Наполеон Бонапарт
Шрифт:
В этом столкновении внутри царской семьи на другой день после падения Москвы Александр победил. Но эта переписка, сохранявшаяся в течение многих десятилетий в глубокой тайне и ставшая известной лишь спустя сто лет после того, как были написаны эти полные скрытого яда письма, показывала, какой остроты достиг кризис в верхах императорской России в связи с падением первопрестольной столицы.
Совсем иным, далеким от приглушенной внутренней борьбы в царской семье, было отношение простых русских людей к вступлению неприятельских войск в древнюю столицу. «…Москвы нет! Потери невозвратные! Гибель друзей, святыня, мирное убежище наук — все осквернено шайкою варваров!..Сколько зла! Когда будет ему конец? На чем основать надежды?» [1141] —писал Батюшков в начале октября 1812 года П. А. Вяземскому. Чувства скорби и гнева — гнева против завоевателей владели русскими людьми. Сергей Глинка, вместе с армией прошедший через оставляемую врагу Москву, рассказал о том страшном потрясении, испытанном
1141
К. Н. Батюшков. Сочинения, т. 3. СПб., 1886, стр. 205, 206.
1142
С. Глинка. Записки о 1812 годе. СПб., 1836, стр. 74.
Но в этот грозный час испытаний, дошедших, казалось, до самой крайней, до последней черты, окрепла, закалилась воля народа, воля армии к сопротивлению, к продолжению борьбы, к доведению ее до изгнания врага, до полной победы.
Конечно, были различия, немалые и существенные, в образе мыслей и чувств, а главное, в образе действий между высшими кругами империи — придворной аристократией, вельможами, сановной знатью — и обыкновенными, рядовыми русскими людьми — теми, кто составлял Россию. Распри, скрытая, невидимая постороннему глазу борьба шли не только в недрах царской семьи; царь Александр, его помощники и советники, среди которых вновь обретал влияние вероломный Беннигсен и уже начинал завоевывать доверие императора показной холопской преданностью Аракчеев, вели низкую и мелочную борьбу против Кутузова. Не смея открыто выступить против главнокомандующего, пользовавшегося доверием армии и любовью народа, они каждодневно чинили ему препятствия и строили козни, перекладывая на него ответственность за промахи и неудачи, в которых он был неповинен, брали под сомнение или даже гласно осуждали принимаемые им мудрые решения, засылали к нему в штаб соглядатаев и лазутчиков, стремившихся опутать сплетаемою ими паутиной шепотков и слухов вождя армии.
Под стать высшей иерархии империи была и родовитая дворянская знать, изгнанная войной из своих дворцов и поместий и даже готовая побрюзжать за причиненные ей неудобства и издержки. Батюшков, приехавший в октябре в Нижний Новгород, куда «переселилась вся Москва», и встречавшийся здесь с Карамзиным, Пушкиными, Архаровыми и другими московскими барами, не мог скрыть неприглядного впечатления, которое оставляли московские сановники в изгнании: «…здесь я нашел всю Москву… Везде слышу вздохи, вижу слезы, и — везде глупость. Все жалуются и бранят французов по-французски, а патриотизм заключается в словах» [1143] .
1143
К. Н. Батюшков. Соч., т. 3, стр. 206.
Патриотизм народа был совсем иным. Народ не жаловался, не брюзжал. В час смертельной опасности, нависшей над Родиной, он встал на ее защиту: патриотизм народа выражался не в словах, а в действиях.
Еще не успели французские воинские части разместиться в Москве, как в подмосковных деревнях крестьяне взялись за оружие.
Ранее других поднялись крестьяне Звенигородского уезда, их руководителем стал крестьянин Павел Иванов. Партизанские отряды Иванова наносили чувствительный урон противнику. Крестьянские партизанские отряды были созданы в Рузском, Бронницком, Волоколамском и других уездах. Уже в сентябре, вскоре после вступления неприятеля в Москву, французы при первых попытках добыть продовольствие в прилегающих к Москве деревнях натолкнулись на яростное сопротивление крестьян. По свидетельству французского офицера Физенсака, отряды партизан с каждым днем атаковывали армию завоевателей все энергичнее. Попытки французского командования расширить зону оккупации в прилегающей к Москве сельской местности встречали возрастающее противодействие. Усилия французов овладеть Воскресенском и Новым Иерусалимом остались безрезультатными: оккупанты потерпели неудачу, оба города были удержаны главным образом силами партизан.
Город Верея, занятый ранее французскими и вестфальскими воинскими частями, был в сентябре в результате объединенных действий регулярных войск генерала Дорохова и партизанского крестьянского отряда, возглавляемого священником Иваном Скабеевым, освобожден. Вражеский гарнизон был частью перебит, частью взят в плен. Народная, освободительная война набирала силу [1144] .
