Наполеон, или Миф о «спасителе»

Тюлар Жан

Отбор претендентов производился Первым Консулом по спискам, представленным Камбасересом, Лебреном, Талей-раном и Люсьеном Бонапартом, за которым нередко оставалось последнее слово. Известным весом пользовался также Кларк, устроивший своего дядю Ше на должность префекта департамента Нижний Рейн. Впоследствии эту должность унаследовал родственник Жозефины — Лезе-Марнезиа. Даже если кое-кто из них побывал в свое время министром (Бурдон, Делакруа, Фепу), членом Комитета общественного спасения (Жан Бон Сент-Андре) или директором (Летурнер), теперь, став префектами, они превратились всего лишь в статистов. Главари Революции погибли или находились в изгнании. Но и эти второстепенные персонажи все еще находились во власти настроений 1789 года.

В чем состояли обязанности префектов? Им надлежало представлять правительство в департаментах, а также, во взаимодействии со служащими Дорожного ведомства, усиленного группой выдающихся инженеров (Прони, Беке-Бопре, Дюмустье, Бремонтье), организовывать общественные работы, на проведение которых у Директории не хватало денег.

Главной задачей был ремонт дорог, но в их компетенции также находились мосты, речная навигация, порты и фортификационные сооружения. Первые их успехи нередко просто поразительны, однако очень скоро префекты погрязают в бумаготворчестве. Воблан в своих мемуарах сетует на трудности, которые обрушились на него как на префекта департамента Мозель, но это произойдет лишь в 1810 году. Бытовые проблемы — вот с чем в первую очередь столкнулись префекты. В своем отчете министру внутренних дел Тексье-Оливье так сообщает о вступлении в должность: «За одиннадцать часов я, не без труда и изнеможения, добрался наконец вчера до пункта своего назначения. Ужасное состояние дорог и тяготы путешествия по горам сделали мой путь таким долгим». Помещения, отводимые для префектуры, часто не соответствовали своему назначению. Префекту нередко приходилось размещаться в одном помещении вместе с епископом. Впрочем, нет худа без добра: чем дальше от Парижа — тем больше свободы, а следовательно — власти. До префекта департамента Лo новости доходили с шестидневным опозданием. Этот же префект жаловался, что узнал о заговоре XII года из газет и со слов других чиновников. Префектам вменялось в обязанность проявлять инициативу. Правда, их самостоятельность ограничивалась более или менее явным контролем епископа и командира дивизии.

Закон от 27 вантоза VIII года (18 марта 1800 года) дополнил административную реформу, подчинив вновь созданным институтам власти судебную систему. Каждый кантон получил по мировому судье, каждый округ — по гражданскому суду первой инстанции и по уголовному суду, каждый департамент — по общегражданскому суду. Над ними возвышались двадцать девять апелляционных судов, юрисдикция которых приблизительно соответствовала юрисдикции бывших провинциальных судов, а также парижский кассационный суд. Генеральным прокурором был назначен Мерлин Дуэ («поступь гиены», как окрестил его Моле), который обладал, однако, исключительными познаниями в юриспруденции. Хотя несменяемость судей и была восстановлена, они превратились, по сути, в назначаемых Первым Консулом чиновников, а приставленный к каждому суду правительством комиссар играл роль прокурора и надсмотрщика над своими собратьями.

Оздоровление финансов

Куда более важной, чем реорганизация административной системы, являлась задача оздоровления финансов. Лишь при этом условии могла осуществиться консолидация нового режима. Ведь к брюмеру в государственной казне оставалось, по слухам, не более 167 тысяч франков.

