Нам здесь не место
Шрифт:
— Мы справились, — говорит он.
Глядя на него, я качаю головой, но не могу не улыбнуться в ответ, когда сердце трепещет в груди так, будто оно отрастило крылья. Мы пока не справились. Еще нет. До этого далеко. Но сюда мы добрались, и это уже что-то.
Приют пахнет домом — кофе, теплыми тортильями, сахаром, зеленым перцем чили, луком и закипающими бобами. Он пахнет заботой и любовью. Как будто кому-то есть до нас дело.
— Схожу в туалет, — шепчет мне Крошка, озираясь по сторонам.
Я киваю, вижу, как она спрашивает у кого-то, куда идти, и исчезает.
Какая-то
— Sabes que? Знаешь что? — нежно спрашивает она его. — Когда я готовлю еду, то пою. И молюсь Господу. Поэтому она напитает твою душу так же, как и тело.
Мальчишка улыбается, пока она накладывает ему яичницу и бобы. Сверху она добавляет две тортильи и вручает ему шоколадный кекс в обертке.
Мое сердце наполняется эмоциями, которые я запретил себе испытывать. Опасно чувствовать слишком много — неважно, надежда это или отчаяние. Вот бы залезть рукой под ребра, взять в ладонь эту пульсирующую мышцу и успокоить ее!
— Садитесь, — говорит священник, делая жест в сторону длинного стола в центре комнаты, — я подойду через минутку.
И он возвращается к разговору с человеком, который имеет вид побитой собаки. Мы садимся неподалеку от мальчика, занятого своей едой. Я смотрю на мужчину рядом со священником, на других людей, которые ходят мимо нас. У них одинаковые выражения лиц. Они не похожи на людей, у которых есть мечта. Они кажутся слишком уставшими и напуганными, чтобы мечтать. И я невольно задумываюсь, много ли времени пройдет, прежде чем у меня будет такой же вид.
Может, я уже так выгляжу.
В дальнем углу стоит маленький телевизор, но он выключен. На стене висят карты с маршрутами, ведущими к границе, вперемешку с рисунками детей, на которых они изобразили свои семьи. У одних человечков радостные лица, у других — печальные. Над одними радуги, другие лежат на земле, и вместо глаз у них крохотные черные крестики. Тут же календарь с отмеченными днями.
— Hola! Здравствуйте! — неожиданно раздается рядом с нами. — Я падре Хильберто.
Я поднимаю глаза и вижу священника. Рядом с ним стоит женщина в очках, в руках у нее планшет с бумагами, седые волосы собраны в кудрявый хвост.
— А это Марлена, содиректор нашего приюта, — сообщает священник, указывая на нее. — Откуда вы?
Чико смотрит на меня.
— Из Гватемалы, — говорю я тихо.
Священник кивает и продолжает:
— Направляетесь в Соединенные Штаты?
Теперь киваю я.
— Марлена задаст вам несколько вопросов и определит куда-нибудь. Не тревожьтесь, дети. Тут вы в безопасности. — Он пожимает мне руку, задержав ее на мгновение в своей, потом проделывает то же самое с Чико.
Надеюсь, с его прикосновением на меня снизошла Божья милость, благодаря которой я буду в безопасности не только здесь, но и потом, в дороге.
— Идите со мной, — говорит Марлена.
— Погодите, с нами еще
Марлена смотрит на нее, кивает и ведет нас в комнату с маленьким письменным столом и двумя стульями. Тут повсюду коробки: одни набиты бумагами, другие — всякой всячиной, вроде круп, одеял и носков.
Она закрывает за нами дверь, хотя в комнате душно и жарко. Потом спрашивает наши полные имена. Когда приходит очередь отвечать Крошке, та сомневается, стоит ли называть свое настоящее имя. Марлена смотрит на нее сквозь очки и кивает, догадавшись, что перед ней не парень.
— Не волнуйся, — говорит она, — я понимаю.
Марлена снова спрашивает, откуда мы и почему сбежали из дому. Мы с Чико рассказываем про Рэя, и она слушает нас сосредоточенно и тихо.
— Значит, вы двое стали свидетелями убийства.
— Не совсем, но вообще — да.
— А потом убийца заставлял вас работать на него, вступить в его банду?
Мы с Чико киваем, и она оборачивается к Крошке:
— И тебя тоже?
Крошка колеблется.
— Почему вы нас об этом спрашиваете? — задает она встречный вопрос. — Вы ведь не хотите помешать нам ехать дальше?
— Нет. Но это опасный путь. Его почти невозможно преодолеть. Я не буду вас останавливать, потому что знаю: то, от чего вы бежите, еще хуже. Но я отвечаю за то, чтобы в этом приюте было настолько безопасно, насколько это возможно. Моя работа — не дать проникнуть сюда всяким аферистам и преступникам, которые притворяются мигрантами, но на самом деле охотятся на настоящих мигрантов. Они говорят: «Идем со мной, я знаю человека, который может тебе помочь». Или «Я знаю, как заработать немного денег». А потом… — Марлена качает головой. — Кто знает, с кем или где вы в конце концов окажетесь? Да, я понимаю, это кажется бессердечием, но я должна убедиться, что вы действительно попали в неприятности.
Глаза Крошки наполняются слезами, и она резко смахивает их, не дав даже скатиться на щеки.
— Наши истории — настоящие, — произносит она, сердито глядя на Марлену. Лицо Крошки густо краснеет, когда она старается сдержать свои слезы и свою злость.
— Прошу прощения. — Марлена с сочувствием глядит на Крошку. — Я не имела в виду, что…
— Я бегу… от того же самого парня, — выпаливает Крошка. — Этого хватит или я должна рассказать что-то еще?
Если бы ее слова можно было увидеть, они были бы черными с красным и оранжевым отливом, как горящие уголья.
Когда Крошка смотрит на Марлену, между ними что-то проскакивает, отчего содиректор, качнув головой, произносит:
— Нет, этого достаточно, — и переходит к следующему вопросу.
Осознание настигает меня внезапно, как удар, как сверкающая серебристо-белая молния. Рушится откуда-то сверху, прямо в сердце, пронзает мозг. И добивает.
Рэй…
Крошка бежит от Рэя!
Потому что этот младенец, ребенок, которого она не хотела, на которого она не может смотреть и едва выносит, когда он у нее на руках, этот младенец — сын Рэя.