Наполеон и Гитлер
Шрифт:
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ВОЙНЫ НАЦИЙ - 1813 И 1944
Гитлер настолько разрывался между Африкой, и Россией, что это стало для него неразрешимой дилеммой, повлекшей за собой крах, подобный наполеоновскому.
Клаузевиц одобрил бы попытки Гитлера в начале его карьеры использовать вооруженные силы в качестве инструмента политики, но наверняка обратил бы внимание на то, что неограниченный характер его устремлений превратил войну в тотальную, в результате чего он стал неспособен управлять событиями.
В конце концов император и фюрер оказались в окружении коалиций гораздо более мощных,
Он сражался за свою империю, за свою мечту о европейской монархии, хотя и объединил почти всю Европу против себя. Гитлер тоже сражался за свою империю, за свою гегемонию, становясь в позу главного борца с большевизмом на континенте. Если бы император отступил за «естественные границы» Франции (Рейн, Альпы и Пиренеи) в первые месяцы 1813-го, до того как у его врагов появилось время мобилизовать свои силы, Россия, Пруссия и Австрия отстали бы от него, занявшись разграблением Восточной Европы и Германии. Несмотря на требование союзников о безоговорочной сдаче в январе 1943-го, если бы Гитлер отступил к границам 1941 года в Польше, Сталин мог бы прийти к соглашению с ним, сконцентрировав впоследствии свои усилия на Ближнем Востоке. Однако ни Наполеон, ни Гитлер не рискнули нанести такой удар по своему престижу. Оба знали, что окружающие жаждут мира, но боялись, что если он наступит, то покоренные народы начнут требовать политических свобод. Ни один из них не потерпел бы сокращения своих территорий.
В случае с Гитлером ситуация отличалась его отношениями с Америкой. Хотя Соединенные Штаты вступили в войну с Британией в 1812 году из-за вмешательства в их морскую торговлю, большинство североамериканцев недолюбливали Наполеона. Однако их было слишком мало, они были слишком бедны и слишком далеки. В 1940-м все было совсем не так. Как предсказывал Бисмарк, решающим фактором в XX веке было то, что американцы говорят по-английски, несмотря на то, что многие из них предпочитают оставаться в стороне от европейских конфликтов. В данном случае не они объявили войну фюреру, а он им, причем сделал так из преданности своему японскому союзнику. Это было еще худшей ошибкой, чем вторжение в Россию, и это обусловило его поражение, в противном случае, он, без сомнения, сдержал бы Британию и покорил Советский Союз. Однако фюрер не сдавался до самого последнего момента, даже когда англо-американские силы высадились в Европе в День «Д» в 1944 году. Не отвернись от него удача, он бы смог их разбить прямо на пляжах; только когда союзники разбили немецкие плацдармы, поражение стало неминуемо. Подобно Наполеону, он никогда не согласился, бы добровольно закончить войну. А с января 1943 года союзники соглашались только на безоговорочную капитуляцию.
Наполеон всегда рассчитывал ошеломить врага быстрым наступлением. По словам Клаузевица, «конечная цель — политика, а война только средство для ее достижения». Однако в 1944 году, если не раньше, фюрер разошелся в этом вопросе с Наполеоном, хотя и не перестал быть игроком. Понимая, что война проиграна, но отказываясь сдаться, Гитлер перестал следовать Клаузевицу, продолжая, однако, почитывать его для «тактического вдохновения». Он обратился к самому яростному критику Клаузевица генералу Эриху фон Людендорфу, который в 1916-1918 годах главенствовал в германском Верховном командовании. Генерал не принимал веры Клаузевица в политические цели, утверждая, что война является целью сама по себе -«выражением воли нации к жизни». Это стало и убеждением Гитлера...