Бывший соратник Некера Годен, назначенный министром финансов, продолжил проведение начатых Директорией реформ. В ноябре 1799 года было создано управление прямого налогообложения. На смену выборным коллегиям пришли государственные агенты, ведавшие распределением и сбором налогов. Директора и контролеры составляли перечень налогов, сборщики и финансовые инспекторы взимали деньги. Их обязывали вносить залог. В соответствии с инициативой Ра-меля, предпринятой им в период правления Директории, правительство сделало упор не на земельный, а на косвенный налог (налог на регистрацию, табак, спиртные напитки). Деньги стали регулярно поступать в казну, и к 1802 году бюджет удалось сбалансировать.

Оставалось возродить систему кредитования. 29 ноября

1799 года Годен основал амортизационный фонд, пополняемый за счет залогов, вносимых генеральными сборщиками. Контроль над ним был поручен бывшему сотруднику королевского откупного ведомства Мольену. Перед ним была поставлена задача сократить государственный долг путем выкупа рент. Дабы вернуть доверие вкладчиков, вместо кассы текущих счетов, открытой в 1796 году Перрего, 13 февраля

1800 года был основан Французский банк. Этому частному учреждению, управляемому членами генерального совета (Пе-рье, Перрего, Малле, Лекуте, Рекамье, Барийон), предстояло регулировать биржевой рынок ценных бумаг, а также смягчать кризисные ситуации, предоставляя широкий кредит испытывающим финансовые трудности фирмам. Основными операциями этого банка являлись: учет переводных и простых векселей, выдача ссуд под вклады, открытие текущих счетов и выпуск векселей на предъявителя. Тесное взаимодействие с правительством обеспечило ему успех. Закон от 14 апреля 1803 года закрепил за ним монополию на эмиссию бумажных денег. Память об ассигнатах мало-помалу ушла в прошлое.

Однако наиболее впечатляющим доказательством финансового оздоровления явилось возобновление выплат по государственным рентам. Это событие способствовало росту популярности режима в буржуазных кругах, а завоеванное доверие позволило в марте 1803 года ввести в обращение серебряный франк весом в пять граммов, знаменитый жерминальский франк, остававшийся стабильным вплоть до 1914 года.

Это оздоровление, достигнутое за первые два года правления Консульства, даже с учетом уже начатых Директорией реформ, поистине сенсационно. Означало ли оно «прелюдию к новому старому режиму» или стабилизацию Революции? Да, интендантов сменили префекты, Королевский совет уступил место Государственному совету, генерал-лейтенант —

префекту парижской полиции. Бонапарт был представителем обедневшего дворянства старого режима, а все его окружение вышло из правительственных учреждений бывшей монархии. Разве могли они забыть об этом, затевая переустройство Франции? Но ведь страна менялась на протяжении всех десяти лет революции. Это обстоятельство они также должны были принимать во внимание. Из этого компромисса и возникла, по выражению Ипполита Тэна, «современная Франция», государственные институты которой дожили до наших дней. Это стало возможным потому, что режим покровительствовал новой буржуазии, а не военной диктатуре, установление которой несправедливо приписывают Бонапарту. Последний отстранил от политики крутившихся возле Директории генералов, сделав ставку на нотаблей. Такие понятия, как империя, монархия, республика, превратятся со временем в эпифеномены. За политической нестабильностью следует видеть созданную Консульством стабильную администрацию.

Глава III. МИР

Достоверные результаты плебисцита VIII года могли бы, в случае необходимости, засвидетельствовать отсутствие у народа энтузиазма по отношению к государственному перевороту и новой конституции. В ходе голосования юг страны продемонстрировал скорее равнодушие, Париж — сдержанность, департаменты Бельгии — ледяное безразличие. Даже поддержка армии не была единодушной. Никто еще не видел разницы между Директорией и Консульством. В глазах общественности Бонапарт, даже несмотря на свою огромную популярность, мало чем отличался от перекрасившихся в брюмерианцев термидорианцев. Многим казалось, что они присутствуют при очередном фокусе с двумя третями Законодательного собрания, имеющем целью продлить власть старых парламентариев после отстранения наиболее скомпрометировавших себя деятелей типа Барраса.

