Нам нужна великая Россия
Шрифт:
Столыпин повернулся на звук открывавшейся двери и тяжёлых шагов. Крыжановский застыл на пороге. Моргнул. Затем, одёрнув фалды фрака, он степенным шагом вошёл в зал Совета и направился к Петру Аркадьевичу, заняв место подле него. На ходу он бросил едва слышно одну фразу. Голицын, ближе всех бывший в тот момент к Сергею Ефимовичу, готов был поклясться, что тот произнёс: "Вот теперь - правильно". Но что правильно? Князю оставалось теряться в догадках...На ум, однако, приходило не самое лицеприятное решение...
– Пётр Аркадьевич, к обязанностям государственного секретаря
– Крыжановский, старый добрый Крыжановский, этот выпускник Санкт-Петербургского юрфака, более походил на военного в тот момент, нежели военный министр Беляев.
– Располагайте мною. Вас уже, верно...
– Да, Пётр Аркадьевич назначен премьером. Совет министров подал в отставку в полном своём составе, - меланхолично произнёс финансист Барк.
– И...
Он взглянул в глаза Столыпину, а после добавил:
– Располагайте мною.
Видно было, что решение далось министру с великим трудом. Похоже, что так трудно не было никогда, даже в августовский министерский кризис.
– Нет уж, господа, это какой-то хаос! Только государь в данное время может издавать столь важные указания, а тем более объявлять о вступлении в силу лежащего в Думе узаконения!..
– бывший министр иностранных дел Покровский всплеснул руками.
– Оставайтесь здесь, а я предпочту спасти, что можно, от погрома.
И он направился прочь, увлёкши за собою бывшего министра юстиции, которому по должности полагалось огрызаться на любое нарушение законного порядка, пусть даже и вызванного экстренными мерами.
Поколебавшись с минуту, подняв очи горе, министр образования - точнее, бывший министр образования - с кислой миной направился прочь.
– Ну вы же понимаете, господа?..
– бросил он на прощание, обращаясь сразу ко всем и ни к кому.
– Вы же меня понимаете?
Ответом ему было молчание. Оно, конечно же, оказалось понимающим, но явно не в приятном для Кульчицкого свете.
– Это же кровь...Стрельба...Как о нас потом скажут?.. Что о нас скажет прогрессивное общество?..
А это уже бывший "путеец" - министр путей сообщений - Кригер-Войновский Он трясся всем своим телом, будто бы стоял сейчас на морозе, у холодной Мойки.
А там, на Мойке, студенты стреляли и солдаты стреляли в полицейских. Студентов привёл их преподаватель. Едва заслышав звуки волнений, он выглянул в окно и, взъерошив волосы, буквально на вскочил на ближайший же стол.
– Господа! Началась революция! Ура! За свободой!.. За равенство и братство!
Петроград стал сплошным митингом. Точнее нет, не так. Сердце Петрограда стучало в такт призывам восставших. Слово "революция" звучало страшно, мистически и потому чарующе. Каждое "присутственное место" становилось похоже одно на другое, каждый дом стал в чём-то копией другого, располагавшегося на другом краю города. Коллежские асессоры и дворники, студенты и полицейские сошлись вместе, супротив друг друга, в единстве борьбы и крови. А потому где-то на другом краю города было суждено пулям лететь в окно - то что мешало этому происходить и в...
Внезапно раздался отрезвляющий звон разбитого стекла. Все, кто оставался в зале заседаний, упали на пол. Только Столыпин оставался стоять. Опытная "жертва" - сколько раз в него стреляли, бросали бомбы, просто подходили с ножом и дубьём - он знал, чего и когда следует остерегаться.
И точно: осколки битого стекла осыпались вокруг подошв его ботинок. Ни дальше и не ближе. Смерть словно бы ударилась в невидимый барьер и почла за лучшее обойти препятствие. Не время. Пока что было не время. Но смерть умела выжидать.
Пётр Аркадьевич заворожено взглянул на осколки стекла. Он стоял с раскрытым ртом: за миг до выстрела он хотел ответить Кригер-Войновскому. Наконец, переведя взгляд на бывшего министра путей сообщения, вылезавшего из-под стола, Столыпин произнёс:
– За убийство полицейского здесь, боюсь, всегда будут ставит памятник, за убийство полицейским - заплёвывать и гнобить до конца жизни, - пожал он плечами.
Но несмотря на весь его пыл - они уходили. Почувствовав облегчение, едва бремя ответственности упало с их плеч, они посчитали за лучшее отправиться прочь из дворца. Что там будет дальше, неизвестно, но здесь их могли найти и...А что было бы дальше, никто не хотел даже думать! Не зря ведь за неделю до того некто бросил знаменитое: "Висеть нам всем на фонарях...". Автора фразы, прозвучавшей на заседании Совета министров, никто не запомнил. Но в душу запало звеневшее эхом битого стекла и митинга молчание.
Остались только шесть человек: сам Пётр Аркадьевич, Крыжановский, Барк, Шаховский, Голицын и бывший военный министр Беляев.
– Что ж...- произнёс Столыпин.
– Что мы имеем?
В течение следующих минут стало ясно: у правительства практически ничего и нет. Городовые и жандармы были разбросаны по невероятному числу улиц, размазаны микроскопическим слоем масла по гигантской буханке хлеба. Войск надёжных не осталось.
– Хотя у Хабалова и Барка должны были остаться некоторые силы. Во всяком случае, так они докладывали ещё несколько часов назад, - подытожил Беляев.
– Это лучше, чем ничего...- постучал Столыпин по столу.
В зал влетел один из секретарей, тот самый, что взял на себя связь со Ставкой и другими опорными пунктами правительства.
– Пётр Аркадьевич! Васильев из охранного отделения на проводе!
Столыпин резко - одним движением - оказался у двери, а после заспешил в аппаратную, располагавшуюся буквально в нескольких секундах ходьбы. Тот самый жандарм, который сопровождал Петра Аркадьевича во дворец, протянул трубку новоиспечённому главноначальствующему.
– Голубчик! Да, да, и я рад Вас слышать! Так! Что у Вас происходит? Вот-вот отдадите приказ покинуть отделение? Немедленно разошлите весть всем, кого только сможете найти, чтобы собирались здесь, в Мариинском! Любыми путями и, желательно, с оружием! Не смогут - пусть собираются в кучи и ждут подмоги или прорываются! Нам нужно собрать силы в кулак! Зачем? Мы или подавим революцию, или будем прорываться силой в Царское! Да! На конях! Всё равно на чём и как!
– Пётр Аркадьевич чеканил каждую фразу.