Напарница
Шрифт:
— Имена главарей банды, — без перехода бросил мне дворянин. — И здесь, и в Дейстрии. Имена людей — вполне респектабельных, сударыня! — которые с этим связаны. Сделки, в которых проходит контрабандный товар. Ну же, сколько?
Мне стало окончательно дурно. Этого просто не могло быть потому что не могло быть в принципе! О таком не мечтала ни я, ни напарник, ни наше руководство. Неужели этот человек выложит то, зачем безуспешно охотился наш отдел в течение нескольких лет?! Настоящие, серьёзные сотрудники проваливались, столкнувшись с железной дисциплиной и строгой конспирацией банды, а тут я… Удача новичка, как в азартных играх? Потому меня и отправили на этот разговор? Безумие, нелепость!
Вампир, которому было мало дело до моих чувств, ликовал, спрятавшись где-то в темноте. У меня снова разболелась голова и, похоже, теперь
— Шестьсот талеров за каждую новость. Если только вы добудете и другие сведения тоже, и они окажутся правдивыми — все до единого.
— А если одно окажется лживым, сударыня? — очень вежливо уточнил информатор.
— Тогда не получите ничего, — отчеканила я, и дворянин засмеялся. Он поднялся с кресла и шагнул ко мне, протягивая руку для рукопожатия. Шагнул, неожиданно пошатнулся, взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие…
— Сзади! — не выдержала я, когда он едва не налетел спиной на острый угол стола. — Берегитесь, сударь!
Крикнула — и осеклась, перехватив его взгляд — довольный, как будто он только что разгадал для себя некую загадку — ни следа той растерянности, которая возникает у падающего человека. Но было уже поздно. Мне стоило догадаться, что он играет — хотя бы по той неловкости, с которой он потерял равновесие — разве может острийский дворянин, которого с детства обучали фехтованию и танцам, вдруг, ни с того ни с сего пошатнуться, выпив перед этим всего лишь бокал вина?
Информатор выпрямился и снова протянул мне руку, которую я пожала не без внутреннего содрогания. Я узнала, я не могла не узнать, не вспомнить, догадаться — именно эта рука отправила на тот свет двоих за какую-нибудь четверть часа — вчера, на площади Трёх свечей. А он узнал меня по голосу и сейчас подстроил проверку…
«Консперируешься ты неудачно, — отметил напарник. — Зато можешь гордиться, спасла жизнь ценному человеку».
Дворянин пожал мою руку, а после поднёс к губам и поцеловал.
— Думаю, я должен поблагодарить вас, сударыня, — тихо сказал он и, не говоря больше ни слово, удалился. Я покачала головой. Острийцы, они все склонны к театральным жестам, и этот не исключение.
Покрасневшие глаза и откровенно больной вид — естественное следствие двух бессонных ночей — уже второе утро пробуждало самые искренние заботы госпожи Дентье. Я сослалась на бессонницу, которая всегда мучила меня дома и которая, по сути, и вынудила меня по пути к дорогому дядюшке, моему опекуну, задержаться на время в этом курортном городке. В моих словах хозяйка почуяла упрёк: ведь по приезду сюда я не посетила ни знаменитых купален, ни минеральных источников и даже издали не видела моря — словом, увлекшись светской жизнью, упустила все возможные способы поправить здоровье. В первый день мне удалось успокоить тревогу хозяйки, и она, соглашаясь с моими советами не беспокоиться по пустякам, одна отправилась наносить визиты знакомым. Помнится, госпожа Дентье намеривалась лично вернуть подруге, госпоже Перте, её любезность, но, признаться, тогда это мало меня интересовало. Быстро утомившись от домашних занятий, я задремала сначала в кресле в гостиной, а потом, разбуженная слугами, на кушетке у себя в комнате и клевала потом носом и во время обеда, и во время ужина. Деликатность госпожи Дентье (или, кто знает, её желание получить живой отклик на поразительные новости, которые она принесла с собой) заставили добрую женщину оставить меня в покое, приберегая свой рассказ для более подходящего случая. Он представился ей на утро после моего разговора с информатором, во время завтрака.
— Нет, моя дорогая, вы как хотите, — заявила госпожа Дентье, кивком отпустив слугу, — но мы сегодня же, сейчас же займёмся вашим здоровьем!
Я поперхнулась от неожиданности: квартирная хозяйка нарушила молчание весьма резко и решительно.
— Сегодня же, сейчас же, — повторила госпожа Дентье, но её благие намерения были нарушены слугой, который принёс визитные карточки на серебряном подносе. — Августа Перте и Дрон Перте… — растерянно зачитала она вслух. — Милостивый Боже, как это неожиданно! Августа определённо утверждала, что её сын — вы ведь помните, дорогая, она рассказывала о своём чудесном мальчике — появится не раньше, чем через две недели! Но как это мило с её стороны, что она сразу же пришла навестить нас и привела его!
