Наполеон Великий. Том 1. Гражданин Бонапарт
Шрифт:
Последняя работа Н. А. Троицкого предельно полемична. Он осознанно выделяет наиболее острые вопросы, словно подталкивая оппонентов к дискуссии. Если попытаться свести авторскую концепцию к нескольким узловым моментам, то выходит следующее. В понимании автора Наполеон – своеобразный феномен «демократического диктатора». К 1799 году идеалы Великой французской революции давно утонули в крови гражданской войны, нищете большинства граждан Республики, чиновном произволе и воровстве. Страна находилась в состоянии экономического коллапса. Первый консул энергично и с удивительной быстротой восстановил во Франции политическую и социальную стабильность, преодолел экономический кризис, наладил всю систему управления государством сверху донизу. Принятая в редакции Бонапарта Конституция 1799 года закрепила важнейшие завоевания революции: гражданское равенство, бессословность общества, право собственности. Не удивительно, что подавляющее большинство французов поддержали Наполеона как национального лидера. С другой стороны, Троицкий отмечает и нескрываемый политический цинизм Бонапарта, подмявшего под себя все ветви власти и подавившего оппозицию. Историк считает конституционное оформление гражданских прав при почти полной ликвидации политических свобод неизбежным условием для преодоления постреволюционного синдрома. Трудно судить, насколько правомерна такая постановка вопроса, но возрождение Франции в консульство
В работе Н. А. Троицкого Россия Александра I – полная противоположность наполеоновской Франции. Историк постоянно сравнивает положение двух крупнейших стран Европы начала XIX века, и это сравнение не в пользу нашей страны. В интерпретации Н. А. Троицкого свободная Франция наголову превосходила крепостную Россию во всех без исключения сферах: экономической, социальной, политической, военной. Такая картина тотального верховенства родины Бонапарта над «вотчиной» Романовых не кажется абсолютно достоверной. В частности, Н. А. Троицкий доказывает, что при Александре I военно-полицейский режим в России значительно превосходил то, что было во Франции. Это тезис спорный и практический недоказуемый. Достаточно вспомнить, что в России декабристы долгие годы безнаказанно вели антиправительственную деятельность практически на виду у царя и правительства, тогда как Наполеон решительно и жестко подавлял все очаги сопротивления режиму.
Характер наполеоновских войн в Европе – один из самых дискуссионных вопросов, не имеющий однозначного решения. В «Наполеоне Великом» Н. А. Троицкий повторяет те положения, что отстаивал на протяжении долгих лет. По его мнению, преобразования Бонапарта, в первую очередь отмена крепостного права и Гражданский кодекс, вели к прогрессивным изменениям в европейских странах. Именно это заставило монархические режимы Европы объединиться в борьбе с «корсиканским чудовищем». Историк подчеркивает, что из двенадцати войн, которые вел Наполеон с «феодальными коалициями», только в двух случаях (в кампаниях против Испании и России) он был их «зачинщиком», во всех остальных именно монархи феодальной Европы (при поддержке Англии) стремились уничтожить свободную Францию.
При этом Троицкий признает, что передовые идеи невозможно навязать «отсталым народам» силой. Эти утверждения вызывают ряд вполне логичных вопросов. А пытался ли Наполеон распространять «передовые идеи» мирным путем? Почему он так и не отменил крепостное право в России? Почему, вопреки обещаниям, так и не даровал политическую независимость Польше? И главное. Согласимся, что уничтожение крепостничества и сословного строя, принятие Гражданского кодекса – все это, безусловно, громадный шаг вперед. Но ведь от этого для испанцев, немцев, русских и других «отсталых» народов Европы французы не переставали быть оккупантами. Можно ли приписать стремление к национальной свободе исключительно невежеству масс и корыстным интересам верхов? Определенное лукавство просматривается и в оценке жертв, к которым привели двадцать лет непрерывных военных кампаний Наполеона. Николай Алексеевич указывает, что по размаху и человеческим жертвам наполеоновские войны – «детская игра» по сравнению с Первой и особенно со Второй мировой войной. Такой подход нарушает принцип историзма, определяющего, что каждое историческое событие следует сравнивать с предшествующим ему, а не последующими. Двадцатый век по масштабам насилия и жертв не имеет аналогов в мировой истории. Правомерны ли такие сравнения? Думается, что вряд ли.
С выводами и мнением саратовского историка можно спорить, но вместе с тем многое из того, что происходит в последние годы в общественно-политической и научной жизни страны, заставляет внимательнее прислушаться к автору «Наполеона Великого».
