Наполеон, или Миф о «спасителе»
Шрифт:
А между тем немало было сделано, чтобы завоевать симпа-тии местного населения: французы уважительно относились к мусульманскому вероисповеданию, упраздняли отжившие феодальные институты, восстанавливали оросительную систему, способствовали оживлению экономики. Под руководством главного инженера Лenepa начались подготовительные работы по выравниванию уровней грунта на Суэцком перешейке для соединения Средиземного и Красного морей. Наподобие Института Франции был создан Институт Египта, в задачи которого входило «содействие прогрессу и просвещению в Египте». Начали издаваться две газеты на французском языке: «Курьер Египта» и «Египетская декада». Появилась возможность говорить о начале подъема страны, освободившейся от экономических, социальных и даже религиозных ограничений, навязанных ей тиранией мамлюков. Не было забыто и историческое прошлое: археологические раскопки в Фивах, Луксоре и Карнаке, обнаружение Розеттского камня, многочисленные наброски, выполненные Виван Деноном и рисовальщиками его группы, составили тот богатый материал, который лег в основу начавших с 1809 года издаваться внушительных томов «Описаний Египта».
А война тем временем продолжалась. Как и предполагалось, турки продвигались к Египту. В феврале 1799 года, после тщательной подготовки, Бонапарт выступил им навстречу, вторгшись в Сирию. Без особых усилий были взяты Газа (где погибло две тысячи турок) и Яффа. Зато Сен-Жан-д'Акр, обороняемый пашой Джезаром и бывшим однокашником Бонапарта Фелипо,
Восточная греза превращалась в кошмар. Тем более что из Парижа поступали плохие новости. Отсутствие точной информации о ходе Египетской кампании порождало самые не-вероятные слухи. Недруги Бонапарта преувеличивали последствия катастрофы у Абукира и восстания в Каире. Сам главнокомандующий Египетской армией ввиду отсутствия надежной связи с Францией не мог своевременно принимать эффективных мер в свою защиту. А тут еще подключились англичане, изобличая жестокость Бонапарта, отдавшего распоряжение о ликвидации больных чумой французских солдат и безоружных турок. Бонапартистская пропаганда вяло и неубедительно пыталась внушить мысль об изгнании из Франции «коррумпированными чиновниками генерала и командной элиты Итальянской армии». С возобновлением войны на Европейском континенте другие поля сражений стали привлекать к себе внимание общественности. Поговаривали о перевороте, задуманном Сиейесом с помощью блистательного генерала Жубера.
26 августа Клебер, возглавивший Египетскую армию, поведал войскам о состоявшемся 23-го числа отъезде главнокомандующего. Оставленная последним записка так объясняла этот неожиданный поступок: «Интересы отчизны, ее слава, верность долгу, а также чрезвычайные обстоятельства вынуждают меня, минуя кордоны вражеской эскадры, вернуться в Европу». Бонапарт взял с собой Бертье, Ланна, Мюрата, а также Монжа и Бертоле. Дважды предстояло ему испытать судьбу: ускользнуть в Средиземном море от английского патруля и, несмотря на официальный вызов, полученный им 26 мая, как-то аргументировать свое возвращение. Дважды свершилось чудо: корабль не был перехвачен англичанами, а реляция о победе при Абукире, одержанной 24 июля, на несколько дней опередила возвращение Бонапарта. Она опровергла пессимистические прогнозы в отношении Египетской армии и воодушевила публику описанием очередной блистательной победы Наполеона. Все как-то забыли о безвыходном положении Египетской армии, а также о том, что ее отсутствие оборачивалось тяжелыми поражениями Франции в новой войне на континенте. Получилось так, что Бонапарт правильно сделал, противопоставив себя Директории. Несмотря на провал египетской экспедиции, он возвратился во Францию в ореоле экзотических побед, воспетых услужливой пропагандой. «Все города, через которые он проезжал по пути в столицу, сияли иллюминацией», — быть может, с преувеличенным восторгом писал современник. Газета «Наблюдатель» поместила 18 октября такую заметку: «Бонапарт прибыл в Париж. Он остановился в своем доме на улице Победы, где встретился с матерью, которой всего сорок семь лет и которой поэтому долго еще предстоит радоваться успехам сына». Сделав это сентиментальное замечание, журналист прибавил: «Бонапарт оказался, пожалуй, единственным сохранившим здоровье офицером Египетской армии. На вид хрупкого телосложения, он наделен исключительной физической и моральной силой». Пропаганда в очередной раз лепила образ героя, уже созданный ею во время Итальянской кампании. Жубер был убит, Моро скомпрометирован, Бернадот чересчур осмотрителен. Путь оказался свободен. Похоже, что мессией в сапогах, призванным завершить Революцию, которую, осуждая последствия воинственной политики жирондистов, возвестил в 1792 году Робеспьер [9] , суждено было стать именно Бонапарту.