14 (2) сентября 1812 года французская армия во главе с Наполеоном вступила в Москву. Дивизии, полк за полком, шли через Дорогомиловскую заставу, через Арбат к Кремлю. Первую ночь Наполеон провел в faubourg de Dorogomilov — «Дорогомиловском предместье», как называют его французы Он въехал в Москву в приподнятом настроении Далекая, казавшаяся недостижимой цель этого бесконечного, загадочного, почти неправдоподобного похода достигнута По крайней мере в течение нескольких часов, первых часов в Москве, Наполеон был счастлив и горд. Он давно вел счет столицам, в которые вступала его армия Милан, Рим, Турин, Венеция, Неаполь, Каир, Брюссель, Амстердам, Мадрид, Лисабон, Мюнхен, Вена, Берлин, Варшава и вот наконец Москва! Он достиг того, чего еще никому не удавалось! Он уже предвкушал свое торжество Все враги, тайные недруги, сомневающиеся — а их было много, он не обманывался! — должны будут опустить голову, прикусить язык. Карл XII, храбрый шведский король, этого не су мел; он потерпел поражение под Полтавой и не смог дойти до русской столицы, он должен был испытать позор отступления и бегства. Он, Наполеон, сумел достичь того, чего не удавалось самым выдающимся его предшественникам. И вот Москва у его ног!
1144
Л. Г. Бескровный. Партизаны в Отечественной войне 1812 г. — «Вопросы истории», 1972, № 1,2; П. А. Жилин. Гибель наполеоновской армии в России, стр. 202–219; De Fisensac. Journal de la campagne de Russie en 1812. Paris, 1850, p. 58–65.
Но это горделивое, волнующее чувство, когда с Поклонной горы он увидел огромную, простиравшуюся на необозримом пространстве, белокаменную, увенчанную золотыми куполами церквей древнюю столицу России, не было длительным Тянулись долгие минуты, шло время, шел час, другой; громадный город казался безжизненным, вымершим. Никто не спешил, не торопился поднести победителю ключи от поверженной столицы
Офицеры свиты видели, как сдвигались брови, как хмурилось лицо императора Тщетно ждал он «бояр», они не шли; никто не шел Достигнута ли цель?
По приказу императора армия вступала в безмолвный, пустынный город, покинутый обитателями Безлюдные улицы, зияющие провалы выбитых окон в оставленных домах, собаки, ищущие бросивших их хозяев, белые клавиши раскрытого клавесина в распахнутом настежь нежилом доме. Еще вчера здесь теплилась жизнь. Офицеры, вступая в просторные покои богатых барских особняков, вздрагивали, услышав в застывшей тишине мерное тиканье маятника стенных часов. Может, здесь кто-нибудь притаился? Но нет, анфилады комнат были пустынны — нигде ни души. Город был мертв. Нет, не это ожидал Наполеон увидеть в Москве.
Коленкур еще в Витебске отмечал крайнюю сумрачность императора [1145] . В Москве она еще более возросла.
С вечера 14 (2) сентября начались пожары; они продолжались всю ночь, расширяясь и охватывая все новые и новые кварталы города. Ветер разносил пламя; горела деревянная Москва, и пожар нельзя было остановить; он продолжался неделю, и Наполеону пришлось из окруженного огнями пожаров Кремля перебраться в Петровский замок. С первых дней возникли споры о происхождении московского пожара. В письме к Александру 20 сентября Наполеон писал: «Прекрасный, великолепный город Москва более не существует. Ростопчин его сжег. Четыреста поджигателей были застигнуты на месте преступления; они все заявили, что поджигали дома по приказу губернатора и начальника полиции» [1146] .
1145
Caulaincourt. Memoires, t. I, p. 379.
1146
Corr., t. 24, N 19213, p. 221.
С тех пор вплоть до наших дней продолжают выяснять обстоятельства возникновения московского пожара [1147] . Но зловещие отблески сентябрьского зарева 1812 года больше поразили чувства и воображение современников, чем оказали действительное влияние на развитие событий. Неделю спустя после неожиданного начала пожары в Москве прекратились. И что же? Изменилось ли что в положении французов в Москве? Улучшилось ли оно? Наполеон возвратился из Петровского дворца в Кремль, но стало ли менее сумрачным его лицо, внушавшее страх и тревогу всем, кто видел в те дни императора?
1147
См., например: В. M. Холодковский. Наполеон ли поджег Москву? — «Вопросы истории», 1966, № 4; Daria Olivier L'incendie de Moscou. Paris, 1964.
Позже, на острове Святой Елены, Наполеон сказал: «Я должен был бы умереть сразу же после вступления в Москву…» [1148] . За этими словами было скрыто многое. Предчувствие неотвратимо надвигавшейся гибели охватило его, видимо, в первые дни ожидания в пустой, безлюдной Москве. Он ждал, ждал с первых дней войны обращений Александра, предложений о мире, о перемирии, что угодно, любых поисков соглашения, исходящих от русской стороны. Он ждал их в Вильно после отъезда Балашова, ждал в Витебске, ждал в Смоленске, ждал после Бородина; все было напрасно. Вступив в Москву и увидев этот темный, безмолвный огромный город, он должен был сразу понять тщетность всех своих ожиданий и надежд.
1148
General Gourgaud. Journal de Sainte-Helene, t. I. Paris, 1944, p. 50.