Наперекор судьбе
Шрифт:
– А как насчет мадам Симпсон? По-моему, она придала бы вашей книге аромат современности.
– Боюсь, что нет, – возразил Оливер. – Мы уверены, что она является всего лишь приятельницей принца Уэльского. Весьма нетипичная история, должен вам сказать. И потом, у нас есть довольно строгие законы, определяющие публикацию подобных материалов. Даже «Дейли миррор» не осмелилась рассуждать на эту тему.
– Какая чепуха, – усмехнулся Люк. – Естественно, она его любовница! Во Франции об этом достаточно написано.
– Да, я знаю. Но…
– А я думал, что
– В определенной степени это действительно так, – согласился Оливер. – Начнем с того, что в число друзей принца входит Бивербрук [41] . Насколько я понимаю, он убедил других… того же Ротермера [42] и прочих… присоединиться к этому «обету молчания».
– Как они ловко все обтяпали. Кто же будет после этого покупать их газеты? – не унимался Джей.
– Джей, жизнь состоит не только из забот о прибылях, – примирительно сказал Оливер. – Это знают даже газетчики.
– Возможно, но здесь не все так просто. Они пошли на эти уловки, поскольку дело касается особы королевской крови.
– Успокойся, дружище, – обратился к Джею Гордон Робинсон. – У королевских фамилий свои тайны. Не стоит пытаться срывать покровы с этих тайн. Опасное занятие, должен тебе сказать.
– Не понимаю почему. Ну хорошо, они особы королевской крови. И что особенного? Куча унаследованных привилегий, богатство и несуществующая власть. Средневековье какое-то. Думаю, пора кончать со всем этим.
– Если ты двинешься по этому пути, то вряд ли что-то исправишь, но зато многое испортишь и кончишь тем, что гораздо хуже, чем нынешний порядок, – заметил Оливер. – Например, каким-нибудь «новым порядком», как у герра Гитлера.
Произнося эти слова, Оливер взглянул на жену. Селия с остервенением мяла кусок хлеба.
– Пожалуйста, не говорите при мне об этом человеке, – тихо попросил Люк. – Я дрожу при мысли о том, что станет со всеми нами, если он получит больше власти.
– В самом деле? – спросила Селия, в голосе которой проскользнула насмешка. – Может, вы расскажете, чем же он вас так пугает?
– Он безумец. В этом у меня нет никаких сомнений. Так думают очень многие. Опасный безумец. Он возложил на себя миссию: избавить Европу от любой партии, народа и мировоззрения, которое лично он не разделяет полностью. Он одержим идеей создания чистой арийской расы. Меня он без промедления загнал бы в один из своих концлагерей.
– Но почему? – не выдержала Адель.
– А как же иначе? Я еврей. Моя мать была еврейкой. Надежд уцелеть у меня бы не было.
– Но ведь у него должны были бы иметься какие-то основания для вашего ареста, – возразил Джей. – То, что вы еврей, еще не основание.
– Еще какое основание.
– Какая несусветная чепуха! – возмутилась Селия. – Никто не отправил бы вас с концлагерь только потому, что в вас течет еврейская кровь. Все это не более чем слухи, которые распространяют безответственные глупцы. Я располагаю сведениями из весьма авторитетных источников.
За столом снова стало тихо.
– Леди Селия, я не знаю, из каких источников вы черпаете сведения, но эти сведения явно искажены. – Лицо Люка заметно помрачнело. – Кто-кто, а уж вы-то наверняка знаете, что в Германии публично сжигаются книги еврейских авторов и вообще всех, с чьими взглядами этот безумец не согласен. Жгут книги Фрейда, Брехта, даже вашего Герберта Уэллса. – (Селия молчала.) – Разве вы не знаете о существенном ограничении свободы слова в Германии? – продолжал Люк. – Из немецких театров выгоняют актеров-евреев. Евреев увольняют из армии и из гражданских учреждений.
– Мне известно о подобных… слухах, – начала Селия. – Но вы, мсье Либерман, забываете, в каком ужасающем положении находилась Германия после войны. Великая депрессия нанесла ей еще один удар ниже пояса. Страна-банкрот. Герр Гитлер занялся возрождением величия Германии и достиг успехов, которые заметны во всем мире. Добавлю, что у подавляющего большинства немцев он пользуется необычайной популярностью. И не без причины. Он…
– Леди Селия, очнитесь! Не позволяйте себя обманывать снимками ликующих народных толп, всеми этими умильными фотографиями ребятишек, преподносящих ему цветы. За этим благополучным фасадом творятся страшные зверства. Если его не остановить, не только евреи, но и бо́льшая часть цивилизованного мира окажется в смертельной опасности. Я искренне надеюсь, что мои прогнозы не подтвердятся, хотя очень многое говорит об обратном… А сейчас, с вашего позволения, мне пора в отель. Я очень устал, а завтра мы начинаем с самого утра. Благодарю вас за этот прекрасный вечер. Это было в высшей степени любезно с вашей стороны.
– Конечно, не смею вас задерживать, – произнес Оливер и посмотрел на Селию. Лицо у нее раскраснелось. Темные глаза сверкали. – Мы понимаем. Позвольте, я провожу вас до дверей.
– Что это с ним? – спросил Джей, когда гость ушел. – По-моему, его что-то расстроило.
– Да, расстроило, – сказал Оливер, возвращаясь в гостиную. – И тебя бы расстроило, будь ты евреем и окажись в компании, где ведутся такие разговоры. Надеюсь, Селия, ты довольна тем, как провела защиту своих друзей. И нанесенным Люку оскорблением – тоже. Спокойной ночи.
– Это было так ужасно, – говорила Адель, позвонив на следующий день Венеции. – Мама была совсем сердитая. Унеслась из столовой, словно ураган. Папа тоже ушел, и где-то с полчаса я еще слышала их голоса. Папа говорил спокойно. Ты знаешь, как он умеет говорить: злым, холодным голосом. Мама на него почти кричала. Бедный Люк. Знаешь, я до сих пор даже не понимала, насколько он еврей. То есть как сильно он ощущает себя евреем. И страх. Он почувствовал угрозу. А мама будто свастикой перед ним размахивала.