Наконец-то вместе
Шрифт:
— Нас засекли, — предупредила она, понимая, что и Майкл уже успел все услышать.
— Это было неизбежно, — бросил он, пожав плечами, с таким искренним ледяным равнодушием отмахиваясь от этих людей, словно речь шла о пыли под ногами. Его позиция поразила и восхитила ее. Она актриса и привыкла играть и притворяться. Но он был совершенно искренен. Его безразличие не было деланным. Ему действительно все равно. Он не подвластен никому, не отчитывается ни перед кем и сам назначил себя хозяином собственной судьбы.
Их официант, жизнерадостный грузный мужчина лет шестидесяти, поспешил к ним с бутылкой
— Скажу Марии, что вы здесь, — обрадовался он. — Она на кухне, спорит с шеф-поваром. — Он схватил штопор и стал ловко ввинчивать в пробку, гордо объясняя Ли:
— Я знал Хока, когда он еще под стол пешком ходил. Мало того, я вошел в комнату, как раз когда он собрался выпить свой первый стакан вина.
Фрэнк откупорил бутылку и весело хмыкнул.
— Помнишь, сколько тебе было лет, когда я поймал вас с Билли с той бутылкой вина.
— Не совсем.
— А сколько им было лет? — заинтересовалась Ли, поймав умоляющий взгляд Майкла.
— Точно не скажу, — признался Фрэнк, — но Майклу пришлось встать на табурет, чтобы дотянуться до бутылки.
Ли рассмеялась, наслаждаясь почти забытым ощущением беспечной радости.
— Ли, — с веселой досадой попросил Майкл, — пожалуйста, не поощряй его!
Но Ли, проигнорировав просьбу, с надеждой уставилась на Фрэнка и подняла брови. Тот не нуждался в дальнейшем ободрении.
— Я также присутствовал при том, как Хок и Билли решили взять машину дядюшки Билли и покататься по округе, — сообщил он, плеснув немного вина в бокал Майкла. — Билли стащил ключи, а Хок сел за баранку. Ему тогда еще пяти не было, так что пришлось сразу встать, иначе ноги до пола не доставали.
— И что было потом? — с живым интересом спросила Ли, переводя взгляд на Майкла.
— Я завел двигатель, — сухо пояснил Майкл, — а Билли включил сирену.
— Вы пытались украсть патрульную машину?, — ахнула Ли.
— Не украсть, а позаимствовать, — поправил Майкл.
— Да, — вмешался Фрэнк. — Но через несколько лет…
— …через несколько лет мы ее стащили, — раздраженно вздохнул Майкл.
Ли закрыла руками смеющееся лицо, посматривая на Майкла сквозь растопыренные пальцы.
— Господи!
Как раз в эту минуту один из тех, кто сидел по другую сторону прохода, во всеуслышание отозвался о Ли как о «ну очень веселой вдове», и она, отрезвев, мгновенно уронила руки.
— Я сам позабочусь сегодня о вас, как ты хотел, Майкл, — пообещал Фрэнк. — И скажу твоей тете, что вы здесь.
Он повернулся, чтобы уйти, но Майкл что-то тихо сказал ему, и Фрэнк кивнул.
Ли, проводив его взглядом, посмотрела на Майкла:
— Билли — это и есть племянник Труманти? Верно?
— Да.
— Разве Фрэнк не знает, как он погиб?
— Конечно, знает.
— Но тогда я не понимаю, почему он заговаривает об этом, хотя всякому видно, как сильно любит тебя.
— Вот поэтому и заговаривает, — ответил Майкл, стараясь поскорее покончить с этой темой, пока вечер для него не будет непоправимо испорчен. — Это его способ доказать, что, по его твердому мнению, случившееся между мной и Билли было всего лишь несчастным случаем. Иначе говоря, Фрэнк считает, что всякая попытка скрыть что-то означает признание вины или, в его случае, уверенность в вине другого.
— Что ж, в этом есть определенный смысл, — начала Ли, но тут же осеклась при виде двух официантов, несущих большой фрагмент решетки шириной четыре и высотой восемь футов, увитой искусственным плющом. Ли не успела оглянуться, как они поставили решетку прямо рядом со столом бесцеремонных посетителей, полностью отгородив их от остального зала. Правда, обедающим осталось так мало места, что один из мужчин пожаловался на невозможность отодвинуть стул.
— Так лучше? — спросил Майкл.
Ли оторвала взгляд от покрытого плющом барьера и взглянула на человека, распорядившегося об этом без малейших угрызений совести или заботы о правах и комфорте клиентов. До нее дошло, почему столики по обе стороны от их стола по-прежнему пусты, хотя не менее пятидесяти человек дожидаются очереди поужинать. Она не сомневалась, что ресторан открыт на деньги Майкла, и будь на его месте Логан, тоже постарался бы, чтобы она не испытывала неловкости. Однако он никогда не сделал бы того, что привело бы к финансовым потерям, а оскорбление сразу четырех посетителей явно грозило неприятностями.
Она смотрела на своего добровольного защитника и ощутила прилив благодарности и мучительную нежность, которые даже не пыталась скрыть.
— Спасибо, — прошептала она.
Майкл уставился в эти искренние, полускрытые длиннющими ресницами глаза и в который раз молча удивлялся: как случилось, что успех и слава ничуть не изменили и не ожесточили ее?! Она могла пройти мимо батальона репортеров с осанкой и грацией королевы, но когда он пошутил насчет их снимков в газете, спрятала смеющееся лицо у него на груди и вцепилась в лацканы. Сидя напротив него в своем оригинальном черном платье с дорогим золотым колье на шее, она по-прежнему казалась столь же безыскусно соблазнительной, как тогда, в простеньких голубых джинсах, гоняющаяся за апельсинами.
— Не за что, — улыбнулся он в ответ.
Ли отметила новое, почти неуловимое изменение интонации, но, не желая признать растущую близость, сменила тему разговора:
— Я еще в силах понять, почему не узнала твоего лица на вечеринке, но вот что поразительно: как можно было не узнать твой голос? Он… он совершенно необыкновенный.
— В чем же его необычность?
Ли отвернулась, пытаясь честно ответить и безразличная к тому двусмысленному выводу, который он мог сделать из ее слов.
— Очень глубокий. Бархатистый. Очень-очень чувственный. Майкл, откинувшись на спинку стула, позволил взгляду задержаться на изящном изгибе щеки и нежных полушариях груди. Палец медленно гладил чашу бокала.
Прошло почти два часа. Ли отказывалась от десерта, хотя миссис Анжелини в который раз уговаривала ее попробовать.
— Больше мне не проглотить ни кусочка, — заверяла Ли. — Правда-правда.
Обед был великолепным, и Майкл тоже. Он не пытался заставить ее забыть все проблемы, но в его присутствии она ощущала себя в полной безопасности от этих самых проблем, словно ничто не могло ни коснуться ее, ни ранить, потому что Майкл не позволит. И это было не столько ощущением, сколько фактом: она знала это так же твердо, как то, что не желает копаться в причинах этой убежденности.