Я кивнула, пробормотав подходящие случаю слова признательности за чужую бестактность, с которой госпожа — ах, да, хозяйка! — Перте вместе со своим сыночком явились сюда, чтобы помешать мне спокойно позавтракать. Госпожа Дентье тем времени отправила слугу на кухню с требованием принести ещё два прибора и одновременно с этим бежать в прихожую, впустить дорогих гостей.
— Разумеется, вам их визит покажется несвоевременным, — спохватившись, извинилась моя квартирная хозяйка. — Но вы должны понять: между столь давними подругами церемонии излишни, а появление юного Дрона в первый же день приезда — особая честь для нас с вами. Между прочим, — тут она подмигнула, — не удивлюсь, если Августа захочет вас сосватать.
Я поперхнулась во второй раз.
— Сосватать?! — в ужасе переспросила я.
— Да, моя дорогая, а почему бы и нет? — удивилась госпожа Дентье. — Вы молоды, красивы, богаты, к тому же ваш почтенный дядюшка наверняка даст за вами хорошее приданное из своих собственных средств. Хозяин Перте у нас — самый завидный жених — из хорошей семьи, богатый, образованный, прекрасно воспитанный и, что важно для молодёжи, удивительно хорош собой. Почему бы вам ни приглядеться друг к другу поближе?
Я покраснела и пробормотала что-то несуразное насчёт своего опекуна, у которого может быть своё мнение на этот счёт, и госпожа Дентье удовлетворённо кивнула, заметив, что, если дело пойдёт на лад, я могу написать дядюшке в столицу, а она, со своей стороны, не поленится приписать несколько строк, чтобы способствовать счастливой развязке. У меня осталось тягостное чувство, будто почтенная Агнесса Дентье пытается меня, грубо говоря, обмишурить. Должность синдика гильдии городских стрелков могла считаться почётной, человек, занимающий её, вполне мог быть знатен, но вряд ли особенно богат. И, к тому же, так дела не делаются ни в Дейстрии, ни в Острихе: чтобы молодого человека представляли самой девушке как возможного жениха, собираясь добиться благословения родных задним числом… Я достаточно долго вращалась в высшем обществе вместе со своей бывшей нанимательницей Амандой Рофан, да и в более скромной среде держала ушки на макушке. У нас молодой человек мог понравиться девушке до знакомства с её родителями, но о серьёзных намерениях он заговаривает только с ними, а уж «устрицы» скорее умрут, чем поверят в способность юной особы самостоятельно решить свою судьбу.
Пока я мысленно возмущалась насчёт хитрых увёрток, с которыми мне — точнее, знатной девушке Ивоне Рудшанг, — подсовывают жениха второго сорта, в комнату снова вошёл слуга, объявляя о приходе гостей, мы с хозяйкой поднялись на ноги, приветствуя их, и на пороге появилась дородная фигура госпожи Перте в сопровождении светловолосого молодого человека.
К счастью, я стояла чуть позади квартирной хозяйки, заслоняемая её фигурой, и ни она, ни наши гости не увидели, как я вздрогнула при виде Дрона Перте — хорошо одетого молодого дворянина, который двигался так, словно его всё ещё беспокоили недавние ранения. Плащ и шляпу он оставил в прихожей, и теперь я могла, наконец, рассмотреть при свете дня человека, которому столь опрометчиво спасла жизнь позапрошлой ночью. Сегодня на нём был светло-серый камзол, такого же цвета короткие, до колен, штаны, белые чулки и чёрные с серебряными пряжками туфли. Этот наряд резко контрастировал с тем, в котором он сражался на площади Трёх свечей, и придавал молодому дворянину вид крайне добропорядочный и безобидный.
Впечатление слегка портило лицо — хоть Дрон Перте и был весьма хорош собой, как и обещала госпожа Дентье, но волевой подбородок и хищные очертания рта, выдававшие в юноше убийцу, он изменить не мог — в отличие от выражения серо-голубых глаз, которое могло бы принадлежать самому мирному священнику у меня на родине. Я, пусть и не сразу, сумела совладать с собой и, когда ко мне подвели молодого человека, поприветствовала его настолько безмятежно, насколько вообще умела разговаривать. Увы, я была лишена возможности изменить голос, не вызвав недоуменных вопросов госпожи Дентье, а потому не слишком надеялась остаться неузнанной. Дрон Перте владел собой ещё лучше меня — он не вздрогнул и никак не выказал удивления при звуках моего голоса, но пристальный взгляд, которым он меня наградил, поднося к губам мою руку, был достаточно красноречив.