Напролом
Шрифт:
— Мочи его! — держась за ухо, заорал Зуб. — Шурик, наглухо мочи!
Подбодренный криком, Шурик сделал выпад. Стас ожидал этого и легко уклонился в сторону. Дал подсечку. Когда бандит потерял равновесие, ударом в голову сшиб его с ног. Потом от души врезал носком ботинка под ребра. Хотел дать еще, но сбоку уже налетел Гундосый. Прут просвистел возле самого лица. Стас повернулся. Блатной замахивался снова. Рожа у него была вся в крови, пасть оскалена. Поднырнув под удар, Стас плечом впечатался Гундосому в солнечное сплетение, и тот полетел кувырком.
На ногах остались лишь Стас и Зуб, который нападать не спешил. Решив не упустить
— На, сука! Получи! — раздался хриплый визг.
Стас поднял глаза. Прямо перед ним стоял Гундосый и опускал ему на голову свой прут. Стас отчетливо видел, как железяка описывает дугу. В эти страшные доли секунды ясно понял, что уклониться не успеет.
Закрыв одной рукой голову, он отпрыгнул в сторону и, не поднимаясь с земли, выстрелил. Пуля попала Гундосому в ногу. Промахнуться было трудно: он стоял всего лишь в метре от него.
Бандит упал, поначалу даже не поняв, что случилось. Потом взглянул на окровавленную штанину и завыл.
Выстрел отрезвил и остальных. Зуб и Шурик в растерянности замерли. Они явно не ожидали такого поворота событий.
Стас, не торопясь, поднялся с земли. Шурик взмахнул было ножом и тут же получил пулю в плечо. Выронил свой кнопарь, заорал дурным голосом и бросился наутек.
Зуб попятился. Он был толст и неповоротлив и поэтому так же резво ретироваться с поля боя, как Шурик, не мог. Умирать от выстрела в спину ему не хотелось. Он стискивал зубы и изо всех сил сдерживал рвавшиеся наружу крики. Урка старался не привлекать к себе лишнего внимания.
На улице было тихо, только собаки лаяли. Казалось, что страшная разборка со стрельбой и поножовщиной абсолютно не потревожила местных жителей. Впрочем кое-где захлопали окна.
Зуб стоял ни жив ни мертв. Когда Стас направил и него пистолет, поднял вверх руки. Стало почему-то смешно, и Стас нервно рассмеялся.
— Пошел вон! — четко сказал он бандиту и махнул пистолетом.
Он добежал до автобусной остановки, напряженно ожидая, что вот-вот раздастся вой милицейских сирен. Но, видно, местные привыкли к выстрелам и разборкам — на Красноармейской улице стояла безмятежная тишина. Даже собаки и те успокоились, умолкли.
Но ждать автобуса было чистым безумием. Он мог не прийти еще полчаса, а за это время пострелянные им бандюганы вполне собрали бы армию отморозков, с которыми ему не справиться.
Стас остановил проезжавшую мимо «Техпомощь» с двумя полупьяными работягами и, посулив водиле пятьсот рублей, влез в темный кузов. Усевшись на скамейку, Стас привалился к борту и прикрыл глаза, и только теперь он испугался по-настоящему.
ЧАСТЬ III Глава 21
Поднявшись по лестнице, Плешивый неодобрительно покосился на двух громил, скучавших возле дверей его квартиры. Эта круглосуточная охрана стесняла его, лишала чувства свободы, которым он после стольких лет, проведенных в неволе, особенно дорожил. К тому же Плешивый считал это совершенно излишним. Кто посмеет напасть на вора в законе? Конечно, в городе шла война, бойцы Арсена сражались с головорезами Норвежца, но он, Плешивый, стоял над всеми этими разборками. Конечно, все знают, что он поддерживает Арсена и люто ненавидит его противника. Но это разные вещи. Одно дело, когда Норвежец без зазрения совести режет обычных людей, пусть и с понятиями, и совсем другое — открытое покушение на смотрящего по региону. Сходка не простит этого наглецу, ему однозначно будет вынесен смертный приговор.
Плешивого беспокоило не это, а то, что в других регионах России узнают о беспределе, творящемся в его вотчине. Пойдут слухи о его неспособности или, что еще хуже, нежелании поддерживать порядок. И тогда, глядишь, большой сход лишит его статуса.
То, что Норвежец беспредельщик и его место у параши, конечно же, не подлежало сомнению. Он давно с Якулом снюхался, а тот пляшет под его дудку и других воров мутит… Быстро задавить его не получится. Наоборот, Плешивый явно проигрывает в этой войне, его люди уже не решаются посещать злачные места, да и просто на улицу выходят с опаской. А еще у ментов новая мода появилась: следят за Арсеновыми бойцами и раза по два на день подвергают их проверке документов и личному обыску. Понятное дело, что, когда идет война, пацаны ходят с оружием. У кого волыну найдут, на того сразу же наручники надевают и в камеру. Уголовное дело заводят. И все по закону, статья двести двадцать вторая, не придерешься.
Боевиков Норвежца при этом не трогают. Прекрасно знают, что те тоже при стволах, но, видно, есть соответствующий негласный приказ, кого вязать, а кого нет. Политика двойных стандартов, мать их так…
Хреново обстоят дела, очень хреново. Плешивый еще важничал и раздувал щеки, делая вид, будто все находится у него под контролем, но сам все больше чувствовал, что земля уходит из-под ног.
Чтобы свалить Норвежца, нужно собирать региональную воровскую сходку и открыто признаваться в своей неспособности самому разрулить ситуацию. Честолюбивого Плешивого такой вариант совершенно не устраивал. но скрепя сердце он отдавал себе отчет в том, что другого выхода просто нет. Наркоторговля все больше набирала обороты. Поставки таджикских «арбузов» росли, стоимость дозы падала, и теперь чуть не весь город пристрастился к дешевому кайфу.
Все же вор решил в последний раз испытать удачу и через посредников назначил Норвежцу встречу. Хотел серьезно поговорить. Пусть если и не сворачивает свой грязный бизнес, то хоть ограничит его. Например, уберет свои «передвижные наркомагазины» от школ и игровых салонов, где могут собираться подростки.
Плешивый считал, что Норвежец должен пойти па это. Не полный же он дурак, должен понимать, чем закончится для него такое противостояние. Так долго продолжаться не может.
В течение часа должен был поступить ответ. Если Таганцев согласится на личную встречу, то, значит, дело в шляпе. Тогда и он пойдет на уступки. Если же отклонит предложение Смотрящего — война будет продолжаться…
Плешивый, едва кивнув телохранителям, отпер дверь ключом и вошел в квартиру. Сразу же открыл холодильник, достал оттуда запотевшую бутылку пива и набулькал стакан. Залпом выпил. Потом поставил чайник.
Сотовый телефон лежал на столе. Плешивый время от времени поглядывал на него. До истечения срока оставалось сорок минут. Вот-вот раздастся звонок. Давно он так не нервничал, хотя, казалось бы, повидал на своем веку многое.
Прихлебывая из высокой кружки крепкий чай, почти чифирь, Плешивый прошелся по комнате. Ни чай, ни любимое пиво не доставили ему никакого удовольствия. Слишком мрачны были его мысли. Телефон он специально оставил на кухне, чтобы не пялиться на него ежеминутно.