В начале 2000-х годов Троицкий, анализируя новейшую историографию «наполеоновских войн», пришел к неутешительному выводу: удушливая атмосфера псевдопатриотизма вновь воцарилась в исторической науке России. По его мнению, в изучении противостояния России и Франции начала XIX столетия имеет место парадоксальный временной кульбит. Историки постсоветской России, отказавшись от марксизма, вернулись к «дворянско-монархической концепции» второй половины XIX века с ее самодержавным пафосом, воспеванием Александра Благословенного и безудержным поношением Наполеона. Анализируя исследования последних лет о войне 1812 года, о Бонапарте и его кампаниях в Европе, о Заграничном походе русской армии, Троицкий находил, что его понимание личности и великой роли Наполеона в мировой истории, как и его критика «освободительной миссии» русской армии в Европе, противоречат «патриотическому» вектору в современной российской историографии.
Ныне у читателя появляется прекрасная возможность самому оценить позицию профессора Троицкого по дискуссионным вопросам наполеоновской эпохи. Можно не сомневаться, что двухтомник Н. А. Троицкого привлечет внимание историков и неизбежно породит дискуссии. Подлинная научная полемика там, где бьется талантливая и живая исследовательская мысль. А в этом отношении равных Николаю Алексеевичу Троицкому было и есть совсем немного.
Какой роман – моя жизнь!
В десять лет он подвинул нас целым веком вперед.
При жизни он выпустил мир из рук, но после смерти вновь завладел им.
Введение
Верно говорят, что Наполеон – самое известное имя в истории человечества. Столько всего не написано ни о ком другом, кроме Иисуса Христа. Но о Христе пишут уже две тысячи лет, о Наполеоне – две сотни. Пишут и пишут. Великий Фредерик Стендаль еще в 1818 г. предсказал: «Через 50 лет историю Наполеона придется заново писать каждый год» [24] . Сегодня невольно думается, что чуть ли не каждый зрелый историк призван написать своего «Наполеона». Почему? В чем секрет магнетизма наполеоновской темы? А в том, как подметил английский наполеоновед Дэвид Чандлер, «Наполеон и до наших дней остается загадкой, дразнящей и ускользающей, и в то же время он является наиболее благодарной темой для изучения» [25] .
24
Стендаль. Собр. соч. М.; Л., 1950. Т. 14. С. 3.
25
Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. Триумф и трагедия завоевателя. М., 2000. С. 9.
Ни об одном из людей, пожалуй, никогда не было такого разброса мнений – от фанатичного возвеличения, граничащего с обожествлением, до исступленного развенчания, – как о Наполеоне. Величайшие умы расходились в оценках его личности, хотя надо признать, что в подавляющем большинстве они признавали его если не первым, то одним из первых военных и государственных гениев всех времен и народов. Именно в нем они усматривали самый яркий пример «гениального человека» (А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский, В. Гюго и А. Мицкевич) [26] , называя его в своем увлечении «небывалым гением» (Г. В. Гегель), «лучшим отпрыском Земли» (Д. Г. Байрон), «квинтэссенцией человечества» (И. В. Гете), «божеством с головы до пят» (Г. Гейне) [27] и т. д. Для Дениса Давыдова Наполеон – «величайший полководец всех времен»; для академика (механика и математика) А. Н. Крылова – «один из величайших гениев, когда-либо бывших»; для Марины Цветаевой – «бог всей мировой лирики» [28] ; Шарль де Голль назвал его «сверхчеловеческим гением» [29] .
26
Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954. Т. 1. С. 34; Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. М., 1939. Т. 3. С. 139; Гюго В. Собр. соч.: В 15 т. М., 1953. Т. 12. С. 82, 233; Т. 15. С. 12; Мицкевич А. Собр. соч.: В 5 т. М., 1954. Т. 5. С. 174, 221–222.
27
Гегель Г. В. Работы разных лет: В 2 т. М., 1971. Т. 2. С. 343; Байрон Д. Г. Полн. Собр. соч.: В 4 т. СПб., 1905. Т. 3. С. 152; Эккерман И. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. М., 1981. С. 175; Гейне Г. Собр. соч.: В 10 т. М., 1957. Т. 4. С. 424.
28
Давыдов Д. В. Соч. М., 1962. С. 308, 386; Крылов А. Н. Мои воспоминания. Л., 1984. С. 438; Цветаева М. И. Собр. соч.: В 7 т. М., 1994. Т. 5. С. 521. По собственному признанию М. И. Цветаевой, она «больше всех и всего любила Наполеона» и когда впервые приехала в Париж, то «из любви к императору» поселилась на Rue Bonaparte, 59-bis (Там же. Т. 6. С. 304, 613).
29
Цит. по: Туган-Барановский Д. М. Наполеон и власть. Балашов, 1993. С. 258.
