Наковальня звезд
Шрифт:
Мартин потянулся рукой к Терезе. Он почти чувствовал её присутствие, его пальцы искали её рядом и, казалось, поймали едва уловимое ощущение прикосновения. Вернувшись к здравому смыслу, Мартин отдёрнул руку и прижал её к груди. «Прощай, — прошептал он и уснул.
Позади «Спутника Зари» останки Полыни образовали разноцветные клубы дыма, похожие на бурлящее молоко, подсвеченное многочисленными огнями.
Хаким, скрестив руки на груди, наблюдал за умирающей звездой с холодным любопытством. Рядом с изображением на звёздной сфере мелькали цифры, диаграммы, отражающие состояние останков звезды. Измерения производились с внутренних срезов значительной глубины.
— Если бы я снова оказался на Земле, — сказал Хаким Мартину, — я бы стал астрономом. Но, всё равно, никогда в жизни я бы не увидел ничего подобного. Как ты думаешь: всё же, где бы я предпочёл быть? Здесь, сейчас, наблюдая эту сцену, или…
— Ты предпочёл бы быть на Земле, — не дослушав вопроса, убеждённо ответил Мартин. Они находились в носовой части корабля, остальные члены экипажа в это время ожидали окончания самозаточения Ганса. Но не только у Пэна, в душе каждого проходила переоценка ценностей.
Хаким молча кивнул, соглашаясь с Мартином. Его лицо сильно изменилось со времён Стычки, как Эйрин Ирландка называла их трудную победу. Выражение лица стало суровым, появился блеск в глазах, улыбка казалась натянутой, глубокие линии пролегли вокруг губ и глаз.
— Воэможно, это был бы справедливый обмен. — сказал Хаким. — Интересно, сколько Кораблей Правосудия было загнано в ловушку Полыни и разрушено?
— Нам ещё повезло, что ловушка оказалась ненадёжной, — заметил Мартин.
— Ты знаешь не хуже меня, что в войне важна не только стратегия, но и удача. Мы можем только радоваться, что столкнулись с более слабым врагом.
— Не стоит надеяться, что враг слабый, — остановил его Мартин. — Они могут быть все ещё сильными.
— Тогда почему они скрываются за ловушками?
— Чтобы избежать неприятностей. Возможно, это не более значимо для них, чем потеря жука заппера в саду.
На лице Хакима появилась озорная улыбка.
— Мне нравится метафора, — сказал он. — Мы москиты, но мы несём жёлтую лихорадку… Теперь, когда жук заппер повержен, мы летим домой…
— Чтобы соединится с группой бабочек, — поддержал Мартин.
— Я бы предпочёл ос, — хихикнул Хаким. Неожиданно его голос осёкся. Он отвернулся. — Извини меня, — глухо произнёс он немного позже.
— Кто-то, кого ты любил? — спросил Мартин, выдержав паузу. Он никогда не интересовался любовными делами Хакима, отчасти из-за уважения, отчасти из-за того, что Хаким и его партнёры всегда были очень осмотрительными.
— Мне трудно назвать это любовью, — ответил Хаким. — Мин Муссон… Она была мне ровней, и я не мог… Не знаю, как объяснить в двух словах. Она много значила для меня. Мы не были слишком откровенны друг с другом. — Огромная боль прозвучала в этих словах.
Мартин смотрел на красочный экран. Доминировали красные и зелёные цвета. На таком расстоянии догорание планет можно было оценить только по диаграммам и при большом увеличении. Спирали плазмы, исходящие от полюсов, быстро распространялись и собирались в дуги, образующие огромную сферу; искусственные поля, контролирующие Полынь, придавали направление всему динамичному и сами преобразовывались в движущую силу. Тело Полыни приобретало вид естественно умершей звезды. Возможно, это тоже было спланировано убийцами.
Если ты в лесу, не разжигай огня ярче, чем это необходимо.
— Однако ты любил. Ты любил … — проговорил Мартин.
Хаким ответил ему слабым кивком головы. Они вновь немного помолчали.
— Надеюсь, наш новый Пэн укрепит свою позицию, — произнёс Хаким тихо, словно опасаясь, что Ганс услышит.
— Это не легко.
— Мы ещё не достигли места назначения, а уже существует масса сомнений. Не знаю, как я буду общаться с новыми коллегами нечеловеческой природы, можно сказать, нелюдями.
— Корабль и момы не знают о них ничего дурного, — заметил Мартин. — Иначе они сказали бы нам об этом.
— Согласен, — кивнул Хаким. — Я никогда не верил, что момы скрывают от нас какую-нибудь информацию.
— О, я не настолько доверяю им, — поморщился Мартин. — Они сообщают нам то, что необходимо знать, но…
— Извини за такие слова, но ты рассуждаешь, как Ариэль.
Мартин нахмурился:
— Пожалуста, не надо.
— Не обижайся, — Хаким заговорил с прежним оттенком шаловливости.
Роза Секвойа в окружении двадцати двух членов экипажа сидела в столовой. Она руководила церемонией памяти по умершим, следуя — как Мартин понимал — своим собственным правилам и ритуалам. Мартин не стал вмешивается: ритуал обладал целебным действием.
Она то ли придумала слова гимнов, то ли позаимствовала их из старых песен и сочинила музыку, чтобы экипаж мог подпевать. Мартин наблюдал за происходящим со стороны, стоя возле двери. Он не пел, но чувствовал, как сердце забилось сильнее, ему передалось волнение поющих.
Роза взглянула на него, и их глаза встретились. Она улыбнулась открытой широкой улыбкой, в которой не было и тени обиды.
Она находит себя в нашей боли и в нашем горе, — подумал Мартин. Хотя, возможно, это были слишком злые мысли.
Ганс вышел из изоляции через шесть дней, мрачный и небритый, со торчащей белесой щетиной на лице. По его хмурому выражению никто не мог догадаться, о чём он думает, и меньше всех Мартин. Ганс назначил закрытое заседание с Хакимом и остатками исследовательской группы. Затем он резко покинул носовой отсек — без слов стремглав промчавшись по коридору мимо Мартина и Эйрин Ирландки.