Наливайко
Шрифт:
— Не забудем, братцы, покойника Ивана Подкову, — припомнил Шаула.
— А что его вспоминать, Матвей? Сорокоусты пусть попы справляют!
— Подкова совсем не затевал того, что мы с вами, а польские эмиссары с помощью лукавых сечевиков схватили его в Немирове и выдали короне на казнь. Перерезали человеку горло, во Львове…
— Помним, Матвей, Подкову, но не забываем и пана посла коронного Голубоцкого. Вот так и прочих, словно щенят, утопим в Днепре, как сечевики утопили Голубоцкого…
Это не было серьезным расхождением между Наливайко и Шаулою. Шауле не давала спокойно спать мысль о казацкой добыче гетмана Лободы, нажившегося в нескольких походах. А тут эти разговоры про возвращение, про бунт! Сходить бы хоть в один поход, тогда пусть будет так, как предлагает Наливайко. Наливайко, понимая, как сильны в армии эти настроения, все же гнул свое, но дипломатично, в критическую минуту, дал свое согласие на поход против Синан-паши.
На том и закончили совещание. По лагерю вмиг разнеслась весть, что ночью все-таки выступают против Синан-паши, на казакозание.
Наливайко остался один. Где-то в дубраве раздавалась казацкая песня, сложенная Юрком Мазуром еще в Брацлавщине. Сильные голоса батраков и крестьян подхватывали молодецкий напев, и вечер заполнялся грозным призывом:
Ой, у пана Наливая та ворош кош,
Ходить, браття, повставайте —
Чуємо, червоці!
Ой, мы чуємо, червоці! В Василя старого.
Не лишимо ж скупердязі А ні золотого…
Северин подошел к окну и задумчиво пропел последний куплет так, как он советовал Юрку переделать его:
Не лишимо хитрунові Панувати з того…
Так и прилег подремать, не раздевшись, по-казачьему. Но вспомнил о совещании, вспомнил о принятом решении и пошел проверить полки. С полковниками говорил с каждым отдельно. Ему нужно было найти в душе каждого из своих боевых друзей такую зацепку, ухватившись за которую он мог бы повернуть их за собою без риска сорваться…
В полночь поднялись и двинулись на восток, где Синан-паша уничтожал села, полонил девушек, забирал в неволю и без того порабощенных своими панами и дуками людей. Беглецы из Валахии искали спасения у Наливайко и рассказывали, что Синан-паша берет в плен только тех, у кого нечем откупиться, выкупить жену или дочку. Богатые остаются в селах, они даже помогают Синан-паше.
Скорым маршем проехала конница на свежих семитрадских конях; проходили пешие в хорошей одежде и с отборным оружием. Несколько пушек с обученными самим Наливайко артиллеристами завершили поход уже под самое утро.
12
Посол короля Рудольфа Эрих Лясота ловко ускользал от погони под самым носом у Жолкевского. Станислав Хлопицкий, что ни день, исчезал с дороги куда-то в сторону, заметал все следы.
Агенты Рудольфа везли с собой подарки императора запорожцам — восемь тысяч червонцев золотом, клейноды и знамена с императорскими гербами. Под немецкими стягами должны были выступить запорожские старшины на поддержку завоевательных планов Рудольфа.
На Эриха Лясоту Рудольф II не мог жаловаться. Еще в битве под Бычиною против Замойского Лясота доказал свою преданность династии Габсбургов. Разбитый Замойским и Жолкевским эрцгерцог Максимилиан, неудачный претендент на польский престол, попал в плен. Верный слуга его, Лясота, пожертвовал своей свободой, сам сдался в плен победителю-канцлеру, чтоб быть вместе со своим государем… Такой слуга сумеет сохранить и тайну императорского посольства, честно выполнит службу Рудольфу. Обходя отряды и посты Жолкевского, Лясота, точно уж, ускользал от погони и продолжал путь в Сечь. То у главнокомандующего венгерских войск Христофора фон Тейфенбаха оставлял золотые червонцы, то посылал за ними своего помощника Гейнкеля, а сам с Хлопицким пробирался дальше, стороной от дороги… Во владениях панов Синявских, на реке Буг, чуть было не попал в руки приграничных войск Жолкевского. К счастью, во-время подвернулся молодой поляк из Замостья, которым занялись жолнеры и назойливый хорунжий, а тем временем Лясота очутился уже в Покове.
В Базавлук Лясота прибыл летом 1594 года. Летний зной уже спалил луговые травы на холмах, и малочисленные лошади сечевой стражи паслись в низинах возле самого Чортомлика. Оповещенные Хлопицким сечевики выслали навстречу императорскому послу пышную свиту, дали залп из гаковниц в честь его прибытия.
— Рад застать и видеть славное казачество в добром здравии, — приветствовал Лясота сечевиков, чтоб поднялись насупленные запорожские брови и приветливей взглянули глаза. Встретили его без гетмана, — Микошинский находился в походе на крымских татар, — поселили при коше и заставили ждать гетмана.
Около двух недель посол Рудольфа терпеливо выжидал Микошинского, ежедневно получая от Хлопицкого секретнейшие донесения про кош. Сечевое начальство, по его словам, было радо послу, но среди казаков-бедняков, которые попадали иногда в Сечь, когда бежали от помещиков, ходили и неблагоприятные для немца толки.
Но вот Микошинский вернулся из похода, полюднело на Базавлуке. Гетман привез пленного из знатных татар и на радостях подарил его Лясоте. Послы от московских бояр, в то время тоже прибывшие с подарками в Сечь, неприязненно отнеслись к такому поступку гетмана и передали ему об этом через посольского дьяка. Чтоб успокоить бояр, Микошинский первыми принял их в круге старшин.
А несколько времени спустя Эрих Лясота. изложил на сечевом круге цель своего посещения и сообщил о цесарских подарках.
— А где же те червонцы немецкие? — воскликнуло несколько голосов.
— Червонцы, уважаемые рыцари, у Якова Гейнкеля, моего помощника, в посольстве.
— Посчитать бы их, а то и обмануть могут. Сколько прислал император?
— А не медяков ли заморских подсунут нам эти баре в подрясниках?
Лясота терпеливо слушал и не спешил. Как он и ожидал, казаки не обрадовались, узнав, что император прислал лишь восемь тысяч.
— Хозяин приданого за дочкой дает больше, чем император за военный поход нам отсчитал. Не пан ли Остап Хлопицкий это посоветовал? Сам, верно, больше хапнул…
— Этого паночка из наших пустить бы без штанов с кручи в Чортомлик. Торгует душами украинскими..
С поддержкой Лясоты горячо выступил кое-кто из старшин. Полковник Лобода несколько раз прошелся среди старшин, совестил казаков и вышел в круг с такой речью:
— С Москвою нам, господа, не легко договариваться, хотя русские одной с украинцами веры.