Наполеон, или Миф о «спасителе»

Тюлар Жан

Восточная Франция

Рейн перестал быть границей между государствами. Эльзас вновь переживает расцвет, надежда на который, казалось, была утрачена навсегда. Правительство Империи поощряет здесь выращивание табака и свеклы, облесение, расширяет площади, отводимые под саженцы и искусственные пастбища. Континентальная блокада идет на пользу индустриальному развитию Верхнего Рейна; выделим две крупные прядильные фирмы: Гро-Давилье, Роман и Си (в распоряжении которой находилось в 1806 году в Вессерлинге 5 038 веретен и 185 рабочих) и Дольфус и Си (1 404 веретена и 72 рабочих за тот же период). Благодаря подъему производства население Мюлуза, крупного центра хлопчатобумажной промышленности, увеличилось с 6 до 8 тысяч жителей. Словом, ассимиляция Эльзаса протекала без осложнений. Аналогичный процесс характерен для четырех департаментов левого берега Рейна, поглотивших 97 бывших карликовых государств. Только в них проживало около полутора миллионов человек. Экономический подъем этого региона также не вызывает сомнений. Отметим два нововведения: отмена десятины и упразднение дворянских привилегий стимулировали развитие сельского хозяйства (расширение посевов сахарной свеклы, широкомасштабные работы по лесонасаждению, увеличение площадей, отводимых под виноградники), а ограничение притока конкурентоспособных английских товаров положительно сказалось на развитии текстильной и сталелитейной промышленности (в Крефельде удвоилось число шелкоткацких фабрик; в Ахене, население которого возросло с 10 до 30 тысяч, количество мануфактур увеличилось в десять раз; департамент Pep с 2 550 предприятиями и 65 тысячами занятыми на них рабочими стал в 1811 году самым промышленно развитым регионом наполеоновской Империи. Благодаря отмене речных пошлин удалось улучшить навигацию на Рейне, характер которой, впрочем, существенно изменился: объем сырья, поставляемого из рейнского бассейна к верховьям, превышал встречный поток колониальных товаров из Голландии, значительно оскудевший после введения режима континентальной блокады. Развитие промышленности и торговли способствовало возникновению буржуазии, ставшей главной опорой наполеоновского режима. Но и поместное дворянство, несмотря на утрату титулов и привилегий, воздерживается от

конфронтации с новой властью. Оно заполоняет префектуры, заседает в Законодательном собрании, перед ним раскрываются двери сената. Что касается крестьянства, то оно решительно поддерживает борьбу с преступностью (пресловутый Шиндеранн [19] нейтрализован) и приветствует введение Гражданского кодекса Наполеона (ни в какой другой аннексированной стране он так часто не переводился и не комментировался, как в Эльзасе). Похоже, что симпатии населения рейнского бассейна были завоеваны благодаря мудрому администрированию префектов, подобных Лезе-Марнезиа в Кобленце и Жан-Бону Сент-Андре в Майнце. Им удалось воздержаться от повсеместного насаждения французского языка. Не став французами, жители прирейнской области все же почувствовали свое отличие от других немцев. Франкофобские призывы Гоерра, основателя газеты «Рейнский Меркурий», почти не встречали отклика вплоть до 1813 года. Французское влияние распространяется в глубь Германии до королевства Вестфалии, созданного в 1807 го-ду и объединившего владения герцога Брауншвейгского, курфюрста Гессенского, а также государства Геттинген, Оснабрюк и Грубенхафен, отнятые у курфюрста Ганноверского. Сложилась своего рода французская Германия в противовес немецкой Франции, образовавшейся на левом берегу Рейна. «Это королевство, — заявил император 24 августа 1807 года, — даст жизнь народу, который, будучи поделен на множество княжеств, не имел даже собственного имени. Жители стольких государств обретут наконец родину; ими будет править французский принц». Этим принцем стал Жером, младший брат Наполеона. Последний в письме от 7 июля 1807 года призывал его не обмануть чаяний немецкого народа: «Надо, чтобы даровитые люди, пусть даже и не дворянского происхождения, могли рассчитывать на Ваше расположение и престижные должности, чтобы остатки рабства и вся система иерархических отношений между монархом и последним простолюдином была разрушена до основания. Благодеяния Кодекса Наполеона, гласность судопроизводства, введение института присяжных должны стать отличительной чертой Вашего правления». При содействии Симеона, представителя Государственного совета, Жером поделил свое королевство на восемь департаментов, поставив во главе каждого из них по префекту. Судебная система стала точной копией французской. Органы самоуправления избирались коллегиями выборщиков. Чиновники немецкого происхождения, выходцы из среды аристократии и интеллигенции (Иоганн Мюллер, профессор права Геттингенского университета Лейст, Якоб Гримм), мирно уживались с французами (Норвен, Пишон, Дювике, Лекамю). Декрет от 23 января 1808 года упразднил феодальный строй. Однако, хотя формально барщина уже не существовала, некоторые виды оброка (ценз, рента, денежная повинность) подлежали выкупу. Впрочем, крестьянам не хватало денег, поскольку префекты, форсируя раздел общинной собственности и отмену прав выпаса скота после первого укоса на чужих лугах, желая поскорее разделаться с принудительным севооборотом, фактически развалили сельскую общину. Все же следует признать, что идеи революции, даже несмотря на их одностороннее воплощение, нашли в Германии широкую поддержку.

