Наперекор земному притяженью
Шрифт:
Остановились в одном небольшом селе. Это было, по-моему, 17 января. Случайно я узнал, что с нами вместе расположатся несколько подразделений штаба дивизии и Особый отдел. Можно встретиться с Братенковым, давно я его не видел.
— Нет, товарищ начальник, — возразил дядя Коля. — Прежде всего надо немного отдохнуть. Да и Братенков не машина. До ночи еще время есть.
Он был прав. Надо признать, хотя я и держался к тому времени в седле довольно уверенно и чувства мои к «четырехногому» транспорту уже не определялись шипением «проклятущая» и «чтоб тебя…», все же ночные переходы но 30–40
Проспали мы с дядей Колей часа три. Он занялся «транспортом» — моим Разбоем и своей вороной коротконогой Тумбой, а я пошел искать Братенкова.
— Товарищ лейтенант, прошу подождать! — остановил меня часовой у крыльца большой хаты.
— Что, отдыхает?
— Нет. Просил никого не пускать.
— Я подожду, а ты доложи: прибыл оперуполномоченный из 250-го кавполка.
Пожав плечами, казак вошел в сени. Не успел я даже закурить, как он вернулся.
— Майор велел зайти.
— Вот видишь, а ты: «Не пускать!»
В большой комнате, основную часть которой занимала, как и везде в российских деревнях, русская печь с лежанкой и полатями, на лавке за столом сидел Братенков. Напротив — двое мужчин. По виду — местные.
Братенков, не представляя меня, кивнул на свободный край лавки.
— Садитесь. Слушайте. Это товарищи из местного партизанского отряда.
Разговор шел, как я вскоре понял, о выполнении задания нашего командования. Связь с местными партизанами была установлена по решению командира корпуса генерала Соколова. Замысел был такой: Валуйки освободить внезапным ударом, с ходу, не дав противнику возможности подтянуть подкрепление, эвакуировать из города технику и многочисленные армейские склады. Предстояло взорвать железнодорожное полотно на участках Валуйки — У разово и Валуйки — Волоконовка. Об этом и шла речь.
— Вы должны знать, — обратился Братенков ко мне, — что в операции участвуют партизаны. Предупредите ваших командиров эскадронов. И смотрите, чтобы неприятностей не было.
Получив подробный инструктаж, я ушел к своим. До Валуек оставался один ночной переход…
Ночью наш полк занял большое село Рождествепо. До Валуек оставалось около пяти километров. От села до окраины города — чистое поле. Вдоль железнодорожной насыпи дорога. Эскадроны спешились. Подошли танки. Казаки пересели с коней на броню. Десант. Наступление началось в пять утра. Командиры эскадронов получили приказ: при занятии железнодорожной станции дать по три красных ракеты.
Через полчаса в городе послышалась пулеметная и винтовочная стрельба. Заговорили и танки. Командир нашего полка майор Шаповалов нервничал. От эскадронов никаких докладов не было. Оставалось ждать условленных красных ракет.
Наконец в хату прибежал коновод командира полка:
— Товарищ майор! Товарищ майор! Три красные ракеты на левой окраине!
— Чумовой! Какой «левой»? Восточной, северной или западной?
— А черт его батьку знает, где тут север, где восток. Солнышка-то нету. Но ракеты я сам видел.
— Ну, как думаешь, комиссар, двинем в город?
— Не имея доклада о положении эскадронов?
— А здесь мы ничего не высидим.
— Да, пожалуй, двинемся.
— По коням! — и Шаповалов первым шагнул через порог.
Ординарец подвел мне Разбоя.
— Товарищ начальник, а не рано ли мы в город пода-емся?
— Приказ командира полка. Пойдем вместе со штабом.
— Уж больно группа большая. Эскадроны в маскхалатах затемно прошли, а мы-то — вон какая кавалькада.
— Ладно-ладно, дядя Коля, проскочим…
Сказал не очень уверенно. Да и откуда было взяться уверенности, если наш полк готовился принять свой первый на этой войне бой…
Половину пути прошли спокойно. С каждой сотней метров приближался город, и казалось, что все обойдется, дойдем без помех. А что, если немцы остались на окраине? Наши затемно прошли в город, завязался бой, а очищены окраины или нет, кто знает. Может, но случайно из города в Рождествено и раненых-то ни одного человека не привезли? Да и из казаков никто не пришел.
Придержав коня, я приотстал, чтобы посмотреть со стороны. Уж больно заметная кавалькада! Ее бы рассредоточить, растянуть. А то идем, как на показательных учениях.
Я дал шпоры Разбою, догнал голову колонны, поравнялся с Шаповаловым и вполголоса высказал ему свои опасения. Он искоса посмотрел на меня, дав понять: молод ты, брат, меня учить, да и зелен. Жестко сказал:
— Ничего, проскочим.
Я вернулся на свое место в третьей шеренге. Шли по-уставному — тройками. До первых домов на окраине оставалось метров триста — четыреста. У железнодорожной насыпи валялись сброшенные под откос обгоревшие вагоны, помятые цистерны. Слева возвышалась серая громадина элеватора. Неожиданно с элеватора застрочил крупнокалиберный пулемет. Пули со свистом пронеслись у нас над головами. Пригнувшись в седлах, мы резко рванули влево, под насыпь.
— Слезай! — раздалась команда начальника штаба. — Спокойно! Без паники! Коноводам взять коней и галопом в деревню! Батареи! Справа от дороги — в поле! С передков — и к бою! Лошадей убрать, пушки — на руках. Огонь по элеватору! Диментман! Слышали команду?
Лев Диментман, почти мой ровесник, командир батареи, придерживая одной рукой полевую сумку, другой — кобуру с пистолетом, побежал к пушкам.
Я подвел коня к дяде Коле:
— Бери Разбоя и галопом в Рождествепо. Понял?
— Товарищ начальник, а как же вы?
Делай, что говорю! — крикнул я. — Город рядом, и пешком дойдем.
Батарея Диментмана снялась с передков, лошадей галопом повели тесной группкой обратно в Рождествено, а расчеты засуетились у пушек. Через минуту несколько снарядов полетели в элеватор, но вреда никакого не нанесли. Как стоял, так и стоит. Еще несколько пушечных выстрелов. Стало тихо. Пулемет на элеваторе замолчал. Наша группа, выжидая, притаилась под прикрытием насыпи. Прошло минут десять. Тихо. Только собрались двигаться дальше, решив, что пулеметчики на элеваторе или убиты или сбежали, как у крайних домов появились два танка. Чьи? Танки были белыми, выкрашенными под снег. Наши тоже такие. И по типу не сразу опознаешь. Ко всему прочему, темно. Танки пока не двигались и не стреляли.