НАН. Осколки из 1991
Шрифт:
В тот же день, спустя час, Министр Внутренних Дел подписал приказ о присвоении сорокалетнему подполковнику Фролову М.М., досрочно (на две недели!), звания «полковник милиции». Все было прозаично. Спустили разнорядку, где УВД Джезказганского облисполкома представляло одного сотрудника к досрочному присвоению звания. А Джезказганские кадровики или не успевали или не хотели напрягаться. Представление же на присвоение Фролову звания полковник в срок 31 декабря уже лежало в Министерстве. «Вот ему и присвоим полковника досрочно!» – мудро рассудили в Министерстве. И до Фролова и после, в городе Сатпаеве, ранее звавшимся Никольским, такого звания никто еще никто не получал.
* * * * * *
Спустя сутки республиканских телевизионных новостях «Хабар» прозвучал фрагмент выступления президента. Речь шла об итогах работы Комитета по борьбе с коррупцией. В эфире НАН клеймил позором коррумпированных чиновников и называл конкретные имена.
После передали прогноз погоды. По всему Казахстану сухо и жарко. Впрочем, какая еще может быть в Казахстане погода в конце мая?
* * * * * *
Молодое государство остро нуждалось в деньгах. Административно-управленческий аппарат, сотрудников силовых структур надо было на что-то содержать. Все надо было создавать заново: новые государственные структуры, банковскую систему, свою армию и многое другое. А средств едва наскребли, чтобы заказать в Германии национальную валюту тенге. Как ни урезай и без того скудный бюджет, без самых необходимых расходов все равно не обойтись. Экономика в полном упадке, предприятия, заводы и фабрики, шахты и электростанции на гране полной остановки. Советники советуют каждый своё. Разумных решений по выходу из кризиса нет. Погруженный в свои мысли НАН, сидя за рабочим столом и не слышал, что говорил ему советник по национальной безопасности Сулейменов. Мысли были все о проблемах государства. Как правильно поступить? Чей опыт перенять? Иного опыта, кроме опыта большевиков, НАН не знал. Сейчас же надо было от него избавляться, и «открываться» иностранным капиталам. «Через тридцать лет народ обновляется», – провозгласил президент пословицу как национальный лозунг.
НАН поднял трубку телефона и пригласил управляющего делами президента Пака. Сулейменов, только сейчас понявший, что НАН его не слушает, смолк.
«Скажи, Владимир Васильевич, «Самсунг» согласен с нашими условиями по Джезказганскому горнометаллургическому комбинату?» – спросил он.
«Да»,– односложно ответил Пак, сохраняя лицо непроницаемым.
Как бы читая его мысли, НАН сказал: «Что же, будем считать, что вопрос решен. Это временная мера».
* * * * * *
Тамерлана Угрюмова решение о передаче горнометаллургического комбината южно-корейскому капиталу не застало врасплох. Он уже был к этому готов и предпринял определенные шаги. Накануне событий опытный и дальновидный семидесятилетний кавказец назначил главным инженером комбината директора самого современного рудника, и что немаловажно, корейца по национальности со звучной фамилией Квон. Сделал Угрюмов и другие важные шаги. Во время обсуждения с НАНом пути возможного выхода предприятия из кризиса он четко доказал, что работающий на полную мощность комбинат в течение всего нескольких лет поставит объемы шламов, достаточные для создания золотого запаса страны. Что уж говорить о том, что еще они поставляют на экспорт медь. Надо всего лишь не год-полтора «заморозить» долги предприятия. Хотя честно, по мнению Угрюмова, это были вовсе не долги, а хаос взаимных неплатежей последних лет. Комбинат может быть прибыльным.
Понимая, что правительство может не внять его доводам, Угрюмов вытащил из колоды козырного туза. Во время последнего приезда НАНа, он организовална медеплавильном заводе экскурссию по закрытому производству – цеху редких металлов. Цех этот был предусмотрен проектом и построен на заводе в средине восьмидесятых годов прошлого века. Он имел два назначения: производил перренат аммония и изотопа осмий-187. Перренат аммония, исходный продукт для получения одного из самых тугоплавких металлов, рения, продавали за валюту на Кипр. Осмий, редкоземельный металл, в природе в чистом виде вообще не существует. Здесь почти десять лет совершенствуя технологию и, получая в мизерных количествах из газов металлургического производства его изотоп, запаивали в пробирки и сдавали в спецотдел комбината. Продукт этот пока применения не имел и производился в СССР на всякий случай. Пусть будет. При необходимости не надо будет догонять потенциального противника. Работало в цеху менее ста человек, доходы от реализации перрената аммония давали большие деньги, а затраты по производству изотопа осмия были ничтожны и, естественно, никак не отражались на себестоимости, производимой комбинатом продукции. И рений, и осмий с печными газами вылетали в трубу медеплавильного завода. Цех, существование которого было просто невозможно без основного производства, работал в круглосуточном режиме и за все годы своей произвел всего около килограмма продукта. С развалом Союза спецслужбы ряда иностранных государств стали проявлять к осмию повышенный интерес. Тут еще случилось так, что около ста граммов его было вывезено за рубеж и, как полагается, случился несчастный случай и осмий был арестован одним из Швейцарских банков в качестве залога. Возникло предположение, что осмий производился под несостоявшуюся программу «Буран» и сейчас представляет интерес для американцев, в частности НАСА. Убежденность в этом возросла, когда стало известно, что американцы в лабораторных условиях, потратив на это 130 тысяч долларов, получили один грамм изотопа осмий-187.
