Наказание за любовь
Шрифт:
— Значит, теперь протрезвела?
— Наверное, потому что теперь я мыслю вполне здраво.
Он перегнулся через стол и вылил остатки вина в ее стакан. Когда Тува поняла, что он на самом деле ей предлагал, то просто потеряла дар речи.
— Нет уж, спасибо, — полузадушенно произнесла она.
— Нет, пей, — велел он и поднес стакан к ее губам. Она ничего не могла поделать. И вдруг все это показалось ей очень смешным.
— Неужели ты собираешься подобным образом соблазнить благонравную девственницу?
Она услышала, что он улыбнулся в темноте. Вернулось прежнее настроение.
— Пей же, — попросил он.
А черт, была не была, подумала она. Выпить-то я всегда могу.
— А как же Марко? — спросил он безо всякого выражения в голосе, убирая пустой стакан.
— Марко? — спросила она, смутившись, и оттого немного дерзко. — Мы просто друзья.
— Ах, вот как? — в его голосе явно слышалась скептическая ирония.
— Марко не какой-нибудь обычный человек. Он просто сказочный герой, и в другом качестве он мне не нужен. Я никогда, никогда не смогла бы лечь с Марко в постель, это было бы святотатством. Нет, это просто немыслимо! Да, признаюсь, я была жутко влюблена в него — с того самого дня, как увидела его впервые. Хотя тогда он называл себя Ганд и выглядел по-другому. Но он был так же невероятно красив. Но я никогда не желала его, если мне будет позволено выразиться так высокопарно. Он был просто недостижимым идеалом, о котором я могла тосковать и мечтать. Я помню, что сама мысль о более близких отношениях с ним пугала меня. Поэтому все подобные мысли я пресекала в зародыше. Это казалось совершенно диким. Ну что, это достаточно исчерпывающее объяснение?
— Абсолютно. И мне кажется, ты права. Хотя я не знаю Марко так хорошо, как вы, но он как бы где-то над вами.
— Да. Другое дело, что для того, чтобы любить других, необходимо нравиться себе.
— Опять ты за свое!
— Но я не могу забыть про свои комплексы, они настолько объективны!
— Маленькая Тува! Я всего лишь обыкновенный, правда, смертельно больной работяга, который знаком с тобой всего лишь несколько дней. Но ты мне нравишься. Нравишься своей прямотой, жаждой деятельности и глубоко скрытой добротой. Что касается меня, то мне ничто не мешает. После совершенно естественных сомнений, которые появились у меня вначале, сейчас я готов попытаться сделать то, о чем мы говорили. Но неужели ты не понимаешь, что все это будет целиком и полностью твое решение. Ведь именно ты будешь жить дальше — как незамужняя мать. Именно ты будешь нести ответственность за ребенка, он станет твоей радостью и твоей печалью. Именно тебе придется брать на себя все заботы, испытывать все огорчения. Мне достанется лишь короткий миг радости.
Она слабо улыбнулась в темноте.
— Спасибо, что ты сказал про миг радости! Но я не знаю, Ян. Правильно ли мы поступаем? Делать такое с человеческим существом?
Он собирался что-то сказать, но раздумал и начал снова.
— Ты права. Давай забудем об этом.
Тува внезапно похолодела. И она поняла, насколько неуверенно они были оба, в равной степени. Один отступал, видя, что другой колеблется, и другой вновь разочаровывался. Так и продолжалось: вперед — назад, как в теннисе. Теперь настал черед Тувы разочаровываться и обижаться. А потом была ее очередь снова идти в атаку.
— Но я знаю, что ребенку будет хорошо, — сказала она беспомощно. — Мать и отец будут его любить. Они очень огорчались из-за того, что не могли рассчитывать на внуков.
— Я не имею права взваливать на тебя такую ношу.
— Ты имеешь право оставить потомков.
— Знаю. Но, Тува, я ведь не доживу даже до того момента, когда смогу узнать, будет ли это иметь какие-то последствия.
Тува постаралась проглотить и это.
— Да. Это жестокая правда. И к чему тогда все это? Ведь тебе нужна была уверенность в том, что ты продолжишь жить в ком-то, да?
— Да, наверное.
Они помолчали. Долго лежали и смотрели в потолок, на душе и у нее, и у него было пусто.
Первые проблески утреннего света понемногу рассеивали мрак в комнате. Но это была майская ночь, светало рано. Едва ли было больше двух часов ночи.
Не говоря ни слова, Мораган мягко потянулся к Туве, склонился над ней и тихо прошептал:
— Спасибо, дружочек! Спасибо — все равно, за то, что ты была готова!
И он поцеловал ее медленно и бережно. Его губы легко коснулись ее губ, как нежное дуновение ветра. Тува не дышала. Но когда он тут же отодвинулся, она осторожно положила руки ему на плечи. Мораган поднял голову и посмотрел на нее, вопросительно улыбаясь. Он поцеловал ее еще раз.
Эта ночь — неправда, подумала Тува. Я, та, которую никто никогда не целовал. И сейчас… Сначала Марко… И теперь Ян. Наверное, я сплю!
Он вновь взглянул на нее, на этот раз в улыбке его была нежность. Она видела это сейчас совершенно отчетливо. Ночная тьма придавала его чертам волнующее, загадочное выражение, как будто он был уже между жизнью и смертью. Его горящие, глубоко запавшие глаза были похожи на темные колодцы. Нос, который был довольно красивой формы, крепкие зубы, немного выдающаяся нижняя челюсть — и, конечно, морщины на щеках. И черные кудрявые волосы. Если на минуточку забыть Марко, то Ян Мораган на самом деле выглядел весьма привлекательно. Вероятно, он был очень сильным и мужественным мужчиной до того, как его поразила болезнь. Сейчас лицо его было — кожа да кости.
— Последняя девушка, которую я целую, — прошептал он. — Спасибо, что ты не отталкиваешь меня!
А это почти первый поцелуй в моей жизни. Да, потому что Марко как бы не в счет, думала она.
Ян тихо спросил:
— Тува, ты хочешь? Ты хочешь помочь мне сделать это?
Он продолжал:
— Знаешь, девяносто девять процентов за то, что из этого ничего не получится. Ни то, ни другое. Но у меня очень давно никого не было. И я хочу тебя сейчас. И безо всяких задних мыслей о возможных последствиях!
Он хочет ее! Ее! Тува чувствовала, что из груди ее вот-вот вырвется плач, и сглотнула слюну.
— Но я никогда…
— Знаю. Поэтому я и спрашиваю — сначала. Ты должна сама этого хотеть.
— Я… ты мне очень нравишься, Ян, — запинаясь, проговорила она.
— Не имею ничего против. Если хочешь, я могу позаботиться о том, чтобы ты не забеременела.
— Нет! Нет, я хочу, чтобы мы попытались. Ведь именно за этим мы и начали всю эту долгую дискуссию.