По высочайшей шкале оценивали Наполеона как историческую личность самые разные авторитеты: генералиссимус А. В. Суворов, А. С. Пушкин и М. Ю. Лермонтов, И. С. Тургенев и Н. А. Добролюбов, Ф. И. Шаляпин и В. Я. Брюсов, О. Бальзак и Д. Гарибальди, Л. Бетховен и Н. Паганини, Б. Шоу и Марк Твен [30] . Два светила науки и политики из стран, бывших главными врагами Наполеона, англичанин лорд А. П. Розбери и россиянин академик Е. В. Тарле пришли к одинаковому заключению: «Наполеон до бесконечности раздвинул то, что до него считалось крайними пределами человеческого ума и человеческой энергии» [31] .
30
См.: Суворов в сообщениях профессоров Николаевской академии Генерального штаба. СПб., 1900. Кн. 1. С. 20; Реизов Б. Г. Пушкин и Наполеон // Русская литература. 1966. № 4. С. 53–57; Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4 т. М., 1958. Т. 1. С. 45, 47; Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем. Письма. М.; Л., 1961. Т. 1. С. 356, 485; Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. М.; Л., 1961. Т. 1. С. 106; Ф. И. Шаляпин. Т. 2: Статьи, высказывания, воспоминания о Шаляпине. М., 1960. С. 494; Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7 т. М., 1973. Т. 2. С. 183–185; Бальзак О. Собр. соч.: В 24 т. М., 1960. Т. 17. С. 55, 156; Гарибальди Д. Мемуары. М., 1966. С. 318; Тибальди-Кьеза М. Паганини. М., 1981. С. 40, 50; Твен Марк. Собр. соч.: В 8 т. М., 1980. Т. 8. С. 215.
31
Тарле Е. В. Соч.: В 12 т. М., 1959. Т. 7. С. 20; Rosebery A. P. Napoleon. The last phase. London, 1922. Р. 7.
С другой стороны, есть (правда, в неизмеримо меньшем числе) и авторитетно-негативные оценки Наполеона. Так, Ф. Шиллер заявлял, что Наполеон как особый тип исторической личности ему «противен». Декабрист К. Ф. Рылеев считал Наполеона «исчадьем злобным Ада», а идеолог европейского анархизма П. А. Кропоткин относил его к «маньякам, хотевшим заставить мир пойти вспять». И. А. Бунин при имени Наполеона испытывал «просто ужас» [32] .
Заметим, однако, что даже самые яростные критики личных качеств Наполеона не умаляли его масштабности. Антинаполеоновский памфлет 1814 г., изданный в Москве, гласит: «Многие мнили видеть в нем Бога, немногие – сатану, но все почитали его великим» [33] . Единственный в своем роде взгляд на него как на «самонадеянное ничтожество» – взгляд Льва Толстого [34] – воспринимается сегодня как нонсенс, литературное зубоскальство одного гения по адресу другого, хотя именно этому нонсенсу следовали, как правило, советские историки-официозы (П. А. Жилин, Л. Г. Бескровный, Н. Ф. Гарнич) и писатели (В. С. Пикуль, С. П. Алексеев, О. Н. Михайлов), взиравшие на гигантскую фигуру Наполеона, что называется, «со стороны подметок». Характерно, что многие литераторы, а также военный теоретик и историк М. И. Драгомиров «резко отрицательно» (в особенности А. П. Чехов, А. К. Толстой и Д. С. Мережковский) восприняли карикатурное изображение Наполеона в романе «Война и мир» [35] .
32
Шиллер Ф. П. Фридрих Шиллер. М., 1955. С. 331; Рылеев К. Ф. Полн. собр. соч. М., 1934. С. 326; Кропоткин П. А. Этика. М., 1991. С. 312; Бунин И. А. Окаянные дни. М., 1991. С. 148.
33
Сен-Клудский журнал наполеоновых знаменитых дел… М., 1814. Ч. 1. С. 4.
34
Толстой Л. Н. Полн. Собр. соч. М., 1952. Т. 48. С. 60–61. Как известно, Толстой считал «ничтожеством» и В. Шекспира, произведения которого вызывали у Льва Николаевича «отвращение, скуку и недоумение» (Там же. Т. 35. С. 217).
35
См.: Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем. М., 1949. Т. 15. С. 259; Толстой А. К. Собр. соч.: В 4 т. М., 1964. Т. 4. С. 272; Мережковский Д. С. Наполеон. М., 1993. С. 9, 64; Драгомиров М. И. Очерки. Киев, 1898. С. 76; нов М. А. Ульмская ночь. М., 1996. С. 40–41; Симонов К. М. Наполеон // Французский ежегодник за 1969 г. М., 1971. С. 210. О неприятии толстовского Наполеона Эрнестом Хемингуэем см.: Французский ежегодник за 1976 г. М., 1978. С. 11.