В итоге, решение НАНа было поистине Соломоновым. Джезказганское месторождение он отдал «Самсунгу», при двух важных условиях: содержащие драгоценные металлы шламы они обязаны были передавать Казахстану по мере их производства бесплатно, тогда как цех редких металлов переходил в собственность государства. Говорят, что было еще и третье условие. Но мало ли что говорят…
В декабре 1995 года Угрюмов стал директором Государственного Республиканского предприятия «Жезказганредмет». За полтора месяца до этого Квон стал техническим директором горнометаллургического комбината, перешедшего под управление германского филиала южно-корейской корпорации «Самсунг».
* * * * * *
Его давно уже перестали звать НАН. Не то, чтобы прозвище не прижилось. Просто он сам выбрал себе более достойное и подходящее его статусу. Однажды, узнав о своем прозвище, он наложил на него запрет. «Я вам не кусок хлеба, а отец родной!»– раздраженно и категорично заявил он советнику Сулейменову, который сам по возрасту годился ему в отцы. Так, с подачи его самого, вначале ближайшее окружение, а за ними и чиновники рангом ниже, стали называть его Папа. НАНу это нравилось. Почему бы и нет? Был же Хозяин, он же Отец Народов. Теперь и у казахского народа есть свой Папа!
Глава вторая. Размышления, за которыми последуют воспоминания.
Сотрудники возвращались после выполнения задания на прибывшем за ними автобусе. Впереди на «Нисане» Игорь вез Фролова и Укибаева. Махмут дремал на заднем сиденье. Фролов, казалось, подремывал периодически то, закрывая то, открывая глаза.
Не такой уж и безжизненной была эта степь, как могло показаться на первый взгляд. Вон, в трех километрах от Уйтас-Айдоса, видна родовая зимовка акима города Сатпаев Байдалы Даулетова. Она обозначена на самых подробных картах Генерального Штаба Министерства Обороны, как развалины саманной зимовки. Да, были развалины, рядом с которыми родители Даулетова, уже на пенсии ставили летом юрту и пасли скот. Каждая очередная долгая зима, проведенная в квартире благоустроенного дома поселка Рудник, была для них всего лишь подготовкой к очередному выезду на джайляу. Старики считали, если пережили зиму, значит, аллах подарил им еще один год жизни. Ну, разве можно умереть в своей стихии среди степи, когда пьешь майский целебный кумыс, пьянея от этого напитка и свежего воздуха! Когда вечером засыпаешь в юрте безмятежным сном младенца, а утром, совершая намаз, видишь, как встает солнце! А когда оно, обласкав и согрев своими лучами остывшую за ночь степь, начинает нещадно палить, приоткрыв в юрте шанрак и лежа в прохладе на кошме и подушках, обдуваемый ласковым ветерком, пить горячий ароматный чай! Байдалы Даулетов, еще будучи директором автобазы Облпотребсоюза, восстановил дом своих далеких предков и превратил его в родовую зимовку. Раньше рядом, в 7 километрах, ставил юрту для родителей начальник ГАИ Махмута Укибаева. Но отец его умер, а мать, состарившись и став немощной, доживала свою старость у него в квартире. Из скота у Махмута остался только табун лошадей, который сам пасся в степи, и который надо было периодически проверять. Построить зимовку он, конечно же, мог, но не стал. Статус сотрудника органов внутренних дел не позволил этого делать. За спиной, где остался Уйтас-Айдос, в нескольких километрах от мазара Джучи-хана второй год, распахав землю и выкопав фанзы, сажает бахчу кореец Алексей Нам, используя для полива артезианскую воду. Направо, в сторону поселка Северный, в урочище Караган-сай стоит зимовка директора автотранспортного цеха комбината Абекена Мамахова. Про этого изворотливого и хитрого человека ходили легенды! Это про его табун лошадей в шутку говорили, что, если лошади идут домой на согнутых ногах, да еще по дну глубокого сая (овраг, каз.), то это, точно, лошади Мамахова. Только его табун выдрессирован, самостоятельно скрываться от учета и налогов! Абекен держался за хозяйство не из-за бедности и уж тем более не из-за жадности. Он, работая, как вол, на производстве, и требуя этого же от других, не смог оторваться от образа жизни своих предков. Дав своим детям и всем многочисленным племянникам высшее образование, в быту он оставался дремучим средневековым патриархом и требовал беспрекословного подчинения и почитания. Ему приписывались бесчисленные, с глубоким житейским и философским смыслом, высказывания и выражения. Рассуждая о жизни, Абекен заявлял, что человек приходит на этот свет голым, беззащитным и со слезами. Так же он и уходит из него, оставив все и оплакиваемый родными и друзьями.
