НАН. Осколки из 1991
Шрифт:
Зарабатывал Костя очень даже неплохо. Но природная предприимчивость толкала его на поиск дополнительных заработков. В бурно растущем молодом промышленном городе ощущался явный дефицит продуктов. Мясом говядины, баранины, конины и даже степной антилопы сайги город был в буквальном смысле завален. Существовавший в ту пору сортовой разруб предоставлял населению огромный выбор, как по качеству, так и по цене. А вот свинина и тем более соленое сало, было дефицитом и сказочным лакомством для европейцев и смертным грехом для мусульман-казахов. Для последних таким лакомством были сваренные вкрутую куриные яйца, по-казахски «жемуртка», или громадных размеров переспевший желтый огурец с большими семечками внутри, похожий на невиданный в те годы банан. Костя, сварив на фабрике, из листов пятимиллиметровой стали, огромный металлический гараж, привез его и поставил на свободное место у дома, между каменными сараями. Утеплив его изнутри, он завез комбикорм, выменяв его в соседнем совхозе на кое-какой списанный фабричный хлам. Следующим этапом было приобретение у частников четырех поросяти и двух с половиной десятков, крупных уже, цыплят. Процесс, как говорится, пошел.
Привыкшая отдыхать летними вечерами на лавочке возле дома семья Уральских была в полном отчаянии. Теплый, столь приятный ранее вечерний ветерок, обдувавший их тела и лица, нес с собой, теперь, смрад свиного навоза. Раскаленные за день ярким солнцем стенки металлического гаража усиливали этот запах, а когда, после работы, Костя открывал ворота, чтобы накормить и напоить своих домашних животных, становилось невыносимым не только тем, кто сидел на лавочке, но и находился в комнатах окнами, выходящими во двор. Интересно, каково же было в гараже живности? К началу сентября то ли солнце стало меньше нагревать гараж, то ли ветерок стал по прохладней, а может Уральские «принюхались», но пахнуть стало как-то поменьше. Но стал больше докучать визг свиней, кудахтанье кур и крик петуха. Особенно по ночам и ранним утром. Незаметно к этим проблемам еще добавилась обычная человеческая зависть. Управившись в гараже и возвращаясь мимо отдыхающих на скамейке Уральских, Костя, стал проносить ведро с яйцами. Собственно, в начале было полведра. Но яйца было хорошо видно. Потом их количество стало с каждым разом увеличиваться и к концу сентября, в период начавшегося «бабьего лета», каждый вечер, Костя проносил мимо полное, с горой, ведро яиц. Проблема яйценоскости Костиных несушек стала главной темой всех разговоров в еврейской семье. Мама Уральских, Фаина Моисеевна, вела домашнее хозяйство семьи, регулярно покупала на рынке яйца и курочек к столу и знала, не только, сколь дорого они стоят, но как, порой, тяжело бывает их купить. После долгих обсуждений на семейном совете было принято решение начать держать в сарае курей. Но, вдруг, выяснилось, что у всех потенциальных продавцов куры несутся хуже. Фаина Моисеевна изповдоль начала переговоры с соседом-армянином. Сначала она купила у него два десятка яиц. Они соответствовали всем требованиям и стандартам. Затем она стала интересоваться условиями содержания несушек. Костя охотно делился своими знаниями и опытом и даже продемонстрировал ей бутыль с рыбьим жиром, добавляемым в корм для повышения продуктивности птицы. Наконец, Фаину Моисеевну заинтересовала порода несушек и место их приобретения. После уклончивого ответа она все-таки спросила прямо, по какой цене Мержанян их уступит. Костя, в общем-то, птицу продавать не собирался. Вырастил, так сказать, для собственных нужд. Но с учетом настоятельных просьб соседей готов продать половину, а это дюжина курочек. Выбрать их из числа остальных Уральские могут сами. Назвал он и цену. Услышав её, Фаина Моисеевна и два её великовозрастных сына вначале смутились, но потом, дома, посчитав продуктивность несушек, сочли хоть и грабительской, но для семьи приемлемой. Процесс изучения проблемы, принятия решения и переговоров занял, в общей сложности, несколько дней. Так что дюжина несушек перекочевала в сарай Уральских к средине ноября.
Костя стал носить домой только по полведра яиц, а Уральские находили в оборудованных гнездах своего сарая в день от силы два-три. В семье начались ссоры. Сноха отказалась ухаживать за птицей. Фаина Моисеевна, в силу своего преклонного возраста и статуса, делать этого не могла. Старший, женатый сын, страдал экземой и не мог пачкаться. Младший, сорокалетний холостяк, как выяснилось, просто боялся живых курей. Тем не менее, ухаживать пришлось именно ему. Очень скоро, устав от бесконечных упреков членов семьи, из-за слабой продуктивности несушек, он не вытерпел и предъявил претензии соседу. Наглый армянин поднял его на смех.
