Наполеон и женщины
Шрифт:
В эту минуту вошел Дюрок и протянул Марии письмо. Доброе вино, выпитое за обедом, настроило его на лирический лад, и он воскликнул:
— Можете ли Вы отказать тому, кто никогда не терпел поражения? Сейчас его слава окутана облаком грусти, даруйте же ему миг счастья!
Гости зааплодировали, Мария залилась слезами. М-м Вобан взяла письмо, упавшее на колени Марии, вскрыла его и, ко всеобщему удовольствию, громко прочитала:
"Есть минуты, когда высокое положение мешает быть счастливым, и в этом сейчас моя беда. Как описать мое страстное желание положить к Вашим ногам мое сердце и силу обстоятельств, которые препятствуют этому? О… если бы Вы захотели, Вы могли бы преодолеть разделяющие нас препятствия. Мой друг Дюрок поможет Вам в этом.
О! Придите же! Придите! Вашей родине не будет ущерба, если Вы сжалитесь над моим бедным сердцем. Н."
Удрученная дерзкой откровенностью этого призыва, Мария опустила голову.
— Делайте со мной, что хотите, — едва выговорила она.
Патриоты рассыпались в благодарностях.
В тот же вечер ее отвели к императору. Послушаем свидетельство Констана.
"Она обещала приехать к императору между десятью и одиннадцатью вечера. Значительное лицо, с которым договаривался я, получило приказ привезти ее в карете в назначенное место.
Император, в ожидании, прохаживался большими шагами и выказывал признаки волнения и нетерпения, поминутно спрашивая, который час.
Когда она прибыла, я ввел ее в комнату императора ; она едва держалась на ногах и, дрожа, опиралась на мою руку. Я ввел ее и удалился вместе с тем лицом, которое ее привезло.
Во время своего тет-а-тет с императором м-м Валевская так плакала и рыдала, что мне было слышно в дальней комнате, и ее стоны раздирали мне сердце. Быть может, император так ничего и не добился от нее в это свидание.
Его Величество вызвал меня в два часа ночи. Мария Валевская горько плакала, прижимая к глазам платочек. То же лицо увезло ее, успокаивая по дороге и обещая, что более она во дворец не вернется.
Дома плачущая Мария написала своему мужу:
"Вы станете упрекать меня, Анастас, за мое поведение, но Вы должны упрекать только самого себя. Я должна раскрыть Вам глаза. Увы! Вы были ослеплены тщеславием и патриотизмом и не почувствовали опасности.
Прошлой ночью я провела несколько часов с… Ваши политические друзья должны Вам подтвердить, что это они послали меня. Мне удалось остаться безупречной, но я обещала приехать вечером. Обещала, но не поеду ни за что, потому что поняла, что меня ожидает".
На следующий день к Марии Валевской явилась придворная дама с букетом цветов и бриллиантовым колье.
Молодая женщина бросила на пол футляр с драгоценностями. Невозмутимая посредница развернула и прочитала письмо в сентиментальнейшем стиле, достойном парижской мидинетки:
«Мария, моя нежная Мария, я думаю только о тебе, я страстно хочу увидеть тебя снова. Ты придешь, не правда ли? Ты обещала мне. Если ты не придешь, орел сам прилетит к тебе. Ты будешь на обеде, возьми с собой букет, который я тебе послал, и посреди чуждой толпы мой букет станет звеном тайной мистической связи между нами. Я прижму руку к груди, и ты поймешь, что мое сердце принадлежит тебе; ты сожмешь в руке букет, и мы поймем друг друга».
Мария явилась на обед без букета, но вечером патриоты Польши добились, чтобы она снова приехала к императору.
— Вы опоздали, опоздали, — резко сказал ей мамелюк Рустан. — Император рассержен. Вам придется ждать долго, долго. Может быть, он примет Вас.
Наконец, он ввел ее в гостиную, где император грелся у камина. Решительно, но не поднимая на него глаз, она положила на стол коробочку с бриллиантами.
— Да простит меня Ваше Величество, — тихо оказала она, — но я не люблю драгоценностей. А это украшение к тому же чрезмерно дорого для подарка.
— На…ть мне на то, что Вы любите, а что не любите!
Он подошел к ней, внимательно оглядел ее костюм — манто, шапочку, вуаль, перчатки и черные сапожки — и раздраженно вскричал:
— Комедиантка! Только монашескою чепца не достает!
Она начала робко оправдываться.
— Для такого часа… этот костюм…
—Сядьте! Ну-ка, живо! И отвечайте честно, разве я не имею права назвать Вас комедианткой?
Она задрожала:
— Ваше Величество, я не знаю, чем я могла вызвать Ваш гнев…
— Вы разыгрываете целомудренную польскую Лукрецию!
— Не понимаю Вас…
— Сейчас поймете. Мадам хранит верность своему мужу, но обманывает Всемогущего. Разве Вы не подали мне надежду при первой встрече? А потом? Отвергаете мой подарок! Являетесь в белом муслине на бал, где пышное черное платье было бы уместно… А на интимную встречу с Императором, который ежедневно встречается со смертью лицом к лицу, Вы надеваете траур…
Она слабо, улыбнулась, он пристально поглядел на нее и отрезал:
— Да нет, Вы не комедиантка! Вы безумица…
Потом он пустился в декламацию:
— Подумать только, Ланн, суждения которого всегда исполнены здравого смысла, Талейран, умнейший в мире дипломат, и многие другие убеждали меня, что поляки двуличны. Почему я не поверил этим предостережениям? Вы лгали мне, дурачили меня, пленяли меня, чтобы я оказался во власти Ваших чар и не мог освободиться от них! Вы делали все это, чтобы затруднить мне делами Вашей проклятой Польши заключение мирных договоров!
Для мадам Валевской ничего не значит, что я думал найти в ней искреннюю подругу, верное сердце, которое искал годы и годы что я полюбил ее! Вы знали, что я временный гость в Вашей стране; откуда вы взялись, зачем в этот злощастный миг Вы возникли на моем пути! со своим дьявольским очарованием, нежным взглядом и притворными речами? Вы хотели уверить, меня, что эти речи — голос крови и души Ваших соотечественников..
Вдруг он гневным движением вытащил из жилетного кармана часы и швырнул их на пол.