Наместница Ра
Шрифт:
— Очень просто: я приказала Минхотепу, управителю царского дома, доставить тебя сюда, если властитель Карнака подтвердит твою невиновность.
С этими словами девушка хлопнула в ладоши — и полдюжины нагих рабынь, совсем девочек, с тщательно уложенными волосами и маленькими крепкими грудками, вступили в покои. Они принесли с собой блюда, чаши, ларцы, сосуды, каких крестьянский сын никогда не видел, и без всякого приказа, в полном молчании принялись обмывать, натирать, умащивать, причесывать Сененмута.
Юноша лежал, наблюдая за игрой и порханием маленьких ловких пальчиков. Он стеснялся даже поднять взгляд на принцессу, которая, находясь неподалеку, зорко следила за этой чувственной процедурой. Выученные купальщицы сноровисто мыли, терли, скребли, массировали и под конец, сняв с подопечного схенти, оставили его, гладкого и душистого, лежать обнаженным. Затем рабыни исчезли так же незаметно, как и появились.
Хатшепсут стояла рядом и улыбалась.
— Какой ты красивый и сильный…
Сененмут напряг все свои умственные способности, чтобы найтись с ответом.
— Почему ты это делаешь, принцесса? — наконец выдавил он.
— Ты мне нравишься.
— Но ведь я — сын крестьянина Рамоса, живущего милостью священного Нила, когда он заливает поля в Ахет, время Половодья.
— А я — дочь фараона Тутмоса, наследница крови солнца, — насмешливо подхватила Хатшепсут.
— Но это неправильно, когда Лучшая по благородству, Супруга бога, дарит свою благосклонность ничтожнейшему.
— Что правильно, а что нет, решаю я!
Сененмут умолк. Он не осмелился даже шелохнуться, когда Хатшепсут склонилась над ним и провела по всему телу изящными тонкими пальцами, но кровь в его жилах закипела. Возможно, именно из-за того, что она касалась его лишь кончиками пальцев, он так возбудился, что едва сдерживался, чтобы не наброситься на девушку и не стиснуть ее в своих объятиях.
Пусть крестьянскому сыну и исполнилось всего лишь шестнадцать лет, о плотской любви он уже имел понятие. В двенадцать его соблазнила Руя, жена начальника фараонова войска, пока ее супруг был в походе. Она взяла его обелиск в рот и вдохнула в вялый орган, которому Сененмут прежде едва уделял внимание, такую силу, что тот заставил трепетать сладострастную женщину. Власть, которую он, еще ребенок, с тех пор возымел над зрелой женщиной, в то же время сделала его пленником. Он снова и снова желал овладеть знатной фиванкой, супругой начальника царских войск, и по ночам прокрадывался в дом вояки. Сененмут даже пожертвовал голубя богу плодородия Мину, чтобы ее мужа опять отправили на войну, и его молитва была услышана. А покинутая Руя каждую ночь, когда ему удавалось сбежать из дому, обучала его искусству любви.
Хатшепсут была девушкой его возраста. В ней соединились очарование юности и жар взрослой женственности. Сененмут таял под ее нежными ласками. Его тело вздымалось и требовательно устремлялось ей навстречу. Хатшепсут поняла. Она послала его твердый обелиск глубоко в себя и почувствовала боль, повергшую ее в восторг и упоение.
Принцесса тоже не была девственницей. По древнему обычаю — так повелось от богов — невинности ее лишил отец Тутмос, и с той поры время от времени ей приходилось исполнять его волю — довольно сомнительное удовольствие! Удовлетворения она не испытывала и всякий раз спрашивала себя: ну почему так должно быть? Почему только мужчины могут предъявлять свои права?
И вот сейчас, раздвинув ноги, она сидела на крепко сложенном парне и, казалось, вела рукопашный бой с невидимым врагом. Прыгая на нем, как ястреб-перепелятник на своей курочке в прибрежных нильских зарослях, Хатшепсут полностью отдалась необузданному желанию. Ее вожделение прибывало, как полные воды, грозя разбушеваться не испытанной доселе страстью. Словно одержимая, принцесса впивалась ногтями в грудь Сененмута, лизала его шею, вонзала зубы в гортань подобно степному хорьку, который тащит змею, доставшуюся в добычу.
Крестьянский отпрыск давно забыл про свое необычное, нежданно-негаданное положение и все глубже и глубже входил в девушку. Большой храм Амона в Карнаке мог бы обрушиться — Сененмут не услышал бы грохота. Как извивалось ее тело! Как, подобно золотым рыбкам в священном озере, плескались ее груди! Каким водопадом ниспадали на него ее волосы! Исступленно, как жрицы в великий праздник Опет, плясала она на его чреслах, касаясь их дрожащими ягодицами, — и он позабыл обо всем на свете. Все его существо устремилось к одной-единственной цели: излиться в нее, мощно, как Нил в месяце Половодья паофи, который орошает томительно жаждущие его вод поля.
И когда девушка завизжала, как молодая кошка в охоте, и возликовала, подобно хору жриц, поющих гимн Мину, когда она страстно возопила: «О мой Сененмут! Мой прекрасный возлюбленный!» — гигантская волна подняла его на гребень, закружила, несметное число раз накрывая бурлящей пеной, и мягко вынесла на ласковый, залитый солнцем песчаный берег.
— Моя принцесса, моя любимая, — прошептал Сененмут, — ты цветок лотоса в водах вечности! Все, что имею, отдал тебе.
Хатшепсут улыбнулась.
— И очень щедро! Больше, чем я смогу вознаградить.
Он заглянул ей в глаза, не смеется ли она над ним. Девушка смотрела серьезно.
— Как бы я хотела, чтобы Ра, правитель миров, утром восходящий на горизонте, вечером уплывающий отдыхать, не предназначил мне судьбу дочери царя! Тогда я могла бы уйти с тобой, обрабатывать поле, печь хлебы, а по ночам возлегать с тобой, когда меня позовешь!
Сененмут зажал ей рукой рот.
— Не говори таких слов! Я — сын крестьянина Рамоса, ты — дочь фараона Тутмоса. Неправедно то, что мы сделали.
— Неправедно, да, — ответила принцесса. — Но таково было желание моего сердца. Разве должна я страдать от жажды, когда рядом бьет родник?
Сененмут пожал плечами.
— Кому тебя предназначили?
— Отец отдал меня юному Тутмосу, чтобы кровь солнца не иссякла.
«Этому тюфяку?» — мысленно ужаснулся Сененмут. Ему приходилось видеть царевича на праздниках и шествиях, этого маменькиного сынка, всегда находящегося подле Мутнофрет. Сененмут закрыл лицо локтем.
— Знаю, что ты думаешь, — сказала Хатшепсут. — Наверное, жалеешь меня из-за того, что мне придется жить с выродком. Не печалься! Я придумаю, как с этим справиться. И ты мне в этом поможешь.