Направленный взрыв
Шрифт:
Из-за массивного стола навстречу мне поднялся грузный генерал-лейтенант, седовласый, с большой бородавкой на щеке. Он радушно улыбался, и мне показалось, что сейчас он заключит меня в объятия и станет называть по-отечески «сынком».
— Генерал-лейтенант Уткин, — представился он и пошутил: — Но поскольку вы лицо штатское, честь можете не отдавать при встрече, а называть по имени-отчеству: Михаил Юрьевич. Тезка великого русского поэта Лермонтова. Присаживайтесь…
Он показал на стул. Я сел.
— Итак, я в общих чертах знаю,
Он замолчал и задумался.
— Но вы все-таки попытайтесь, — я нарушил паузу.
— Попытаться? — Главнокомандующий поднял брови и глубоко вздохнул. — Попытаться, говорите, Александр Борисович? Если вас интересуют данные касательно полковника Васина, то я вам уже ничем помочь не могу. — Генерал поднял ладонь, давая понять, что он еще не кончил. — Накануне нашего с вами разговора я дал обещание товарищам из военной разведки не разглашать сведений, касающихся деятельности моего подчиненного.
Я почувствовал, что у меня снова закружилась голова, в висках застучали маленькие молоточки: я понял, все-таки нас опередили.
— Поэтому все, что я вам могу посоветовать, это следующее: забудьте о том, что существовал полковник Васин. Его дело теперь на контроле у очень серьезных людей. — Генерал усмехнулся и покровительственно похлопал меня по колену. — А вы знаете, что военные, простите, не чета гражданским и делают дела основательно. Поэтому у вас есть день, чтобы погулять по городу, купить домашним подарки и вернуться в Россию. Господи, сто лет, кажется, уже там не был…
Я покачал головой, соображая, что к чему, и, наконец, задал единственный вопрос:
— То есть вы хотите сказать, Михаил Юрьевич, что вчера в Вильнюсе полковник Васин был арестован людьми из контрразведки? Я правильно вас понял?
Я никогда не видел, чтобы за какое-то мгновение так переменилось выражение лица человека. Генерал побагровел, могучие брылы с бородавкой затряслись, и тезка поэта с ненавистью выдавил из себя, наклоняясь ко мне:
— Кто вам это сказал?
— Что именно? — с самым невинным видом поинтересовался я, прикинувшись дурачком.
— Кто вам сказал, что Васина арестовали?!.. — последние слова генерал Уткин буквально пролаял мне в лицо, брызгая слюной.
Я выпрямился и сел свободно, закинув ногу на ногу.
— Вы знаете, товарищ генерал-лейтенант, — сказал я, подчеркнуто нахально разглядывая всесильного главнокомандующего, — вы знаете, кажется, кто-то ввел вас в заблуждение. Все мы простые смертные, и страхи нам не чужды. Гражданские смертные всегда боялись госбезопасности. Хотя грехов за собой не чувствовали, но все же побаивались. А кого боятся военные смертные?..
Я чувствовал, что мой вопрос попал в цель: всесильного главнокомандующего кто-то взял на пушку. Теперь генерал Уткин боялся того, чего боятся все военные начальники, у которых подчиненный обвинялся в шпионаже, — служебного расследования. Генерал, очевидно, не совсем представлял, какая теперь расстановка в военных верхах после августовского переворота.
Я смотрел в багровую рожу генерала и видел страх и желание поделиться: он бы и рад был, да только не знал, кому и сколько. Я явно почувствовал: за генералом Уткиным стоит кто-то более умный, более уверенный в завтрашнем дне, более хитрый и более коварный, чем этот генерал, унаследовавший образ мышления советского чиновника. Вернее, советского прапорщика, ставшего в армии синонимом «голубого воришки».
— Вам, Михаил Юрьевич, я как родному говорю: полковника Васина все-таки похитили, а вы так обеспокоились оттого, что думаете, будто вашего помощника арестовали контрразведчики? Это не входило в ваши планы, не так ли, товарищ генерал?
Я смотрел на пышущее ненавистью лицо Уткина и чувствовал себя победителем. Да, я оказался прав, Васина действительно похитили, и, возможно, даже по приказу Уткина, во всяком случае, не без его ведома.
— Зря вы ввязываетесь не в свое дело, следователь, — протянул Уткин.
— Расследовать убийство — как раз мое дело, уважаемый Михаил Юрьевич. Я не знаю, какой фигурой был Васин в ваших шахматах, но в моей партии он был, пожалуй, ладьей. — А вы играете в шахматы?
— Немного, — буркнул генерал, мысли которого сейчас вращались совершенно в другой плоскости.
— Так вот, я уже лет десять занимаюсь следственными шахматами. И представьте, — сказал я, поднимаясь с места и давая понять, что вопросов больше не имею, — во время игры я вдруг теряю мою ладью. Каково! Еще не хватало, чтобы я потерял и ферзя…
— А кто ферзь? — Генерал поднял на меня глаза замученного животного.
— Вы, Михаил Юрьевич, — произнес я, широко улыбаясь.
Он несколько секунд молчал, переваривая сказанное мной, затем спросил:
— С чего вы решили, что я — ферзь и играю на вашей стороне?
— Это не я решил, — сказал я. — Это вы сами решите в течение ближайшего часа.
Уткин оперся кулаками о столешницу:
— Где вы остановились?
— В вашем госпитале, как вы и хотели, — улыбнулся я.
— В госпитале? Почему? Вам нездоровится?
— Нет, я уже здоров, — коротко ответил я, понимая, что мой удар по голове санкционировал не Уткин.
Я хотел спросить генерала про Грязнова, но в этот момент раздался тихий телефонный звонок — это была внутренняя связь.
— Да… Он у меня… Ничего существенного, я же сказал — ничего! — вдруг рявкнул в трубку Уткин. — Да, думаю, не откажется повидаться с вами. — Уткин отнял трубку от уха и сказал: — Вас ждет Ваганов, надеюсь, не откажетесь провести с полчаса в приятной беседе с ним? — подозрительно ласково спросил генерал.