Наказание за любовь
Шрифт:
Он положил палец ей на губы.
— Позволь мне, по крайней мере, попытаться!
А поскольку она уже возбудилась настолько, что дрожала от желания, то смогла только кивнуть.
Широко раскрыв глаза, она смотрела, как он ложится на нее, она вновь обхватила его руками и дала ему войти в себя. Она уже не притворялась, она чувствовала, что они — одно целое, знала, что ему не может быть неприятна ее преданность. Тува была преисполнена почти религиозного благоговения. Все, что было между ними, ощущалось, как таинство.
Она заметила, что
— Буду очень осторожен, — прошептал он. — И ради тебя, и ради себя.
— Да. Я думаю, я… слишком люблю тебя, Ян!
Он снова поцеловал ее.
— Я тоже тебя ужасно люблю, маленькая Тува.
И наконец он прорвал ее девственную плеву. Тува, заранее закусившая губу, чтобы выдержать боль, обнаружила, что все оказалось не так больно, как она опасалась. Она была готова принять его в себя. Больше всего ее беспокоило, что он может не выдержать напряжения. Если он сейчас начнет кашлять, это будет катастрофа. Это уничтожит все. Ведь хотя они и уверяли друг друга в том, что очень друг другу нравятся, все равно они оставались чужими — потому что хотя они и занимались любовью, между ними еще не было любви.
Но потом Тува позабыла обо всем, она наслаждалась моментом и чувствовала, что Ян тоже всецело поглощен им, теперь они были во власти примитивных инстинктов и лихорадочно стремились утолить похоть.
Потом на несколько секунд наступила тишина — и вот тут-то раздался кашель. Это было просто ужасно, и Тува сначала по-настоящему испугалась. Она прижимала его к себе изо всех сил, утешала, стремилась ободрить.
В конце концов приступ кончился — на этот раз. Они тихо лежали в объятиях друг друга.
— Да уж, не так бы я должен был это кончить, — прошептал он, задыхаясь. — Я хотел бы выразить тебе всю мою нежность и благодарность за те прекрасные мгновенья, что ты мне подарила. Но…
— Я знаю, Ян. Но мы все равно смогли! У нас получилось!
— Да, получилось. Честно говоря, не ожидал. Благодаря тебе все прошло так, как надо.
— Благодаря мне?
— Знаешь, ты была весьма соблазнительна.
Она с жадностью впитывала эти слова, долго лежала и снова повторяла их про себя. Потом тихо произнесла:
— Если будут какие-то последствия…
— Не надо об этом думать!
— Ладно. Но если все же… Если это будет мальчик, я назову его Ян.
— Спасибо!
— А если девочка… Как звали твою мать?
— Минна. Нет, лучше, как твою мать! Как ее имя?
— Винни. На самом деле Лавиния. Но сейчас ее никто так не называет. Хотя Минна и Винни на самом деле довольно похожи. Мы найдем что-то среднее.
— Мы? — безжизненным голосом спросил он.
Тогда она привлекла его к себе и сжала его в объятиях. Они долго не могли вымолвить ни слова. Тува боролась со слезами.
— Во всяком случае, мы сделали все, что могли, — удрученно сказал он.
— Мы очень старались, — вторила она.
Ночь уже почти прошла. В комнату просачивался утренний свет, делая все серым. Бездушные гравюрки на стенах были уже хорошо видны.
— Все равно еще рано, — сказал Ян. — Надо немного поспать.
— Да, ты прав! Завтра может быть тяжелый день. И я знаю Марко. Он просто невозможный жаворонок, ему непременно надо вставать рано. А сейчас у него к тому же и повод есть.
Ян приподнялся на локте и взглянул на нее. Он бережно убрал прядь волос с ее лба.
— Еще раз спасибо, маленькая, удивительная девочка, — прошептал он. — Спасибо за то, что именно тебя встретил я в эти трудные дни!
Ничего более прекрасного он и не мог бы сказать Туве, ведь она получала в жизни так много ударов и, как правило, била в ответ. А теперь ей казалось, что на нее снисходит бесконечный покой и счастье.
9
Меня зовут Маргит Сандему. Живу я в Валдресе. Многих пациентов оттуда направляют в больницу в Лиллехаммер, а не Йовик, если им нужен врач-специалист.
В мае 1960 года я лежала в больнице в Лиллехаммере. Да нет, ничего серьезного, я даже больна не была. Просто надо было отделаться от одной мелочи, которая беспокоила меня еще с детства.
За день до выписки мне разрешили ходить, я без устали слонялась по коридору и даже по большому вестибюлю внизу. Там был кафетерий, как обычно, в нем было полно народа, а я обратила на это внимание только тогда, когда уже получила свой поднос. И вот я стояла с полным подносом в руках, все столики были заняты, и чувствовала я себя довольно глупо.
За маленьким столом я увидела одиноко сидящего мальчика с мечтательными голубыми глазами и темными волосами, торчащими во все стороны. Он выглядел не особенно радостным, неохотно жевал бутерброд с сыром — так, словно тот имел вкус сена. Ребенок выглядел довольно заброшенным.
Поскольку я из тех суетливых людей, которые вечно боятся кому-то помешать и которые постоянно внушают себе, что они мешают, то я долго думала, прежде чем спросить мальчика, не могу ли я присесть за его стол.
Он вздрогнул, когда я обратилась к нему, как будто сильно испугался. Вялое жевание прекратилось совсем, и я уж было подумала, что он мне откажет, но он вдруг кивнул, немного боязливо.
Мы ели молча. Я все время чувствовала, что он украдкой изучает меня, и когда я выпила чашку чая и достаточно осмелела, то спросила:
— Похоже, у тебя какие-то проблемы?
Я не хотела бы употреблять выражение «перепуганный до смерти», но именно таким он был.
— Я… нет, я…
— Как тебя зовут?
— Габриэл. Габриэл Гард из…
Он сам остановился и, хотя я ждала, продолжать не спешил.
— Меня зовут Маргит Сандему, — сказала я. Мне показалось, что я должна завоевать его доверие, прежде чем он осмелится поговорить со мной. — Меня завтра выписывают. Я ужасно рада. А ты тоже ждешь выписки?