Накажи меня любовью
Шрифт:
— Тая, милая, — мама на пару с медсестрой начинают суетиться, они помогают мне сесть и дают воды. Боже, кажется, это самое вкусное, что я пробовала в этой жизни.
Пока я утоляю жажду, мама смотрит на меня не отрываясь, рассматривая каждую черточку, заглядывая в глаза. И вид у нее при этом такой, что я невольно начинаю ощущать себя привидением или внезапно вернувшимся с того света покойником. Мне даже не по себе становится.
Отдав медсестре стакан, протягиваю к маме дрожащие руки и оказываюсь в теплом коконе родных объятий.
— Таечка, все будет хорошо, доченька. У нас получилось. Мы тебя вытащили. Только держись, пожалуйста. — не совсем понимаю, кто это «мы», но разве это важно сейчас? — Не закрывайся снова в себе. Говори все, что угодно. Только не молчи.
— Хорошо, — говорю так же хрипло. — Мам, а меня здесь могут покормить? Нормальной едой? До смерти надоело питаться через вену, руки болят…
***
С этого начался долгий и болезненный процесс моего восстановления. В своем болезненном забытьи я провела полтора месяца. Когда мне об этом сказали — я ужаснулась.
В зеркало на себя было страшно смотреть — я осунулась, побледнела, кожа истончилась и стала отдавать синевой. Появились морщинки. За это время я сбросила не меньше десяти килограмм и медсестры шутили, что на улицу мне пока нельзя, а то унесет осенним ветром. Так что меня откармливали. Понемногу, начиная с бульонов, давая привыкнуть желудку, и постепенно переходя к твердой пище. А я бы, наверное, съела целую корову, если бы мой рацион строго не дозировали.
За такое длительное время мышцы ослабли так, что первое время пришлось передвигаться на коляске. А также посещать малоприятные, но нужные занятия ЛФК.
Прогресс от занятий появился быстро. К концу первой недели я уже свободно ходила по больничному коридору, а через две мне разрешили выйти на прогулку в больничный парк.
Мы с мамой прогуливались по аллее, дышали воздухом. Особо не разговаривали, да и не нужно было это сейчас.
Близился конец октября, заметно похолодало, под ногами шелестел ковер из опавших листьев. Накрапывал мелкий противный дождик, но ощущения холодных капель на лице почему-то были невероятно приятными. Я запрокинула голову, подставляя лицо под капли дождя, и впервые за последние месяцы улыбнулась. Кажется, я снова начинаю чувствовать себя живой. Хотя бы отчасти.
— Так приятно снова видеть, как ты улыбаешься, — на глазах у мамы выступили слезы. Но это слезы радости и облегчения, я точно знаю.
— Со мной все будет в порядке, обещаю. — мне больно видеть морщины и пряди седых волос, которых стало вдвое больше, пока я справлялась со своим нервным срывом и депрессией. — И прости меня, что тебе пришлось столько за меня переживать.
— Тая, не начинай опять винить себя. — мама говорит мягко, не давя на расшатанную психику. Но глядит при этом предельно серьезно. — Не своди на нет эффект психотерапии.
О, да, над моим душевным состоянием работали куда как активнее, потому что проблем назрело немерено. Я открывалась медленно, неохотно. Было тяжело выставлять напоказ обнаженную душу, чувства и мысли, рассказывать о пережитой боли и обидах. Но я понимала, что так надо и постепенно дело пошло на лад.
Почувствовав, что меня не осуждают, начала вести себя чуть раскованнее. И когнитивно- поведенческая терапия начала давать свои плоды. Мне стало легче общаться, разговаривать, легче дышать… Но пока я лишь в самом начале пути к выздоровлению, который обещает быть нелегким.
— Ладно, не буду, — слегка улыбаясь, цепляюсь за мамин локоть. — А знаешь, я сегодня с папой разговаривала. Добрые полчаса. Он, наверное, весь лимит потратил.
— О чем?
— О разном. Говорит, несмотря на шикарные условия, очень по нам скучает и хочет побыстрее вернуться.
— Ну уж нет. Пусть пока восстанавливается там.
Да, так будет лучше, думаю.
Пребывание папы в немецкой клинике было продлено еще на месяц. Естественно, за весь банкет платил Костя, что меня несколько напрягало. Но что уж поделаешь, здоровье отца важнее гордости.
Нас, кстати, развели. Мама об этом долго не хотела говорить, но я сама выпытала. И отнеслась относительно спокойно. Кризис я пережила. Хотя кольцо до сих пор ношу, не могу я пока с ним расстаться. Оно почти вросло в кожу за эти годы. Без него я буду чувствовать себя голой. Мой терапевт со мной согласен, говорит, что не стоит себя насиловать. Я сама пойму, когда буду готова расстаться с очередной частичкой прошлого.
На удивление, муж оказался довольно щедр. Квартира и машина остались при мне, плюс личный счет в банке пополнился на очень крупную сумму. Так что мне не придется какое-то время беспокоиться о поиске работы. Вполне успею оправиться. Все мои украшения тоже остались мне. Хотя я и планирую их потом вернуть. Пусть передарит новой женщине.
Мысли от бывшего мужа вновь перетекают к отцу. Он так обрадовался, услышав мой голос, почти как ребенок. Жаловался, что я совсем не уважаю его седины, раз за столько времени не соизволила поговорить лично. Маме ведь все это время удавалось держать его в неведении относительно меня. Даже смс писала с моего телефона, заверяя папу, что со мной все в порядке.
Да, вскоре все это придется расхлебывать. И папа явно рад не будет, что мы его обманывали. Но он к тому времени поправится, да и я обрету хоть какую-то психическую стабильность, так что смею надеяться, что потрясение не станет слишком уж сильным.
Мы продолжаем неспешно гулять, как вдруг меня накрывает ощущение чужого присутствия. Каким-то шестым чувством воспринимаю чей- то пристальный взгляд, нацеленный на меня.
Останавливаюсь, осматриваюсь вокруг, но никого не замечаю. Лишь в отдалении, прислонившись к стволу березы, стоит какой-то мужчина в кожаной куртке с капюшоном и в солнцезащитных очках. Но понять куда именно он смотрит невозможно. Черт, да зачем этому типу вообще очки в такую погоду?
— Доченька, ты чего? — мама вопросительно на меня смотрит, а потом замечает мой взгляд, направленный в сторону странного мужчины.