В декабре 1812 года в штаб-квартиру генерала Йорка фон Вартенберга в Восточной Пруссии прибыл офицер. Он привез послание от начальника штаба русских, в котором говорилось, что русские войска готовы отрезать пруссаков. Узнав офицера, генерал закричал: «Прочь!» Этим офицером был майор фон Клаузевиц. Однако прочитав письмо, а затем выслушав гостя, фон Вартенберг согласился отвести свои полки к русским. Пруссия формально Находилась по-прежнему в союзе с Францией, но Вартенберг решил
Поражение Наполеона в России и разгром «великой армии» означали удар не только физический, но и моральный. Наполеона можно было разбить. Наиболее сильно осознание этого факта повлияло на немцев, которые уже много лет мечтали избавиться от кровопийц-французов с их расквартированием, конфискациями, мобилизацией и расстрельными командами. Генерал Витгенштейн направил из России послание, адресованное всем немцам, в котором говорил, что в народной войне не будет больше классовых противоречий. «Немцы! Ряды прусской армии открыты для вас. Дети рабочих будут сражаться бок о бок с детьми королей. Классовые различия будут уничтожены словами: «Король, Свобода, Честь и Страна!». Это был почти язык французской революции, но с точностью до наоборот. По всей Германии поднялась волна национализма, распевались патриотические песни и убивались французские солдаты, каждую ночь партизанские отряды совершали нападения на объекты французов. Официальные французские представители начали в спешке покидать Кассель с тем скарбом, который успели погрузить в кареты.
Пруссия и Россия начали мобилизацию весной. Это навело Бернадота на мысль, что можно попытаться отомстить старому обидчику. Швеция — «балтийская Пруссия» — поставляла отличных солдат, 35000 которых и высадились при Штральзунде, чтобы пройти через Мекленбург и присоединиться к союзникам. В то же время Веллингтон продолжал свое неумолимое движение через Испанию к Пиренеям.
Однако императору был далеко не побежден. Несмотря на поражение в России, он собрал новую армию быстрее, чем его противники сумели провести мобилизацию — половина русских была по-прежнему по другую сторону. Вислы, а пруссаки не могли набраться сил. На бумаге все выглядело для Наполеона не так уж плохо: полевая армия в 150 тысяч человек и 372 пушки, плюс еще 75 тысяч человек и 85 пушек в гарнизонах. Не войска Наполеона — это были уже не ветераны, а большинству солдат не исполнилось и пятнадцати лет. Кавалерия его была далека от прежней — 8000 сабель на третьесортных лошадях, что являлось следствием крупных потерь лошадей в России.
Меттерних был не слишком уверен, что с Наполеоном покончено, и надеялся обеспечить свое будущее династическим браком, который сделал бы его зятем императора. В любом случае, австрийский канцлер чувствовал беспокойство по поводу амбиций Пруссии и нового германского национализма и боялся, что интервенция русских в Европу нарушит баланс сил. Он даже готов был гарантировать сохранение Рейнского союза (включая бонапартистскую Вестфалию), но Франция должна была отдать Варшаву, Ломбардию и Иллирию Австрии.
Император был готов к концу апреля 1813 года, собрав войска в Майнце. Как обычно, он планировал нанести удар как можно скорее: нацелившись на Данциг, форсировать Эльбу, взять под контроль мосты на нижней Висле и рассечь связь между Россией и Пруссией. Он надеялся разбить их до того, как вмешается Австрия. Он не брал в расчет ни слабую подготовку своих солдат, ни убогость кавалерии. Он не мог теперь посылать перед собой легкую конницу, как делал это в былые годы.
Двигаясь быстро, как всегда, он пересек Заале и вошел в Саксонию, где союзники оккупировали Дрезден — столицу короля Фридриха Августа. 1-2 мая треть снарядов, заряженных картечью, оказалась непригодной, однако это не помешало ему разбить Витгенштейна и Блюхера под Лютценом, так что им пришлось отступить за Эльбу. (Майор фон Клаузевиц в этом сражении получил ранение.) Враг, однако, показал себя с очень хорошей стороны, заставив французов понести большие потери, не допустив при этом попадания в плен ни одного из своих солдат. Не потерял он и ни одной пушки. 6 мая император вошел в Дрезден и восстановил Фридриха Августа. Три недели спустя под Баутценом он снова нанес поражение союзникам, хотя и потерял 15 тысяч человек против 10 тысяч солдат противника. Если бы Ней правильно выполнял его приказы, он мог бы безусловно уничтожить врага. Император проворчал, что звезда того клонится к закату. Особенно он был неприятно удивлен яростью и упорством, с которыми сражались пруссаки, прокомментировав: «Эти животные, похоже, чему-то научились». Пруссаки ушли с поля боя, как с парада, и все же больше врагов у императора по ту сторону Эльбы не оставалось.