9
Автор имеет в виду восстание 10 августа 1792 года, покончившее с монархией.
Часть
«Революция завершилась», — не устает повторять Бонапарт. Это утверждение не вызывает возражений. По мнению большинства историков, Революция завершилась с падением Робеспьера, но вернее было бы отнести ее окончание на момент устранения «бешеных» [10] . В 1794 году революционное движение достигло порога, через который оно уже не переступит. Разве не удовлетворило оно основные требования крестьянства и буржуазии? Первое навсегда освободилось от феодального гнета. То сплачиваясь, то угрожая, оно устраняет конкурентов при продаже с торгов церковных угодий. В некоторых северных и восточных районах более трети сельских жителей стали собственниками, удовлетворив страсть к земле, которую деревня обнаруживала на протяжении всего XVIII века. Со своей стороны, сломив сопротивление дворянства, порвав путы цеховых ограничений, буржуазия, во всяком случае, та ее часть, которой удалось выйти сухой из воды, обрела право смотреть в будущее с оптимизмом. Даже война, ставшая победоносной, способствовала экономическому росту, который не затронул, пожалуй, только портовые города.
10
Ноябрь 1793 года.
Ничего не выиграл лишь таран Революции — городской пролетариат, если не считать временного (после 1802 года) преодоления голода и безработицы. И это потому, что он быстро лишился своих лидеров, принеся гильотине куда большую, чем аристократия, дань отсеченных голов. Поражение Бабёфа выявило слишком абстрактные, слишком утопические цели, которые ставил перед собой пролетариат. Вопрос о собственности сделал невозможным наметившийся было альянс между буржуазией и рабочим людом. «Четвертое сословие» пребывало еще в поисках классового самосознания, обрести которое ему помогут вскоре подстегнутые Империей экономические преобразования. А пока что он весь выдохся. «Эта чрезвычайно активная в первые дни революции часть населения, — писал в своих мемуарах Баррас, — пережила столь тяжкие разочарования, что надолго отошла от дел». Да, Революция завершилась. А ну как маятник сделает отмашку в противоположную сторону? Вандемьер и Фрюктидор не устранили, а лишь отодвинули роялистскую опасность. Термидорианцам не грех подумать о надежном защитнике. Почему бы не взять на эту роль Бонапарта? Да, Революция завершилась, однако революции, которые не идут до конца, обречены. С другой стороны, пора бы уже и передохнуть, подвести итоги, упрочить завоевания буржуазии и зажиточного крестьянства. И дело это как раз по плечу Бонапарту. Так — разумеется, не без трений — заключается молчаливый альянс между генералами, превратившимися в «брюмерианцев» термидорианцами. Новая конституция сама по себе не сформирует сильное правительство, способное усмирить внутреннюю и внешнюю оппозицию. Сиейес, осознавший преимущества военной диктатуры, готов скрепя сердце подать в отставку. За четыре года Бонапарт прошел путь от временного консула до императора. За семь лет он разделался с враждебными революционной Франции соседями за исключением варварской России, прозябающей под игом самодержца — потенциальной жертвы дворцовых заговоров, и Пруссии с ее репутацией милитаризованной державы, детища императора Фридриха. Австрийская империя, увязшая в муравейнике населяющих ее народов, на фоне которого венская государственность стиралась до неразличимости, вообще утратила чувство реальности. Равно как и монархии Северной Европы, доживающие век бурбонские династии Неаполя и Испании, швейцарские кантоны, а также Португалия, несмотря на все ее обширные колонии. Одна лишь Великобритания с ее флотом, деньгами и промышленностью может еще соперничать с Францией, не пуская ее в Антверпен. Но даже надежно защищенная морской преградой, она тяжело переживает блокаду, навязанную ей Наполеоном, который на сей раз воспользовался ее же собственным оружием. В 1807году в Тильзите французская революция пожинала свои плоды. Достигнув внутренней консолидации, страна добивается всеевропейского признания. Гёте вправе воспеть Революцию, «идеальную во всем, что есть в ней разумного, законченного, европейского».