Лишь успехи Бонапарта, в два года изменившего умонастроения масс, вселили уверенность как в тех, кто нажился на Революции (буржуа и крестьян, прибравших к рукам национальное имущество), так и дворян (возвратившихся, а то и не покидавших Францию), пробудили признательность рантье, получивших наконец наличными за свою ренту, и вызвали, по сведениям осведомителей полиции, доверие рабочих.

Умиротворение Вандеи

Первый успех — восстановление мира в Вандее. В 1795 году его не удалось достичь. Подписанные в мае договоренности не соблюдались из-за нарушений как с той, так и с другой стороны. Гош, находившийся тогда в зените славы, увяз в бесплодных переговорах. Нелепая, явно неудавшаяся карьера в сравнении с той, которую дано было сделать Бонапарту. Казнь Стоффле (25 февраля 1796 года) обострила противостояние, однако в конечном счете способствовала появлению во главе мятежной Вандеи кюре из Сен-JIo Бернье — сторонника примирения с Республикой. С помощью Бернье Бонапарт выиграл там, где проиграл Гош. Сразу же после переворота 18 брюмера Бернье, отнюдь не питавший иллюзий в отношении истинных намерений Первого Консула, заявил о себе как об убежденном стороннике возобновления мирных переговоров. Опираясь на свой авторитет прелата, он неустанно призывал к прекращению военных действий. 24 ноября 1799 года, вопреки призывам Фротге, а затем Кадудаля продолжать сопротивление, было заключено первое перемирие. От имени Консульства соглашение подписал Гедувиль, от мятежников — Шатийон, Отишан и Бурмон. Передышка должна была продлиться до 22 февраля 1800 года.

Роялистский лагерь питал известные иллюзии в отношении планов Бонапарта (малопонятные после Вандемьера и Фрюктидора; впрочем, первыми скрипками в правительстве тогда были Баррас и Ожеро). В Париж, для обсуждения некоторых пунктов соглашения, отправился главарь шуанов д'Ан-динье. Встреча была организована через посредство Талейрана Гайдом де Невилем, руководителем «английской резидентуры» в Париже, представлявшим интересы графа д'Артуа. 26 декабря 1799 года Гайд был принят в Люксембургском дворце для уточнения деталей: «Вошел коротышка, облаченный в неказистый зеленоватый фрак, с опущенной головой, почти жалкий». Это был Бонапарт, которого бунтовщик поначалу принял за слугу. Впрочем, стоило генералу подойти к камину и поднять голову, «как он сразу же стал выше ростом, и жгучее пламя его пронзительного взгляда явило всем истинного Бонапарта». На следующий день состоялась заключительная встреча. У нас нет оснований не доверять свидетельствам Гайда де Невиля. Не менее интересным представляется и рассказ генерала д'Андинье. В нем сквозит все то же удивление, вызванное обликом Бонапарта: «Нас провели в кабинет на первом этаже. Вскоре в него вошел низкорослый, болезненного вида человек. В оливковом фраке, с прямыми волосами, на редкость неряшливый. В его облике не было ничего примечательного. Поэтому я слегка опешил, когда Гайд объявил мне, что передо мной Первый Консул».

В ходе переговоров Бонапарт признал если не законность мятежа Вандеи, то по крайней мере право на восстание запада страны против «угнетателя». Заговорили о соглашении. Оно включало в себя следующие основные пункты: освобождение мятежных департаментов от рекрутского набора, списание недоимок, возвращение нераспроданного имущества его бывшим владельцам-эмигрантам. Зашла речь и о короле. «Я не роялист», — заверил Бонапарт. Итак, недомолвок не осталось никаких. Да и могло ли быть иначе? В начале 1800 года Первый Консул был еще слишком тесными узами связан с бывшими термидорианцами, чтобы обнаружить намерение к сближению с роялистами. Вскоре д'Андинье получил возможность в этом убедиться.