19

Главарь «истопников» (см. выше).

Западная Франция

Здесь, на западе, находилось одно из наиболее уязвимых мест Империи — Вандея. Ни умиротворение VIII года, ни поражение Кадудаля не смогли окончательно погасить очаг роялистского сопротивления. Граф Пюизе продолжал работать на англичан. В своих мемуарах он следующим образом охарактеризовал направление своей деятельности: «В конце концов любая гражданская война — не что иное, как результат конфликта между неимущими или теми, кому недостает богатства, почестей, привилегий, власти, и теми, кто, как им представляется, наделен всем этим в достаточной, а то и в избыточной степени. Наличие некоторого фанатизма способно, конечно, несколько разнообразить формы и детали этого конфликта, однако в целом это ничего не меняет». Попытку организовать облаву сорвали эмигранты. В 1808 году по конспираторам был нанесен ответный удар. Арест Прижана, правой руки Пюизе, а затем Шатобриана, брата писателя, фактически обезглавил агентуру Джерси. Кроме того, Пюизе ссорится с д'Аваре, фаворитом Людовика XVIII. Бандитизм по-прежнему свирепствует в департаментах Сарта, Майенн, Мэн-и-Луара и Нижняя Луара. В донесении полиции от 11 марта 1809 года содержится анализ причин этого явления: отмечаются трудности с организацией взаимодействия четырех департаментов, апатия местного населения, деструктивная позиция «малой церкви» [20] , недоукомплектованность нарядов жандармерии, попустительство местной магистратуры. Из каких слоев рекрутируются банды грабителей? Фуше выделяет три социальные группы. Первая, «наименее представительная», состоит из «злоумышленников, пользующихся сложившейся обстановкой, чтобы пограбить, выдавая разбой за политическую борьбу». Вторая, «составляющая основу движения, формируется из дезертиров и уклоняющихся от службы призывников». Наконец, третья — «из бывших шуанов, часть которых известна нам по имени, но прежде всего — по умонастроению и почерку». Что же касается происков англо-роялистов, то «Бретань находится под слишком жестким контролем, Нормандия слишком консервативна, и лишь с Мэном связываются их надежды на прямое восстание». В самом деле, порты на западе блокированы, судоходство в заливах и бухтах, где осуществлялось каботажное и рыболовное плавание, практически парализовано. Степень недовольства высока, умонастроение общества неопределенно. Желая разоружить оппозицию, Наполеон щадит Вандею. Гнет рекрутского набора здесь не так тяжел, как на остальной территории Империи. Для осуществления контроля над призывом он решает основать в самом сердце Вандеи город, вы-брав для него в 1804 году место в провинции Лa Рош-сюр-Ион, у опушки леса. Наполеон — так будет назван новый населенный пункт, административный центр департамента Вандея. В 1812 году число его жителей не превысит 1 900. Наконец, в 1808 году, дабы окончательно привлечь на свою сторону Вандею, Наполеон освобождает на 15 лет от налогов все восстановленные до 1 января 1812 года дома, пострадавшие во время гражданской войны. «А что, вспоминают здесь еще о Бурбонах?» — спросит он в 1808 году у своего душеприказчика Торла во время инспекционной поездки по западным районам страны. «Сир, — ответит Торла, — ваша слава и ваши благодеяния давно уже вытеснили Бурбонов из их памяти». Торла — льстец, и Наполеон не заблуждается на его счет. Вместе с тем не подлежит сомнению, что с 1802 по 1812 год запад, еще не залечивший ран гражданской войны, обнаруживал искреннюю приверженность миру. Доказательством этому может служить декрет от 6 ноября 1810 года, сокративший до ста пятидесяти число отрядов жандармерии в западных департаментах Империи.