Глава I. ПАССИВ
По традиции, историю Консульства начинают с панорамы Франции времен Директории. В этот период она являет собою страну, опустошенную войной, кишащую на западе и на юге бандами разбойников, взламывающих замки и грабящих на дороге, с остановившимся производством и парализованной торговлей, разрушенной финансовой системой, с солдатами, разбегающимися из армии, которой не платят жалованья и не снабжают продовольствием, с пациентами, умирающими в больницах от голода, деморализованную нацию, равнодушную к фронтовым сводкам и озабоченную лишь одним: вкусить радостей столичной жизни. Так выглядела Франция в 1799 году. Но вот пришел молодой генерал и стабилизировал положение на фронтах, провел чистку в партиях, оживил экономику, основал новые институты власти. Анархия уступила место порядку, поражения — победам. Не слишком ли примитивна эта картина, чтобы быть истинной? Неужели и в самом деле между Консульством и Директорией существует такое принципиальное различие?
Всем известен источник, из которого французские историки, начиная с Тьера, черпают сведения о Директории. В самом деле, отчеты, направленные государственными советниками консульскому правительству по материалам анкет, распространенных последним в начале IX года, обрисовали на редкость тяжелое положение, сложившееся буквально через несколько месяцев после 18 брюмера. Не предназначавшиеся для публикации и подписанные такими авторитетными лицами, как Шампаньи, Тибодо, Фуркруа, Лаюоэ и другие, эти доклады заслуживают известного доверия. Первое, что поразило прибывших на места государственных советников, — это чудовищное состояние дорог. В отчете о командировке в 16-ю армейскую дивизию Фуркруа отмечает, что «все дороги департамента Нор, за исключением той, что соединяет Лилль с Дюнкерком — наименее загруженной ломовиками, — находятся в плачевном состоянии. Проезжая часть изборождена рытвинами, многие мостовые лишены покрытия, в целом же дороги напоминают вспаханные поля». В Па-де-Кале из-за неровного настила часто ломаются легкие повозки. Не лучше обстоит дело и на юге, где, по свидетельству Франсе де Нанта, две трети дорог малопригодны для эксплуатации, а то и вовсе непроходимы.
Разгул бандитизма превращает путешествия по таким дорогам в опасные для жизни. Правда, уровень свирепствующей на западе преступности ощутимо снижается на юге. Вместе с тем Фуркруа сообщает, что еще несколько месяцев назад нельзя было спокойно проехать через Ванту. «Путешествующие по этим местам должны заручаться пропусками, выдаваемыми главарями банд, и платить выкуп. Расставленные на дорогах щиты предупреждали, что если у пассажиров нет при себе хотя бы четырех луидоров, их ожидает расстрел, и эта угроза нередко приводилась в исполнение». О спокойствии, по свидетельству государственного советника Нажака, можно только мечтать в департаменте Рона, терроризируемом бандой Жегю. В Париже расплодились преступные организации, самовольно взимающие введенную Директорией ввозную пошлину. «Они контролируются, — пишет Лакюэ, — псевдонегоциантами, темными дельцами и подставными лицами, а порой и целыми организациями».