Наложница визиря
Шрифт:
— И Джеральдо, дядя.
— Что? — переспросил Карлос, словно проснувшись.
— Джеральдо… Он ведь тоже семья, не так ли? И Викторио, твой брат. Не забывай их.
Он долго смотрел на нее, перед тем как наконец ответить.
— Не совсем брат. Родственник, — он снял руку с ее ладони. — Да. Это только значило…
— Да, дядя?
Он вздохнул и закрыл глаза, и какое-то мгновение испуганная Люсинда опасалась, что он умер.
— Я думал, что ты поймешь, — пробормотал он.
— Я понимаю, — ответила она.
Карлос махнул рукой.
— Иди. Передай мои наилучшие пожелания Викторио. Наслаждайся путешествием.
— Спасибо, тио Карлос, —
— Еще одно, — он судорожно вздохнул, когда она уже собралась уйти. — Да Гама. Будь осторожна. Не доверяй ему.
Услышав эти слова, Люсинда уставилась на дядю. Ей страшно хотелось услышать больше, но она видела, как он слаб. Ему было трудно разговаривать, а если сказать по правде, то ей хотелось побыстрее отправиться в путешествие. Ей хотелось, чтобы скорее начались приключения.
— Хорошо, дядя, — весело сказала она. — Со мной все будет в порядке.
Снаружи она потрясла Джеральдо за плечо.
— Просыпайся. Мы уезжаем.
— А с ним все будет в порядке? — спросил Джеральдо с самым серьезным видом.
— Тио Карлоса не так-то просто убить. Для этого потребуется нечто большее, чем понос, — ответила она.
Однако на лице Джеральдо было написано беспокойство, а не облегчение.
Когда какой-то житель Гоа говорил: «Мы отправляемся на рассвете», — все понимали, что это только речевой оборот. К тому времени, как прозвучали слова прощания, а сундуки снова открыли, чтобы добавить разнообразные забытые вещи, уже давно рассвело. Наездники-мусульмане достали и развернули молитвенные коврики перед восточной стеной. Затем сундуки снова загрузили и привязали к повозкам, в которые были впряжены волы, затем отвязали и сняли, снова загрузили. Теперь солнце стояло уже высоко, а животные хотели пить и проявляли нетерпение.
Люсинда настолько привыкла к Гоа и множеству непредвиденных задержек, что не понимала все увеличивающегося раздражения капитана Патана. Патан отправил слуг за водой для животных, но жители Гоа двигались крайне медленно, поскольку это было время сиесты, и в конце концов Патан отправил своих людей.
Затем слон обгадился на улице, и оказалось некому убирать дерьмо, потому что слуги Дасанов к этому времени благоразумно исчезли в затененных уголках. Охранники-мусульмане, посчитавшие оскорблением для себя поход за водой, не отозвались на мягкую просьбу своего начальника, а он не считал возможным им это приказывать. В конце концов появились какие-то никому не известные людишки — неприкасаемые [16] , которые и унесли слоновье дерьмо в корзинах. Эти корзины они несли на головах. Правда, и после уборки вонь не исчезла.
16
Неприкасаемые — лица, занимающие самое низкое положение в индийской сословно-кастовой системе. Выполняют работы, считающиеся нечистыми: обработку кожи, уборку мусора и т. д.
Да Гама, который мог бы помочь, почему-то сидел в тени дверного проема и позволял Патану самому решать все проблемы.
— Пока ему везло гораздо больше, чем повезло бы мне, Люси, — пояснил он, когда Люсинда спросила его об этом. Казалось, Да Гаму забавляет все происходящее. Люсинда подумала, не выпил ли он.
Что касается Джеральдо, то после бессонной ночи он отдал приказ не беспокоить его до тех пор, пока караван на самом деле не будет готов тронуться в путь, и спал в своей комнате с
В полдень, вместо того чтобы находиться уже в пути, Люсинда занялась организацией обеда для путешественников. К счастью, она остановила слуг до того, как тарелки с холодным мясом покинули дом, и отправила их назад в кухню. Там она приказала положить ветчину и говядину на отдельные тарелки, потому что индусы-христиане, несмотря на принятие христианства, отказывались есть мясо коровы, а мусульмане не станут есть свинину. Португальцы, конечно, ели все.
К тому времени, как колокол на церкви Святой Екатерины пробил два часа, казалось, что все готово. Люсинда послала Елену удостовериться, все ли собрались для отправления в путь, а сама побежала в комнату дяди. Еще не успев завернуть за угол, она услышала крики.
Она чуть не врезалась в Джеральдо, которого отталкивал разозленный камердинер тио Карлоса. Несмотря на рост и силу, создавалось впечатление, что Джеральдо не в состоянии противостоять праведному гневу беззубого камердинера.
— Адольфо, объясни, что происходит! — воскликнула Люсинда.
— Он пытался проскользнуть в спальню господина, сеньорита, — сказал Адольфо и еще раз гневно толкнул Джеральдо в грудь.
К удивлению Люсинды, Джеральдо выглядел обескураженным и даже виноватым, а не разозленным, как она ожидала. Она могла бы также понять, если бы ему стало забавно и смешно.
— Я хотел попрощаться, — сказал он и беспомощно развел руками. — Кто знает, когда мы снова сможем увидеться с тио Карлосом?
— Он задумал недоброе, — настаивал камердинер. — Посмотрите, что я нашел на полу у его ног! — закричал Адольфо и раскрыл кулак перед носом Джеральдо, а затем протянул руку к Люсинде. На ладони лежала крошечная серебряная коробочка.
— Мой мышьяк! — воскликнула Люсинда.
— Яд! — размахивая коробочкой, заорал Адольфо. — Преступление!
— Значит, теперь ты обвиняешь сеньориту Дасану? — спросил Джеральдо и выхватил коробочку из руки камердинера. — Ты утверждаешь, что моя кузина отравила нашего дядю?
Адольфо открыл беззубый рот и выдавил один долгий звук: «О-о!».
— Я не это имел в виду! — закричал он.
— Пойдем со мной, Люси, — сказал Джеральдо, крепко взял ее за руку и повел прочь. Через плечо он бросил: — Я отправлю очень суровое письмо дяде насчет этого оскорбления его племянницы.
— Вернитесь! — размахивая пустым кулаком, закричал Адольфо.
— Сколько лет этому дураку? — спросил Джеральдо с горящими глазами.
— Наверное, шестьдесят, может семьдесят.
— Понятно, — вздохнул Джеральдо, словно пытаясь успокоиться. — Возможно, это все объясняет.
— Он очень давно работает на тио Карлоса. Не нужно его наказывать.
— Ты, как и всегда, права, Люси. На этот раз я его прощу, — когда он улыбнулся, зубы заблестели на солнце, словно жемчужины. — Прости меня за несдержанность. Наверное, я очень сильно о тебе беспокоюсь, — он нежно сжал ее руку и протянул ей коробочку с мышьяком. — Как я понимаю, это твое. Встретимся внизу.
Когда Джеральдо направился в свою комнату, Люсинда попыталась навести порядок в мыслях. И если более старшая или более мудрая женщина могла бы задуматься о Джеральдо, его увиливаниях и попытке украдкой проскользнуть в комнату дяди или о таинственном появлении серебряной коробочки у ног Джеральдо, Люсинда все еще размышляла над тем, как он сказал, что очень сильно о ней беспокоится. Он назвал ее Люси, и произнесенное им имя на протяжении многих часов эхом повторялось у нее в сознании, словно там звенел золотой колокольчик.