20

Так называли католических священников, не признававших Конкордата Наполеона с папой и ведших антиправительственную пропаганду в некоторых районах Франции.

Центральные районы

Овернь явно не процветает, более того, производит впечатление провинции, брошенной правительством Империи на произвол судьбы. В самом деле, если благодаря вайде и табаку юго-запад получает, пусть и ненадежную, прибавку к бюджету (табачные фабрики, лишь на 1/8 обеспеченные местным сырьем, вынуждены импортировать табак из Виргинии и после 1806 года превращаются в убыточные), центральные районы, если верить отчетам префектов, производят поистине безотрадное впечатление. Вот о чем информирует, например, в IX году префект департамента Верхняя Луара: «Раздел общинных земель обернулся для сельского хозяйства самой настоящей катастрофой. Край, главное богатство которого составляли многочисленные горные пастбища, после их распашки изменился до неузнаваемости. Некогда поросшие травой высокогорные склоны превратились в пшеничные поля. Первые же потоки дождя смывают тонкий слой плодородной почвы, и после одной-двух жатв на месте некогда тучных пастбищ, вдоволь кормивших тысячные отары, высится лишь голая скала». Другим обрушившимся на этот район несчастьем стало опустошение лесов, не только государственных, но и частных, в результате варварского выпаса скота и чрезмерного роста поголовья овец, не контролируемого, как прежде, управляющими. Словом, Овернь остается очагом эмиграции, во всяком случае, периодической. Во время Революции эмиграционный процесс замедлился, однако в первые годы Империи, из-за повальных рекрутских наборов, вновь активизировался. Едут в Париж в надежде избежать воинской повинности. Постепенно, из-за перманентной мобилизации и обезлюдения деревни, поток эмигрантов в Париж оскудевает. По сообщениям префекта департамента Канталь, его сменяет другой, состоящий из детей и подростков: «Действует некая черная банда, ежегодно прочесывающая самые бедные и отдаленные коммуны; набирая армию мальчишек, она посылает их в Париж, где дети становятся трубочистами или попрошайками». При этом настроение общества удовлетворительное, и, хотя жизнь тяжела, крестьянин не жалуется.

Южная Франция

Если верить современникам, два величественных морских фасада на юге Франции — атлантическое и средиземноморское побережья — представляли собой жалкое зрелище. Вот какой увидел Немних Лa-Рошель в 1809 году: «До наступления этой воистину ужасной поры жизнь в Ла-Рошели била ключом. Население города превышало тогда двадцать тысяч, и казалось странным, что оно не было еще многочисленнее. Ныне здесь царит запустение. На улицах — ни души. Все поросло травой. Жители, число которых уменьшилось более чем наполовину, практически не покидают домов из-за отсутствия сфер приложения своего труда». В самом деле, экспорт водки в Англию поставлен в зависимость от превратностей континентальной блокады. Та же ситуация сложилась в Бордо. «Не надеясь на лучшее, — замечает Немних, — здесь живут в неизбывном страхе перед дальнейшим ухудшением. Численность населения сократилась до 70, если не до 60 тысяч. По другим данным, она еще ниже. Сотни домов пустуют, и горькую усмешку вызывают былые планы процветания. Редкие суда стоят в широкой гавани залива, и глаз не захвачен зрелищем уходящего за горизонт леса корабельных мачт». Следствием этого упадка, к причинам которого нам еще предстоит вернуться, явилось то, что купцы, лишившись возможности наживаться на морской торговле, стали вкладывать деньги в пищевую промышленность. Сахарные заводы, производящие лучшие сорта сахара, отправляют его на продажу главным образом на юго-восток. В Бордо

