Наречённая из-за грани, или Попаданка в придачу
Шрифт:
Прав был Виргил.
Не во всём, но кое в чём точно.
Избалованный тепличный цветок по имени Феодора и без участия Костаса купался в неге, любви и заботе ближних своих. От неё никогда не требовали ничего серьёзного, никогда ни на чём не настаивали, она ни в чём не нуждалась и до поры до времени ничего не желала так страстно, чтобы отказаться от чего-то, поступиться чем-то. Единственной трагедией в её жизни была смерть матери, едва Феодоре исполнился двадцать один. Девушка долго горевала и, похоже, скорбь и траур стали одними из причин, почему ни в тот год, ни позднее Алишан не поднимала тему обязательного сочетания. Да и острой необходимости как будто
Внезапные настойчивые разговоры о сочетании Феодору глубоко возмутили. Алишан всё чаще напоминала, что адарский дар по её линии уже не передастся, вся надежда на одну лишь Феодору и пора бы наконец подумать не только о себе.
На свою беду девушка поведала обо всём возлюбленному.
Костас действительно оказался ревнив. Или опасался, что в результате уговоров Феодора даст заднюю. Он же её уговорил? Уговорил. И с лёгкостью завидной. Так где гарантия, что однажды Феодора не уступит снова, только уже сестре?
В Бертерском домене Феодора искала возможность устроить схрон. Ей не составило труда разыскать Ярен, бывшую надёжной советчицей покойной матери, но поначалу девушка не решалась ей довериться, выбирала между безлюдным перепутьем и Пертом. Да, в Перте папины родственники, однако они люди простые, от адарских дел и других доменов далёкие и потому меньше шансов, что выдадут. Феодора с ними встретилась, пообщалась немного, пусть и без большого энтузиазма с обеих сторон.
Случайному знакомству с Ормондом значения она не придала. Приятный молодой человек, приятные, необременительные встречи, поводы для которых она придумывала себе сама. С его помощью Феодора знакомилась с городом, с жизнью, что отличалась от её прежней, и всё чаще задумывалась, что она тоже могла бы жить вот так, просто и честно. Зачем бежать за тридевять земель, в неведомое Тридевятое царство, когда вот она, обычная, понятная жизнь, во всей безыскусной своей красе. Жаль, Костас идею не оценил. Она еле уговорила его сделать фотографический портрет, стоивший ей кучи потраченных нервных клеток и последующей ссоры с любимым. Костас решил, будто она поддалась на уговоры сестры, а то и провела тайком первое сочетание и теперь прячет избранного дома в сундуке. А может, потому она и стала столь часто в этот Перт наведываться в одиночку, что у неё там сочетаемый завёлся? Ну, или просто любовник. После Костас просил прощения, целовал Феодоре руки и не только и уверял, что вся его ревность, ярость и боль следствие сильной любви и страха потерять возлюбленную. Когда подошёл срок, Феодора переместилась в Перт, в последний раз встретилась с Ормондом и забрала фото.
Местом схрона стала избушка Ярен. Уж к бывшей камеристке Костас не ревновал. Постепенно Феодора перетащила туда часть одежды и драгоценностей – наличных денег у неё было не так много, как требовалось для начала новой жизни. Возможностей связаться с Алишан Ярен не имела и к затее Феодоры относилась с философским смирением. Намекала порой, а хорошо ли Федя подумала, а уверена ли, а нужно ли так всем рисковать, но никогда не говорила прямо, не настаивала. А вокруг Феодоры и так внезапно оказалось слишком много давящих на неё людей.
С одной стороны сестра.
С другой возлюбленный.
С третьей брат и кузина, которые не требовали сочетаться сию минуту и в чём-то даже сочувствовали, однако совершенно не помогали, лишь нагнетали обстановку вопросами, намёками и своим мнением. Потому-то признаться во всём Эсфел Феодора решилась только накануне бегства.
День побега.
Первый прыжок.
Второй.
Третий.
Феодора сбилась со счёта ещё до конца первой десятки. Алишан могла отследить перемещения сестры через зеркало, являвшее по запросу не только сочетаемых, но саму сеть, сохранявшую в течение какого-то времени нить движения адары. Поэтому надлежало переноситься как можно быстрее и чаще, чтобы нить поскорее запуталась и исчезла среди прочих.
Феодора не помнила ни доменов, ни перепутий, куда их заносило. Она помнила страшную усталость, какую никогда не ощущала прежде. Слабость, накрывавшую тяжёлым душным одеялом всё чаще и чаще. Силу, стремительно утекавшую водой сквозь пальцы. Она пыталась её удержать, собрать в себе, сохранить хоть каплю…
Не получалось.
Вместе с Феодорой слабела и я. Набор сцен превратился в короткие мимолётные вспышки, за коими я подчас не успевала ничего разглядеть. Нас обеих швыряло безжалостно по всему миру, шпыняло от ракетки к ракетке, словно мячик для пинг-понга.
Костас был рядом и каждое его прикосновение, прежде дарившее тепло, счастье и уверенность, вдруг стало холоднее льда. Он то дёргал и требовал поспешить, то обнимал крепко и просил потерпеть, ведь осталось совсем немного.
Феодора не помнила, под каким номером в списке выбранных ею точек для остановок шёл Глос, но там она и свалилась в прямом смысле. Повисла в объятиях Костаса, не в силах даже сдвинуться с места. Он донёс её до местного постоялого двора и снял комнату. В воспоминаниях мелькнул момент, где Феодора, еле шевеля безвольными руками, переодевается в ночную рубашку и падает на кровать, прошептав напоследок, что только передохнёт минуточку, а потом сразу в путь. Будто издалека я слышала шаги и голос Костаса, шелест и шорохи, тонущие в нарастающем мелодичном перезвоне невидимых колокольчиков.
Зов.
Сеть звала меня и звала Феодору и ни одна из нас не могла ей сопротивляться, не могла не потянуться за ласковым её теплом.
Она звала.
Куда?
А хрен его разберёт.
Феодоре она обещала покой. Шептала, что больше ей не придётся перемещаться до потери сознания. Больше никогда не придётся телепортироваться куда-либо.
А мне…
Дивные новые миры? Фэнтезийные страсти-мордасти?
Похоже на то.
Говорила же, нефиг было читать о попаданках и вообще… страшно представить, что было бы, если бы я о каком-нибудь зомби-апокалипсисе читала.
Сеть мягко согласилась.
Я вздохнула.
И что дальше?
* * *
Дальше я проснулась.
Или очнулась – я так и не поняла, что это, собственно, было и почему произошло.
Только вот салон зафира опять не увидела.
Надо мной обычный белёный потолок и даже не слишком высокий. Вокруг стены, оклеенные светло-зелёными обоями с незатейливым узором, и именно вид обоев как таковых породил на мгновение подозрение, что я дома, в своей квартире.
Правда, дома-то у меня обои отнюдь не зелёные.
И кровать поуже, односпальная.
И трёх товарищей, стерегущих мою персону, нет.
Люсьен, на правах первого мужа, прикорнул на краю постели. Филипп, уронив голову, застыл в неудобной, скрюченной позе на стуле, стоящем в изножье кровати. Ормонд обнаружился сидящим на подоконнике, привалившись спиной к раме. За окном темно, комната освещена приглушённым светом бра над кроватью, и я с опозданием опознала в ней спальню Ормонда.
Надо полагать, с телепортацией опять не сложилось.