«Празднуем, радуемься жизни и веселимся мы все вместе, а умирает каждый в одиночестве!» – любил повторять аксакал в назидание молодым.
«Умирает каждый в одиночестве!» – вертелись в голове Фролова слова. «Кто это сказал? Абекен, или кто-то из философов? А впрочем, разве Абекен не философ?»
Машина пылила по степной дороге. Со стороны могло показаться, что Фролов спит. Но он просто сидел с закрытыми глазами и размышлял. Мысли уносили его в далекое прошлое и возвращали в день сегодняшний. Он пытался заглянуть в будущее и, ничего там не разглядев, возвращался опять, то в детство, то в сегодняшний день. Чуть больше года назад в далекой Москве произошло нечто необъяснимое, имеющее свое продолжение. Здесь, в глухой провинции и августовский путч, и Беловежское соглашение, и сложение затем Горбачевым полномочий Президента СССР не воспринималось всерьез. Все это большинству людей представлялось как нелепый бред или кошмарный сон. Вот настанет завтра, и все встанет на свои места. Но нет, не встало. И, вроде, уже никогда не встанет. Медленно, год с лишним, доходило это до сознания людей. И вот дошло. Сегодня. По крайней мере, до Фролова. Те умники, которые спустя много лет будут говорить, что они все заранее знали и предвидели, просто блефуют. Такого исхода не знал и не мог предположить никто. Ни Горбачев, ни Ельцин, ни Шеварднадзе, и уж, тем более, гэкачеписты с трясущимися руками и перерожденцы-секретари в обкомах. Все перечисленные, и еще многие и многие другие, миллионы людей в громадной стране просто выжидали, наивно полагая, что там, наверху в Москве все решат правильно. Но верхи уже не могли, а низы больше не хотели. Вот и получилось, что получилось. Прав Абекен, умирает каждый в одиночку.
Создаются и рушатся империи, а здесь, в степи, все остается неизменным: ходит скот и дает жить пасущим его людям. Так было во времена Жошы-хана, так и сейчас. Воины Чингисхана, пройдя через эту степь, ушли в небытие. Кто остался здесь, их потомки или потомки завоеванного ими народа? А может, смешались и те и другие? Что заставляет заместителя директора ДГМК, почти советского миллионера, имеющего в центре города коттедж держать в сарае корову и дойную кобылу? Это не жадность. Это образ жизни, унаследованная от предков тысячелетняя привычка. Все это им надо для души! А что надо тебе? Огородик возле дома с грядками помидор и картошки? Пожалуй, да, но не только это… Деньги? Вон, люди шутят, что Абекен продает каждый нечетный месяц своему соседу кобылу за тысячу рублей, а каждый четный покупает её назад за ту же цену. Когда его спрашивают, за чем эта бессмыслица, Абекен отвечает, что смысл как раз есть и очень даже глубокий! Деньги в тюфяке могут просто сопреть, если их периодически не ворошить. Деньги… Их всегда и всем бывает мало. Так что же хочешь ты? Мысли вернули его в далекое детство.
Глава третья. Детские шалости.
Выражение, что мытье полов – это равномерное распределение грязи по их поверхности в этом случае явно не соответствовало действительности. Громадная тряпка из грубого мешка из-под кубинского сахара с трудом вмещалась в ведро с холодной, ломящей руки, водой, толком не отжималась и полосами размазывала грязь по полу класса. Мишка уже выбился из сил, за окнами стояла кромешная тьма. Муслима Барбасовна, сидя за учительским столом, сосредоточенно проверяла контрольную работу 5 «г» по математике. Она преподавала математику и была классным руководителем. Математик она, может, была и сильный, а вот с русским языком явно не в ладах. Слово «икс» у нее звучало как «ыгыс». Иногда, не находя нужного слова, она долго стучала казанками худых и тонких, перепачканных мелом, пальцев по классной доски. Этого было вполне достаточно, чтобы кличка «Мадам Ыгыс» затмила прежнюю «Барбосовна».