насчитывалось около пятидесяти табачных мануфактур и бумажных фабрик. При этом другие ремесла, такие как стекольное и бочарное, переживают упадок. Хотя в Ландах Дюплантье продолжил дело Бремонтье по насаждению сосновых лесов, хотя сельское хозяйство Бордо, например виноградарство, переживает небывалый подъем, как никогда остро стоит проблема сбыта. Вот почему общественные настроения в Бордо весьма взрывоопасны. Не лучшее положение сложилось и на средиземноморском побережье. Здесь — самое слабое звено блокады, и, к своему стыду, власти не в состоянии обеспечить надлежащий контроль над прибрежной полосой. В 1813 году каждый вечер английские корабли становятся на рейд у Йера. «Их присутствие неопасно, поскольку, не располагая десантом, они не угрожают нашим островам и побережью. Однако оскорбительна та смелость и безнаказанность, с какой они разгуливают на своих судах по акватории рейда». Еще в 1808 году Мори де Ташер записал в дневнике, что «английская эскадра из 12 кораблей и 4 фрегатов фактически блокировала тулонский порт». Марсель — уже не процветающий промышленный и культурный центр, как прежде. Утрата в 1794 году статуса вольного города, а затем континентальная блокада парализовали торговую жизнь этого порта. Отношения с Корсикой остаются напряженными. В 1809 году генерал Моран обезвреживает в Аяччо заговор, инспирированный англичанами. Положение в промышленности не менее драматично. Лимукские сукна все еще находят сбыт в Италии, но фабриканты Каркассонна потеряли традиционные рынки Леванта. Шелкоткацкие фабрики Нима начинает лихорадить задолго до кризиса 1810 года. Надежды на Соединенные Штаты как на рынок, призванный компенсировать потерю Испании, быстро развеялись. Мыловаренные заводы Марселя и швейные фабрики Эро (производящие колпаки из красного полотна), продукция которых вливалась в полноводный поток товаров, экспортируемых на Восток, также становятся жертвами блокады. В самом деле, застой в торговле вынудил многих негоциантов вложить средства в мыловарение. Отсюда кризис перепроизводства, углубленный потерей рынков сбыта. Наконец, средиземноморские департаменты Франции испытывают нехватку зерна. Им приходится ежегодно закупать крупные партии пшеницы, оплачивая ее труднореализуемой продукцией других сельскохозяйственных культур, прежде всего — виноградарства и садоводства. Стоит ли удивляться, что отчеты о состоянии общественного мнения полны пессимизма? Супрефект Экса сообщает: «Люди, преданные правительству, редки. Их можно встретить лишь в среде государственных чиновников и должностных лиц. Сторонников императора немало, и все же недовольным и обеспокоенным несть числа».