«Разве нармалный курыц будэт нести яиц бэз пэтух?»– спрашивал он соседей .
«Ваш курыц дает яиц по ынерцый, от мой пэтух!» – ответил Костя, завершая получасовую лекцию по зоологии.
В семье Уральских воцарил трехдневный траур. На четвертый день, Фаина Моисеевна «случайно» встретив Костю у подъезда дома, плавно перевела разговор по поводу ухудшающейся на глазах погоды, на тему возможной продажи им петуха. Сосед, в принципе, не возражал, но и однозначного согласия не дал. Через неделю Фаина Моисеевна уломала Костю, но на крайне невыгодных для себя условиях, цена была заоблачной. По первому морозу, продав петуха, Мержанян в тот же день перерубил всех куриц. Уральские были этим шокированы, ведь только глупец рубит курицу, несущую хозяину золотые яйца.
С появлением в курятнике Уральских петуха, куры не стали нестись больше, а к декабрю прекратили и вовсе. Фаина Моисеевна, пересилив гордыню, задала Косте законный вопрос. Специалист в области птицеводства разъяснил ей и, так некстати, собравшимся на лекцию соседям, что в холодный период времени, каковым является зима, природные инстинкты петуха и куриц снижаются, следствием чего и является уменьшение, а то и полное прекращение воспроизводства яиц. Оказывается, в этот период времени года, хрупкий организм птицы нуждался в особой поддержке, и Костя предложил соседке, совершенно бесплатно, остатки пшеницы и бутылку рыбьего жира.
В гараже у Мержаняна визжали свиньи, в сарае Уральских кричал петух. Соседи роптали на обе семьи, но открыто недовольство не высказывали. А в отношениях между свиноводом и птицеводами возникла пауза. В Новогодний праздник пауза переросла в крупный скандал, следствием которого стало то, что последующие десять лет своего проживания в доме на улице Мира Уральские вообще не разговаривали с Мержаняном. Виноват в этом, наверняка, был он сам. В Новогоднюю ночь, будучи в изрядном подпитии, он рассказал соседям по дому, как два месяца морочил голову Уральским, нося ведро, наполненное опилками, с положенными сверху куриными яйцами. Но не розыгрыш пуще всего обидел Уральских, а то, как бессовестно и нагло высмеивал их Костя в своем рассказе перед соседями в ту Новогоднюю ночь.
В Рождество и все последующие дни семья Уральских ела домашнюю курятину. Курочки были и очень вкусные, и очень дорогие. Что делать, жизнь с каждым днем дорожает!
Глава шестая. Розыгрыш.
Мемуары или воспоминания пишутся участниками событий или нанятыми ими литераторами, в основном, с одной главной целью – возвысить роль в описываемых исторических событиях одних людей или обстоятельств, и уменьшить степень участия или влияния на эти события других. Уже первые летописцы грешили истиной в пользу конкретных лиц, а то и откровенно фальсифицировали излагаемые ими события. Человеческая память – крайне ненадежный и хрупкий носитель информации. С появлением письменности задача по сохранению информации упростилась. Написали великие мудрецы книгу и её читают многие поколения людей два тысячелетия. И уже каждый сам решает, принимать на веру описываемые в ней события, или нет. Чем больше существует человечество, тем больше документальной информации о себе оно накапливает. Мы становимся похожими на древнего летописца, завалившего глиняными дощечками с письменами половину дворца своего властелина. Уже некогда, некому, а самое главное – незачем перечитывать эту гору написанного, а он продолжает писать на табличках, обжигать их и складывать в кучу. Одна книга в семье была ценностью, источником знаний. Множество книг стало измеряться кубометрами. Их почти никто, за исключением узких специалистов и больших книголюбов, в наше время не читает. Двадцать первый век компьютеров и Интернета завалил человечество колоссальным объемом информации. И измеряем мы её теперь уже в байтах. Значительно реже написание воспоминаний рассматривается их автором как источник получения дополнительного дохода. В наше время, наоборот, за издание или публикацию надо заплатить, и весьма немало.
Однако и в первом и во втором случаях тем человеком, фамилия которого значиться на обложке, или подписана та или иная публикация, движет, в первую очередь, тщеславие. Наверное, не исключение в этом и автор этих строк. В глубине души он гордится тем, что первым поведал человечеству о славном городе Джезказгане, его окрестностях и происходящих там, в теперь уже далекие годы, событиях. Сегодня может быть кто-то не согласиться с достоверностью описания, усомниться в объективности оценок и правильности выводов. Но пройдут годы, уйдут очевидцы и участники, и даже вымысел станет правдой.
