Наполеон-2. Стать Богом

Пронин Игорь Евгеньевич

— Генерал Бонапарт убит! — горько сказал седоусый сержант. — Пуля вошла прямо между глаз, я видел. А эти парни должны нам показать выход на поверхность. Обманут — прикончим, а пока рановато будет.

Колиньи и Остужев смотрели друг другу в глаза. Оба ненавидели друг друга, и оба хотели схватиться. Но Колиньи останавливало отсутствие превосходства — он не любил равного боя. Александр, в свою очередь, не мог дать волю чувствам из-за верной гибели друзей. И все же ненависть жгла сердце. Перед ним стоял мерзавец, хладнокровный и опасный убийца, прежде всего — убийца доброго Карла Ивановича Штольца. Остужев забыл даже, что прижимает коленом к камню несчастную Бочетти.

— И ты меня предал, второй раз... — в каком-то безумном исступлении прошептала она. — Тебе не жить, Остужев, если буду жить я.

— Простите, Джина! — Остужев опомнился, смягчил нажим. — Нам, наверное, надо поговорить с вами, объяс­ниться...

— Хорошо бы! — хрипло сказал Колиньи, наблюдая теперь за генералом. — Она бы меня, Остужев, быстро от вас избавила.

Колиньи перевел дух и крикнул: — Солдаты! Генерал, как я и говорил, только ранен! Он дышит.

Гренадеры кинулись к любимому командиру. Они ощупывали его рану, не веря своим глазам, даже нашли пулю. Наконец, сержант сделал вывод:

— Видать, от кости отскочила! Крепкая кость у нашего генерала! Вива Наполеон Бонапарт!

Солдаты угостили его коньяком из фляги, и спустя минуту Наполеон поднялся на ноги. Он надел шляпу, которую ему тут же поднесли, и с легким смущением подмигнул Остужеву.

— Спасибо, что оторвали от меня эту женщину, Алекс. У вас, видимо, уже привычка спасать мне жизнь? Что ж, придется отплатить тем же.

— Мой генерал! — Колиньи что-то горячо зашептал ему на ухо, но Бонапарт брезгливо дернул плечом.

— Вы когда-нибудь умирали, Жерар? — так же шепотом спросил он. — Знаете, довольно поганая и страшная штука. Зато оживать удивительно приятно. Не портите мне праздник. Саламандра — вот мой подарок, вот мой Египет! Так давайте же поскорее покинем это проклятое место! — уже вслух, для всех крикнул он. — Падших почтим, завтра отправьте сюда похоронную команду. Всем премия, живым и мертвым! А еще на морде этого Сфинкса отныне будут отрабатывать наводку молодые артиллеристы! И плевать, что скажут умники ученые!

— Вива Наполеон Бонапарт! — снова закричали солдаты.

Все вместе, французы и русские, двинулись к выходу, туда, где скоро уже должно было взойти солнце. Но это не означало, что подземелье Сфинкса опустело совсем. Дрожала за колонной девушка Дия, сжимая заветную коробочку. Дрожала, но не могла пока выйти, потому что в тишине слышала чьи-то мягкие шаги. Не все восточные враги Наполеона сложили голову в ту ночь. И сама ночь еще не закончилась.

Глава двенадцатая. Загнанные в угол

1812 год

По всей Москве, в разных местах, начались пожары. Слухи ходили самые невероятные: сгорели сотни, тысячи, десятки тысяч французов, сам Наполеон сгорел в Кремле... Утром, конечно же, выяснялось, что большинство пострадавших — жители старой столицы. А дома все горели, тушить их было совершенно некому — захватчиков интересовала, прежде всего, их собственная безопасность, и пожары слились в один, огромный, практически уничтоживший город. Было расстреляно несколько сот человек, подозревавшихся в поджигательстве. Отвечал за эти расстрелы лично Колиньи, хотя в официальных документах его имя не упоминалось. Он сам вписывал имена в списки, сам говорил, где найти этих людей. Все члены организации графа Аракчеева, не сумевшие покинуть город, были уничтожены. Многим пришлось перед смертью пережить тяжелые допросы. Но никто из них просто не знал, где скрывается Остужев.

Повезло лишь Бочетти, кое-где опережавшей заклятого врага. Но и она опоздала. Теперь Москва горела, тяжелый, вездесущий дым мешал дышать, а в то же время приходилось скрываться — армейская контрразведка уже знала о маленьком отряде мародеров. В свободное от поисков Остужева время Джина отдыхала, позволяя Витольду и его молодчикам веселиться. Вломиться ночью в тихий, будто брошенный дворянский дом! Это было забавно, ведь старенькие слуги, оставленные охранять хозяйское добро, были совершенно беззащитны. Полиции нет, соседи, если что и заметят — побоятся выходить из дома до утра. А утром они уже меняли дислокацию, постепенно узнавая странный город.

Остужев с двумя товарищами просто не знали, как поступить. Жители зажгли столицу, или это была работа Колиньи — роли не играло, в любом случае прятаться становилось все тяжелее. К неявной охоте посвященных в происходящее добавились многочисленные армейские патрули. Более того, во многих местах и местные жители организовались, чтобы противостоять поджигателям. Нередко случался самосуд над чужаками. Друзья дважды пытались выйти из города, на запад и на северо-запад. В первом случае сразу почувствовали плотный заслон, и смогли уйти без шума. Во второй раз добрались почти до Тушина, но во время ночевки какие-то люди почти смогли их окружить. Беглецы отступили в сторону Москвы, и по действиям противника поняли, что те срочно перекрыли другие направления. Москва стала огромной ловушкой, из которой не было выхода.

— Предметы, — ворчал Байсаков. — Они используют какие-то предметы, чтобы нас выслеживать. Опять же, каких-то и беспредметников пригнали, тоже помощь. Шутка ли — четырнадцать лет Наполеон готовился!

— Так что у тебя там, Саша? — Гаевский единственный мог в любое время спокойно уйти, поменяв внешность. Но уходить втайне не хотел: наверняка Мари где-то рядом с Наполеоном. — Мог бы, и рассказать про предмет. Вокруг Льва такой суеты не было!

— Не было, потому что таких сил в одних руках ни у кого не было! — Александр все же не хотел, чтобы друзья знали лишнее. — Какой-то предмет. Мне бы его век не видеть, и не слышать о нем никогда.

Антон и Иван переглядывались и понимающе усмехались. Откуда у Остужева взялся этот предмет, оба догадывались. Между тем две недели постоянной гонки порядком измотали всех троих. Они питались, чем придется, мылись изредка, по ночам в реке. От запаха гари просто тошнило. Но хуже всего было ощущение, что их просто загонят — от усталости люди совершают ошибки.

Как-то раз вечером, в Лефортове, Гаевский зашел в кабак разжиться едой. Остужев и Байсаков затаились поблизости, раздельно, но так, чтобы видеть друг друга. По улице шел французский конвой, тоже злой от дыма и постоянной враждебности жителей. Кто-то в обносках подбежал к солдатам, и оживленно жестикулируя указал им на Байсакова, присевшего на ступени крыльца пустого мещанского дома.