Фрондируют не только роялисты. В районе Марселя, в департаментах Вар и Альпы активизируются анархисты. Группы заговорщиков заключают друг с другом соглашения. В 1811 году полиция раскроет заговор, возглавлявшийся, вероятно, Гидалем, будущим сообщником Мале. План заговорщиков состоял в том, чтобы уступить англичанам побережье Тулона. Префект Буш-дю-Рон обвинил Барраса, лечившегося в то время на юге, будто он является вдохновителем этого заговора, и бывшему директору пришлось искать убежища в Риме. Путешествуя в 1809 году вверх по Роне, Немних свидетельствует, что экономическое положение этого региона не в пример прочим весьма благополучно. После разрушительных последствий якобинского террора и смут, вызванных правлением Директории, текстильная промышленность Лиона переживает небывалый подъем благодаря активной деятельности торговой палаты, применению технического новшества Жакара и изобретению Ремоном новых красителей. Такому процветанию Лион обязан новым маршрутам, проложенным через Альпы, в частности — через Сенисский горный массив. Благодаря этим коммуникациям город свободно ввозил иллирийский и левантийский хлопок и пьемонтский рис, вывозя тем же путем книги и сукна. Начиная с 1801 года на долю Лиона приходится ⁷/ ₈всего товарооборота региона. После пережитых потрясений общество начинает понемногу обретать долгожданное равновесие. Духовная жизнь города возвращается в свою колею, явно опровергая незаслуженный приговор, вынесенный в 1804 году Бенжаменом Констаном: «Этот город соединяет в себе, на мой взгляд, скуку небольших торговых городов Германии с пошлостью французской провинции». В действительности Лион был центром возрождения религиозной мысли, восходящей к философии Симона Баланша. Женева, присоединенная к Тонону и Бонвилю, вошедшим в образованный 25 апреля 1798 года департамент Леман, символизировала, по воспоминаниям Бенжамена Констана, относящимся к 1799 году, дух республиканизма и протестантизма, противостоящий католицизму и монархизму Савойи. Дела в ней шли из рук вон плохо. В городе действовали лишь несколько фабрик — вся остальная территория департамента представляла собою сплошной аграрный сектор. В сущности, Женева перестала быть процветающим городом. Интегрировавшись в косную экономическую систему, она утратила традиционные функции коммерческого посредника и перевалочного пункта. Застой в торговых и финансовых делах, которым пришлось заплатить за политическую стабильность, выводил из себя некоторые слои буржуазии. Гельветическая конфедерация, в создании которой принимал участие Наполеон, также обрела мир. Общественность Швейцарии приветствовала в Наполеоне деятеля, который, как и во Франции, положил конец межпартийным распрям и ликвидировал непопулярную Гельветическую республику. Акт о посредничестве 1803 года провозгласил равенство граждан перед законом, сохранив в неприкосновенности автономию кантонов. От республиканской формы правления, введенной Директорией, сохранились социальные права; от прежней конфедерации — традиции федерализма. Однако акт о посредничестве был фактически продублирован договором, низведшим Конфедерацию до роли вассального государства, что вызвало протест местных патрициев (разыгравших свою австрийскую карту), недовольство торговой и промышленной буржуазии, пострадавшей от континентальной блокады, а также известное раздражение швейцарцев фактом аннексии французами Валеза в 1810 году, а также во время оккупации Гессена.

Французская Италия

Для Великой Империи перестает существовать граница Альпийских гор. Дорога через Симплонский перевал связывает Милан с Верхней Роной и Женевой. Бонапарт еще в 1802 году осознал экономическое и стратегическое значение этого торгового пути, однако до 1810 года Симплонский перевал не использовался в полной мере: опасались, что миланцы воспользуются им для выгодной контрабанды со Швейцарией в ущерб Франции. Предпочтение было отдано Сенису. Савойцы дорожили дорогой через Морьенскую долину, связывавшую Францию с Италией. Благодаря этой коммуникации лионская шелкоткацкая промышленность удовлетворяла свои потребности в сырье из Пьемонта и далее — через Анкону и Адриатику — из Леванта. Да и сам торговый Пьемонт был заинтересован в дороге через Мон-Сенис. Словом, с 1805 года Сенис превратился в обязательный маршрут большой оси Париж — Турин — Генуя. Декреты 1807 и 1808 годов подтвердили его приоритет. В этот период грузооборот сенисской дороги в четыре раза превышал грузооборот симплонской. Однако в 1810 году ситуация изменилась. В результате аннексии Валеза значение симплонской дороги возросло, что облегчило труд таможенников. После аннексии Иллирийских провинций, чтобы избежать заторов караванов с левантийским хлопком, декрет от 12 апреля 1811 года предоставил симплонской дороге те же таможенные льготы, что и Сенису. Поток грузов равномерно распределился по двум дорогам.

