Напиши мне ответ
Шрифт:
— Какая еще комната с пуговицей?
— Видишь, — говорит, — там дверь. Я подумал, что это еще зал, и вошел. Оказалось, не зал, а служебное помещение. И в нем всякие невыставленные экспонаты. Я хотел уйти, смотрю — шкаф открытый. А из него торчит рукав не то вицмундира, не то шинели. А на рукаве пуговица. Блестит, прямо сверкает. Схватил я эту пуговицу — р-р-раз… А тут какая-то женщина входит. Я испугался до смерти. А она мне: «Ты что, мальчик, тут делаешь? Тут нельзя». И выпроводила…
— Ты что
Хотел я его треснуть, но очень у него в тот момент вид был жалкий.
— Вот что, — говорю. — Сейчас же иди извинись и отдай пуговицу. Скажешь: так, мол, и так, временное помутнение разума.
— Не могу, — говорит.
— То есть как это не можешь?!
— Нет у меня пуговицы. Проглотил я ее. Когда та женщина вошла, то я ее в рот засунул и от страха проглотил.
Тут и я растерялся. И вдруг вижу: по залу милиционер идет.
— Все, — говорю. — Уже тревогу объявили.
Генка аж позеленел. А милиционер проходит мимо нас и идет прямо в ту злополучную комнату.
— Ну точно, — говорю. — Иди сдавайся сам. Пока не поздно.
И Генка на трясущихся ногах поплелся туда. Я — за ним. Входим. Милиционер стоит около шкафа и рукав рассматривает.
— Вам чего, ребята? — спрашивает, а сам достает из шкафа шинель и… надевает на себя!
Тут я все понял. И так захохотал, что еле на ногах удержался. Понял и Генка, и милиционеру мы все рассказали.
Теперь, когда я хочу над Генкой подшутить, говорю ему: «Ну, сэр, какие нам пуговицы подавали сегодня на завтрак?»
Прогульщики
Обычно по дороге в школу я захожу за Генкой. Генкины родители уходят рано, и, если за ним не зайти, он обязательно опоздает.
— Сейчас, я быстро, — сказал Генка и сел на табуретку. — Значит, говоришь, тепло. А сколько градусов, не слышал?
— Холодно на улице? — спросил Генка, открывая мне дверь.
— Тепло, — сказал я. — А ты что, так без штанов в школу и пойдешь? Скорей давай, а то уже без пятнадцати.
— Сто градусов, — начал я злиться. — Оденешься ты наконец или нет!
Генка встал, просунул одну ногу в штанину и снова сел.
— Слушай, Серега, давай сегодня прогуляем, а? Мне брат говорил: плох тот студент, который не прогуливает.
— Так мы же не студенты?
— Тем более. Ну, ты сам посуди: сколько можно учиться? По субботам и то учимся. А ведь взрослые отдыхают. Справедливо? А сейчас дома никого, мама только в пять придет, папа — еще позже. Эх, повеселимся! Кидай портфель в угол!
— Вот еще. Зачем же портфелем кидаться, — сказал я и аккуратно поставил его на тумбочку.
Так мы начали прогуливать.
— Чаю хочешь? — спросил Генка. — С пирогом.
— Не, спасибо, — сказал я. — Я только позавтракал.
—
— Квасу можно.
Мы выпили по большой кружке, и Генка сказал:
— Гляди, девять уже натикало. Русский начался. А мы сидим тут себе и квасок попиваем. Хорошо, верно?
— Верно. Только я вчера, как назло, все упражнения по русскому сделал. И правила выучил.
— Я тоже, — вздохнул Генка. — Ну, ничего. Мы ж не знали, что прогуливать будем. Давай лучше телевизор смотреть. Глянь в программку, чего там показывают.
— «АСУ» в действии», — прочитал я.
— Что-то интересное, — сказал Генка. — Про Японию, наверное.
Но передача оказалась совсем не про Японию, а про всякие заводы и автоматы.
— Хорошая штука — телевизор, — сказал Генка. — Хочешь — смотри, не нравится — выключи. А сидели бы сейчас на русском — не выключишь. Вот было бы здорово, если б в школе можно было уроки выключать. Или переключать на другие. Сидишь, к примеру, на математике. Вера Львовна говорит чего-то, на доске пишет. А ты сидишь и ничего не понимаешь. Дай-ка, думаешь, на историю переключусь. А то и совсем выключусь и в столовку пойду…
— Размечтался, — сказал я. — Как бы нас с тобой в самом деле… того… не выключили.
— Да не бойся, Серега. Выкрутимся. Хочешь еще квасу?
— Нет, больше не хочется. Пойдем лучше на улицу, погуляем.
— Ты что, нельзя! Нас сразу кто-нибудь увидит. Давай-ка лучше я тебя вареньем угощу. Клубничным. Такая вкуснятина.
И только Генка встал, чтобы варенье принести, как зазвонил телефон. Я рядом сидел и хотел уже трубку снять, но Генка как бросится на меня — за руку схватил и на диван повалил.
— Ты что, с ума сошел! Ведь дома никого нет!
Проклятый телефон звонил долго. А мы, как загипнотизированные, сидели и молча слушали. Наконец телефон замолчал.
— И чего звонят? — сказал Генка. — Знают ведь, что дома никого нет.
— Ошиблись, может, — сказал я.
— Ну конечно, — обрадовался Генка. — Наверняка ошиблись. Вот ведь люди бестолковые. Не могут номер правильно набрать. Раззвонились тут, понимаешь.
Генка пошел на кухню и принес варенье.
— Ты только понюхай, — открыл он банку. — Чувствуешь, как пахнет?!
Я понюхал — и только собрался ложку в банку запустить, как снова грянул звонок. Теперь уже в дверь. Я так и застыл с открытым ртом. Генка вытаращил глаза.
— Кто бы это мог быть? — зашептал он.
— Не знаю, — прошептал я.
Так мы просидели несколько минут. Наконец Генка сказал:
— Ушли, наверное. И кто это шастает, не понимаю. Ведь дома никого нет.
— Хватит, — сказал я. — Не могу больше здесь сидеть. Ты как хочешь, а я пошел на улицу. Сидишь тут как в мышеловке.