Напоследок
Шрифт:
– Какой же ты…, – я оборачиваюсь, сумочка выскальзывает из рук и шмякается на коврик. Пока я старательно подбираю самое обидное, из известных мне ругательств, он уже выбрал.
– Макс всегда говорил, что ты особенная, что в тебе есть что-то. А я и раньше видел, что ты пустышка. Ты просто бл*дь!
Я сглатываю, желая протолкнуть, загнать поглубже возникший в горле ватный ком. На глаза наворачиваются слезы. Не хватало еще расплакаться перед ним. Эта скотина только и ждет! Я опускаю глаза, зажмуриваю их так крепко, так сильно сжимаю кулаки и вдруг, теряя контроль, в беспомощной злобе, бросаюсь на него…
Одним прыжком, как рассвирепевшая
Его слова всколыхнули эмоции, точно ил со дна уснувшего озера, подняв на поверхность всю боль и обиду, что жила внутри. И не важно, что он выше меня на целую голову и шире в плечах раза в полтора. Сейчас мне все равно! Будь он хоть гребаным Тарзаном. Я, сжав кулаки, принимаюсь колотить ими по плечам, груди, по животу. Я бью без разбора, уже не глядя ему в лицо. Кажется, я сошла с ума! Не помню, когда меня охватывала такая сильная, неконтролируемая злоба.
Однако он пришел в себя, я понимаю это, только оказавшись обездвиженной. Щекой он плотно впечатал меня в стену, мои руки сведены за спиной. Одной левой он сграбастал мои предплечья, крепко стиснув их до боли в мышцах. Я бьюсь, как рыба, лишенная воды, все еще пытаюсь сопротивляться. Размахиваю ступнями что есть сил, желая нащупать его лодыжки. Но безуспешно! Единственное, что удается, это потерять свой тапок.
Макушкой ощущаю его дыхание, прерывистое. Он запыхался! Чертов слабак! Он отрывает меня от стены, и плечи пронзает боль. Но я не успеваю застонать, мой рот зажимает ладонь. Его пальцы пахнут мылом, этим вонючим мылом… И мне так хочется укусить его, до боли, до крови. Но я не могу разжать губ, и лишь мычу, от напряжения теряя голос.
Что-то происходит… Наша «конструкция» из двух тел начинает движение. Куда? Очнувшись, я понимаю, что, миновав коридор, мы оказались в маленькой спальне. Какого черта? Ему не составило труда обезвредить меня, но что теперь? Я принимаюсь биться в его руках. Но сопротивление сходит на нет. Во-первых, эта внезапная схватка лишила меня сил. Во-вторых, он так крепко сжимает меня, что каждая попытка причиняет боль.
И лишь вид его растрепанной кровати приводит меня в чувство. Я ощущаю удар ниже колен, и ноги невольно подгибаются. Я падаю лицом в одеяло. Он всем телом наваливается сверху. Мне нечем дышать, в нос ударяет затхлый запах давно не стираного белья. Я начинаю мычать, но осипшее горло издает теперь только хрипы.
Животом и грудью я лежу на кровати, лицо мое по-прежнему сжимает мужская ладонь. Волна тягучего, липкого страха затопляет пространство вокруг. Нет! Только не это! Я покрываюсь испариной, в груди дрожит, мысли похожи на клубок ниток. Все спуталось, я ничего не понимаю. Это какой-то бред!
Он убирает ладонь и я, вновь обретая голос, взываю к нему, сквозь слезы.
– Артем, что ты делаешь? Отпусти, мне больно!
– Мне тоже, – хрипло выдыхает он.
– Я не хочу! – всхлипываю я, – Не хочу… так…
– А мне плевать, чего ты хочешь! – рычит он мне прямо на ухо. Его голос не похож, словно за спиной вовсе не Тема, а кто-то чужой, не знакомый, опасный.
– Пусти, пожалуйста, я буду кричать! – незамедлительно я привожу в действие свой план и что есть мочи ору.
Правда, длится мой крик от силы пару секунд. В разинутый
«Черт!», – я мысленно костерю себя за то, что предпочла джинсам брюки на резиночке. Если бы только на мне были джинсы под пояс, едва ли он смог бы… Но брюки поддаются на раз! И, вместе с трусиками, оказываются у меня на бедрах. Волна стыда накрывает с головой. Боже мой, я стою перед ним на коленях, наполовину голая, в унизительной позе…
Из последних сил я пытаюсь освободиться, вернуть себе способность мыслить и кричать. Уже понимая неизбежность, необратимость того, что должно случиться. Того, что я не в силах изменить!
Даже зная Артема, его неукротимый нрав, невозможно поверить, что он способен на такое… Будто сейчас не он держит мертвой хваткой мои руки, не он мокрым полотенцем заткнул мне рот, не он сейчас ощупывает мою промежность.
Боже, какой стыд! Какое отвращение! «Нет, нет, нет», – повторяю я про себя, надеясь, что страшное видение исчезнет. Но оно продолжается, оно длится. Понимая, что он намерен пристроиться сзади, я верчусь, пытаясь хоть как-то отсрочить свою казнь. Никто и никогда в жизни не поступал так с моим телом! Как это больно, обидно и пакостно чувствовать себя беспомощной куклой в посторонних руках. Но ведь Артем… ведь он не посторонний! Как он может? За что?
Как осатаневший маньяк, он мнет руками ягодицы, грубо ощупывает нежные складки, находит спрятанную в глубинах дырочку. И проникает в нее сначала пальцами.
– Сухая, как монашка! – его голос, едва различимый, доносится сквозь пелену тумана. – Ничего, мы это исправим!
В своей «предсмертной агонии» я делаю последнюю, отчаянную попытку вырваться. Быть может, в нем осталось хоть что-то человеческое? И он отпустит меня? Но вместо этого, мужское тело всей тяжестью наваливается сверху. Странно, но я почти не ощущаю момент проникновения. А чувствую его, когда он уже двигается, скользит внутри меня. Он издает глухой стон и движения становятся интенсивнее. Я мычу от бессильной злобы, ощущая его член, словно поршень, что раздвигает, распирает мою плоть изнутри.
Его рука, подобно удаву, забирается под майку, сдергивает чашечку кружевного шелка и с силой сжимает нежный холмик груди. Сзади снова слышится стон, и я закрываю глаза. Наверное, это сон? Во сне случается всякое! Сейчас я проснусь в своей чистой постели. Нет, перед взором все тот же убогий натюрморт из скомканных простыней. «За что, за что, за что?», – думаю я, исступленно, пытаясь отвлечься.
Он стискивает мне грудь так сильно, что я всхлипываю. Но он не видит моих слез! Он продолжает двигаться во мне, с такой силой, как будто желая проткнуть насквозь. Причинить мне боль. Ему удается… Еще несколько фрикций, и комната взрывается первобытным ревом. Его рев превращается в хрип, и движения, как в замедленной съемке, становятся все тише, тише, тише… Он снова придавливает меня к постели, ягодицами я ощущаю жар его тела. Хватка ослабевает, и я роняю руки на кровать. Я словно марионетка, которой обрезали веревки, лежу и не могу пошевелиться. Он вынимает член, затем медленным движением вытаскивает у меня изо рта кляп. Мои глаза закрыты, я не желаю видеть его.