Розыгрыш, о котором я сейчас пойдет речь, заслуживает того, чтобы быть вписанным золотыми буквами в историю Джезказганской партийной организации, следовательно, и самого города. Это не было своевременно сделано в силу различных причин и обстоятельств. И сейчас просто необходимо взять смелость и ответственность, чтобы исправить эту историческую ошибку. Я не был автором и исполнителем этого розыгрыша. Автор и непосредственный его исполнитель – инструктор организационного отдела горкома партии Досан Булатов, бюрократ во втором поколении. Родители Досана, партийно-советские работники, выпестовали его по своему образцу и подобию, передав своему отпрыску, вместе с положительными качествами, гремучую смесь партийного карьеризма и присущих национальной элите черт. Он и внешне то походил на карикатуру чиновника из сатирического республиканского журнала «Ара-Шмель»: большая, несоразмерная узким плечам, голова, пухлые, сложенные в слащавой улыбке, губы, хитрые, заплывшие жиром, бегающие глазки, ласковый негромкий, никогда, никому, ни при каких обстоятельствах и ни в чем не отказывающий, голос. В общении с руководством он делался маленьким и тщедушным, прятал за спину или под стол пухлые холеные руки. Если, по его мнению, собеседник был ниже рангом, Досан важно надувал щеки, выставлял на показ руки аристократа и распрямляясь во весь свой немалый рост. Первым пунктом его трудовой биографии значилась работа слесарем-сборщиком Целиноградского завода сельскохозяйственных машин. Это трехнедельное событие коренным образом повлияло на всей последующей его карьере. Досан закончил Целиноградский сельхозинститут, который за него и для него выбрали родители. Женился на скромной кроткой девушке, которую для него в достойной, по их понятиям, семье ему так же подобрали мама и папа. Родители принимали за него решения и по дальнейшему карьерному росту. Он не возражал маме и папе, не проявлял собственной инициативы, плыл по течению жизни и стал секретарем Целиноградского обкома комсомола, и вот теперь, когда его папу перевели в Джезказган заместителем председателя облисполкома, сын с семьей хвостом последовал следом и, по решению родителей, был определен в аппарат горкома партии. Досану было 34 года и по родительской программе, в 35, он должен был перейти на работу в аппарат обкома партии, а в 40, возраст, когда мужчина-мусульманин получает право носить волчью шубу и шапку, стать секретарем какого-либо городского, или крупного районного комитета партии. Отец двоих детей, сам, по сути, взрослый ребенок, добродушный и безобидный Досан уже месяц, изнывая от скуки, изучал Устав КПСС, Инструкцию по делопроизводству в первичных партийных организациях и другую методическую и справочную литературу. Потом, такие как он, равнодушно встретив развал Советского Союза, организованно и дружно пересели в кресла больших и маленьких руководителей суверенного Казахстана.
В одном кабинете с Досаном, всего на два месяца раньше его, расположился и 22 летний инструктор горкома Фролов. «Курс молодого бойца» к тому времени он уже прошел, и поэтому планировал свою работу, в том числе, и за стенами горкома партии. В его обязанности, кроме прочего, так же входило посещение собраний в первичках, оказание им практической помощи в ведении делопроизводства. Когда Фролов собирался отлучиться по этим делам Досану, становилось грустно и тоскливо. Их кабинет № 21 располагался на втором этаже, а на первом, в кабинете №12, трудился на партийных хлебах ветеран городского комитета партии Леня Баклицкий. Ему было, уже далеко за сорок и он казался молодым работникам аппарата, если и не ветераном Великой Отечественной войны, то уж, по крайней мере, сыном полка или пионером-партизаном тех грозных лет. Высокого роста, худой, с пробивающейся среди слегка вьющихся длинных светло-русых волос лысиной, он казался им, желторотикам, незаменимым специалистом в агитационно-партийной работе. На первомайские и октябрьские праздники охрипший, с мегафоном на плече, регулировал он порядок и скорость движения праздничных колон демонстрантов, затмевая в этом важном деле и городского военкома и начальника милиции, со всем их радированным войском. Длинные его, как у страуса ноги, перемещали худое тело с невообразимой скоростью немыслимыми маршрутами. Его энергии хватило бы на ансамбль песни и пляски Советской Армии. Его золотая голова рожала в невообразимо короткие сроки полуторачасовые доклады первому секретарю на пленумы и активы, изобилующие цитатами из трудов классиков марксизма-ленинизма и руководителей партии и Государства. При этом Леня был не промах по части выпить-закусить и приударить за представительницами второй половины человечества. Все у него получалась легко и просто, как бы на ходу. Одно не нравилось Фролову и Досану – уж больно высоко задирал свой нос, в упор не желал видеть молодых инструкторов. И у Досана Булатова, аккурат к 1 апреля 1977 года, созрел коварный план.