Нантская история
Шрифт:
— Тут местные в земле лежат, браток… — протянул парень, — А ты что-то живехонек, как я погляжу. И одет небедно. Знаешь, тут ведь местечко паршивое, погоревшее. Сюда и стража не ходит, куда уж людям простым… Тут только другие ходят. Те, что скарб чужой из разрушенных домов тащат, верно, Хлысь?
Скособоченный, видимо, сам Хлысь, согласно заворчал за его спиной, шевеля огромной, как валун, головой. Челюсть, выставленная вперед, была столь массивна, что любой кулак, угодивший в нее, должен был треснуть. Судя по недобрым огонькам, разгоравшимся в сонных
— Да какой там скарб… — Бальдульф выставил руки ладонями вперед и, хотя бы по этим рукам, наблюдательный человек мог бы заметить, что с их обладателем не стоит ссориться. Но в переулке не было наблюдательных людей, были лишь люди нетерпеливые, алчные и жестокие.
— Да кто тебя знает, какой скарб, браток… Только вижу я, что лиходей ты порядочный… А еще девчонку прихватил, совсем стыд потерял.
— Мы едем к лекарю, — сказала я громко. Чужой взгляд полоснул по лицу, сырой и липкий, как прелая половая тряпка.
— А ты помолчь, ваша светлость, помолчь. Тут люди без ног, бывало, ползали, а она в коляске разъезжает, будто бы герцогиня. Не хочешь ножки свои мостовой нашей оскорбить, значит? А мы тут, знаешь, люди попроще.
— У нас нет денег, — сказала я и ощутила, как успокаивающе легла на плечо теплая рука Бальдульфа, — Мы не сможем вам заплатить за проход или за что еще.
— Как это денег нет? — старший даже удивился, — Как это нет денег у госпожи, которую на троне раскатывают туда-сюда, да еще и с мертвецом в ливрее?
— Я парализована, — я даже удивилась тому, как спокойно звучит мой голос, — Не могу двигаться. Этот человек везет меня к лекарю. Пожалуйста, уйдите, прежде чем кому-то не стало еще хуже, чем мне.
— Не будем ссориться, ребята, — Бальдульф выступил вперед, все такой же обманчиво неуклюжий, тяжело двигающийся, обеспокоенный, ни дать ни взять — взволнованный отец, пытающийся разрешить дело миром, — Если с меня что причитается, так скажите, я же по-божески, как люди…
— Причитается с тебя, старик, ой как причитается, — вожак даже прищурился от удовольствия, — За беспокойство, за покражу, за дерзость… Или ты думал, что всякий сброд здесь будет лихо творить как ему пожелается? Нет, старый, не выйдет по-твоему. Плати кописацию, как заведено.
— Компенсацию чтоль?
— Ее самую. В честь детишек голодающих да их матерей мертвых, что тут лежат.
— Раз заведено… конечно… Я ж с пониманием…
Бальдульф с готовностью сунул руку под полу. Доносившееся из-под ткани шипение практически смолкло. Убедившись в подчинении, вожак с бледным лицом довольно осклабился, стал презрительно-равнодушным.
— Деньги сюда выкатывай, значит, и того… Повернулся и двигай, рысью крупной да не разлетистой. И свечку поставь Святому Николаю, как домой доберешься.
— А… Разве…
— Что?
— Дочь…
— Дочь? Попозже найдешь. Мы ей лекаря пока отыщем. Такого, чтоб на ноги враз вскочила да забегала. А, ребят, найдем?
Длинноволосый довольно осклабился. Кособокий что-то
— Как же так?.. — забормотал Бальдульф, все не вынимал руки из-под полы, — Побойтесь Бога, ребята. Дочь свою… Как же можно… Я же…
Длинноволосый подскочил к нему, мягко, как спружинившая куница, сунул под нос короткую шипастую палицу, уставился немигающим мутным взглядом прямо в глаза:
— Чего ж ты тут не понял, старый? Ты слов не понял? Ты за непонятливость еще заплатить желаешь? А гляделки свои потерять не желаешь?
Бледный распрямил руки, в правой оказался узкий иззубренный пехотный бебут [11] , похожий на какой-то хирургический инструмент, страшный и почти не отражающий солнечного света.
11
Тяжелый изогнутый кинжал
— Свободен, — сказал бледный Бальдульфу, поигрывая изогнутым лезвием, — Понял?
— Понял… — сказал Бальдульф, немного попятившись.
— И славно. Ну что ж, сестренка, стало быть, без папашки твоего можно нам не стесняться, а? Ты, я смотрю, здоровенькая, чистенькая. В Старом Порту здоровенькие и чистенькие редко ходят… Небось, старик тебя хлебом пшеничным да молоком топленым потчует? Ну ничего, и у меня для тебя что-то найдется.
— А куда этого дурня, Мотня? — длинноволосый покосился на Клаудо, безучастно глядевшего перед собой, — Мертвого мяса шмат, возни с ним только… Он же, видать, кодированный. Только мамзельке служит, а?
— Порубите его, — отмахнулся бледный, — Кости, требуху… И в сток. Он уже свое отжил. А мы с благородной дамой пока другим займемся. Эй, дама, ты не стесняйся, мы ребята простые, но на счет удовольствий понимающие. Не велеты же дикие… У тебя, может, пожелания есть особенные? Шелковых платков не держим, но ради вас…
Они засмеялись — звонко, как гиены. Я вздохнула.
— Есть желание. Лично для тебя, красавчик.
— Да ну? — бледный даже бровь изогнул, — Что ж за желание у дамы? Что мне заради нее сделать?
— Закрой глаза и стисни зубы.
— Чего?
— Так тебе будет проще вытерпеть боль.
Наверно, он ожидал услышать что-то другое. Даже растерялся на мгновение. Я видела эту растерянность, блеснувшую на самом дне его жадно впившихся в меня и широко раскрытых глаз.
— Ты что несешь, шлю…
Больше он ничего сказать не успел. Потому что Бальдульф, одним легким и скользящим, как текучее движение хлыста, движением, выхватил из-под полы свою «масленку» и, направив ее в лицо бледному, нажал на спуск.