За время наполеоновского владычества карта Италии значительно упростилась. Французская Италия, состоявшая из пятнадцати департаментов, раскинулась от Турина до Рима, который в 1809 году будет отобран у папы и превратится во второй по значению город Империи. Королевство Италия включало двадцать четыре департамента и управлялось из Милана вице-королем Евгением Богарне. Наконец, Неаполитанское королевство, отнятое у изгнанных на Сицилию Бурбонов, пользовалось при Жозефе Бонапарте, а затем Мюрате относительной самостоятельностью. Словом, Италия вступила на путь объединения, и Наполеон, явно преувеличивая, поставит это себе в заслугу. «Для пятнадцати миллионов итальянцев процесс агломерации давно уже развивался по инерции. Им надо было просто жить, чтобы ежедневно наблюдать за становлением единства принципов и законов, мыслей и чувств — этого надежного и прочного цемента человеческих сообществ. Присоединение к Франции Пьемонта, а затем Пармы, Тосканы и Рима носило временный характер и, в соответствии с моими замыслами, не имело иной цели, кроме гарантии и ускорения роста национального самосознания итальянцев».

Стремление к политическому объединению, сильно преувеличенное Наполеоном на Святой Елене, сопровождается стремлением к правовому единству. Введение французского Кодекса преследовало цель закрепить аннексию Рима и Турина, подготовить аннексию Милана и ликвидировать в Неаполе старую феодальную оппозицию. Опираясь на 40-тысячную армию, позволявшую ему сдерживать на редкость агрессивную преступность, Жозеф начал глубокие преобразования. Он учредил министерство внутренних дел, насадил в провинциях интендантов по аналогии с французскими префектами, реорганизовал фискальную систему, ввел поземельный налог, осуществил распродажу церковного имущества. Жозефу повезло: ему помогали такие превосходные министры, как Мио, Ре-дерер, Саличетти. Когда в 1808 году Жозефа сменил Мюрат, неаполитанская буржуазия поддержала новое правительство прежде всего потому, что в него вошли два выдающихся политика: министр внутренних дел Зурло и министр юстиции Риччарди, — фактически определявших деятельность кабинета. Постепенно формируется прослойка государственных служащих и офицеров — будущих карбонариев. Несмотря на ограничения, налагаемые режимом континентальной блокады, оживает деловая активность Неаполя. Отменяются устаревшие законодательные акты. На севере (Ломбардия, Тоскана, Пьемонт), где благодаря итальянскому свободомыслию и реформам просвещенного австрийского деспотизма уже действовало прогрессивное законодательство, наполеоновские преобразования не производят ни малейшего впечатления.

Иначе — на юге. Упразднение папского суда в Риме вызвало глубокое потрясение в умах римской буржуазии, состоявшей в основном из юристов. Еще более революционным преобразованием стало узаконение развода, шокировавшее итальянское духовенство. Сеньориальные права были отменены на следующий же день после вступления в Италию французских революционных войск. Наполеоновская оккупация освящает их отмену, хотя и с существенными оговорками — на юге.

Однако итальянскому крестьянину французское владычество не принесло ничего. Крупные земельные владения непосредственно переходят от аристократии к буржуазии, которая отводит их под выращивание перспективных культур. В Пьемонте по инициативе богатых фермеров, превратившихся в крупных землевладельцев, значительно расширяются плантации риса, что приводит к разрушительным для здоровья населения последствиям. «Рисовые поля продолжают косить людей», — писал в 1803 году префект Сезии. И все же французская администрация поддерживает сельскохозяйственные акционерные общества, поощряет лесонасаждения, проводит ирригационные работы в долинах Минчо и Адидже, осушает болота близ Вероны, создает образцовые пастбища. На севере успешно выращиваются пшеница и шелковица, на юге — хлопок, вайда и сахарный тростник.

Наполеон намеревался сделать из Италии поставщика сельскохозяйственной продукции. В промышленном отношении он видел в ней лишь потребителя французских товаров. На севере, где корпоративная система пала задолго до французского нашествия, сложились благоприятные условия для развития национальной промышленности. Между тем шелкопрядильные фабрики Пьемонта приходят в упадок. Итальянский шелк-сырец, или мулине, прямым потоком направляется в Лион. Торговые отношения Франции с государствами Италии напоминают отношения между метрополией и колониями.