предобеденных поклевок и аперитива – водка-мартини для командира и полпинты эля для Барбары, которую она планировала растянуть на весь обед, – ни во время обеда.
Хотя за все это время мобильный Ардери звонил три раза, она лишь смотрела на экран, чтобы определить, кто звонит – дважды с выражением омерзения на лице, – и позволяла ему переключаться на голосовую почту. Когда они после обеда пили в холле кофе, телефон зазвонил в четвертый раз. Суперинтендант ответила на звонок, сообщив Барбаре, что это Хильер, и вышла из помещения.
«Чур меня», – подумала Хейверс. Если речь шла о том, что они делали в Шропшире, то помощник комиссара, оставаясь верным себе, наверняка хотел, чтобы они облизали здесь всех местных и свалили восвояси.