Наречённая из-за грани, или Попаданка в придачу

Глава 1

Разбудило меня бормотание. Нудное, полное истовой мольбы, оно навязчиво звучало над ухом и почему-то не торопилось заканчиваться.

– Прошу тебя, Дора, не уходи. Вернись ко мне, молю тебя…

Перерыв бы сделал, что ли. Нельзя же так настойчиво бубнить над спящим человеком, мешая тому предаваться заслуженному отдыху.

– Прошу, Дора, любовь моя, вернись.

Нет, ну в какой-то степени звучало пылко, проникновенно, аж за душу брало. Сразу хотелось пожалеть несчастного страдальца и…

Стоп.

Голос мужской?

Мужской.

Незнакомый?

По крайней мере,

А я уже два года живу одна и посторонних особей мужского пола в моей квартире быть не должно.

Разлепила отяжелевшие веки и на секунду ужаснулась непроницаемой черноте вокруг. В панике моргнула раз-другой, и чернота побледнела, рассеялась чуть, превращаясь из непроглядной тьмы из серии «хоть глаз коли» в обычную темноту плохо освещённого помещения. Из зыбкого сероватого сумрака выступили очертания тесной, скромно обставленной комнатушки. Белёные стены, плотно завешенное окно, выделявшееся на общем фоне более светлым, полосатым прямоугольником. Столик, шкаф, по виду платяной, ширма, печка-буржуйка и узкая кровать, занятая моим бренным телом. На прикроватном столике тихо умирала свеча в стадии огарка, не столько освещавшая комнату, сколько копившая зловещую черноту по углам. Из окна не долетало ни звуков, ни голосов других людей, ни шума проезжающих машин, и тишина эта, резкая, непривычная для жителя мегаполиса, пугала сильнее, чем тьма перед глазами поначалу. Продолжавший бормотать мужчина сидел на стуле, придвинутом к постели, и бережно, едва ощутимо держал мою руку в своей. Встрёпанная темноволосая голова склонена, глаза прикрыты и даже в потёмках видна исказившая лицо гримаса страдания.

– Дора, любимая, душа моя, прошу тебя, услышь меня… вернись ко мне.

Я посмотрела на вторую свою руку, лежащую поверх одеяла. Подняла её, удивляясь, как вяло, заторможенно реагирует собственная конечность.

Или не собственная?

Рука казалась моей, насколько возможно судить при скудном освещении, но малейший намёк на маникюр исчез, ногти обрезаны непривычно коротко, под ноль. Я попробовала пошевелить пальцами и они, подрагивающие, неуверенно отозвались. Опустила взгляд ниже, присмотрелась к телу, укрытому по грудь тонким одеялом, протянула руку к лицу, коснулась щеки и поморщилась, ощутив, как холодны пальцы. Провела подушечками по скуле, носу, губам. Кожа гладкая, прохладная, все важные части лица на месте. Потрогала лоб и макушку. Лоб не горячий, волосы в наличии, явно взлохмаченные и не вполне свежие. Во рту плотно обосновалась Сахара, тело будто онемело, отвечая на каждое движение покалыванием то тут, то там, и ещё хотелось в… дамскую комнату. Вероятно, пролежала я в кровати уже немало времени.

– Любовь моя, душа моя, единственная моя, – бубнил мужчина, не иначе так глубоко уйдя в свои мольбы, что не замечал ничего вокруг. – Дора, прошу тебя…

Я попыталась осторожно освободить удерживаемую руку, и мужчина наконец умолк. Открыл глаза, медленно, словно опасаясь, что ему просто почудилось, поднял голову и уставился на меня с безграничным недоверчивым изумлением. Я прижала освобождённую конечность к себе, поелозила, силясь отодвинуться подальше. Тело помогать не спешило, да и ширина кровати не оставляла пространства для манёвра.

– Дора? – тихо, проникновенно повторил незнакомец, таращась на меня, точно на внезапно воскресшего зомби.

Вроде замочил мертвяка только что, а он – хоба! – и не убился. И патроны, как назло, закончились.

– Я… – я откашлялась. – Я не…

– Дора, ты вернулась! – восторженно возопил мужчина, цапнул мою руку и прижался неожиданно горячими губами к холодным пальцам. – Всея Отец услышал мои молитвы и дозволил тебе остаться со мной!

Может, бедолага умом слегка тронулся от радости такой великой?

– Э-э… простите, но, кажется, вы ошиблись, – попыталась я достучаться до трезвого рассудка незнакомца. Если, конечно, таковой у него ещё остался.

В ответ мне пылко облобызали всю кисть.

– Я так страшился, что ты покинула меня навеки! Денно и нощно я молился о твоём возвращении, звал тебя неустанно, мою единственную любовь.

– Единственная любовь – это замечательно, чесслово, но я не… – в который уже раз начала я и умолкла в растерянности.

Я проснулась в странном месте, мало похожем на мою квартиру и вообще на нормальное современное жильё, хотя накануне легла спать в свою кровать и одна. Рядом незнакомый мужик, называющий меня чужим именем. Тело выглядит моим, но это неточно, потому как кроме рук я ничего не видела, да и те то ли мои, то ли нет. Вывод – я всё ещё сплю и вижу сон повышенного градуса реалистичности.

Ущипнула себя за шею и поморщилась. Неприятно, ага. Да и незнакомец ощутимо исколол кожу усами.

Значит, видение сие не сон, но суровая явь.

Тогда меня могли накачать снотворным, выкрасть из собственной квартиры и привезти в эту непонятную тёмную комнату, а слюнявящий мою руку мужик играет роль, пусть и хрен разберёт, какую и на кой. В этом случае надо попытаться понять, что происходит на самом деле и чего от меня хотят неведомые похитители. Либо…

Чёрт побери, этого не может быть. Вот просто не может и всё!

А нефиг было на сон грядущий читать романы о попаданках. Хотела, Варенька, дивных новых миров и фэнтезийных страстей-мордастей? Получи и распишись! Вон, даже любовь, единственная, великая и наверняка истинная, приложилась комплектом и никак не угомонится, перемежая восторженное бормотанье с лобзаньем несчастной руки. Заодно время экономит, избавляя от необходимости искать и завоёвывать местного принца, короля или лорда-дракона какого.

Попробовала приподняться, и мужчина таки отлепился от моей многострадальной длани и уделил внимание тому, что выше. А именно потянулся ко мне, вынуждая отодвинуться на самый край, и вперился обожающим взглядом преданного пса. Я с трудом сглотнула сухим горлом и поняла, что попала я куда или всё же сплю, а зов природы никто не отменял. Очень-очень срочный зов.

– Мне бы… то есть могу я…

Взор стал вопрошающим.

– Где здесь… э-эм… комната для девочек?

– Комната для девочек? – озадачился мужчина.

– Ну… – а, была не была, некогда высокий слог да словеса изысканные выплетать. – Туалет, санузел, уборная, сортир… отхожее место… не знаю, как его ещё можно назвать.

Мужик моргнул, отчего-то заметно смутился и указал на ширмочку в углу.

Следовало догадаться.

Откинув одеяло, я приподнялась, осторожно перевела себя в сидячее положение и спустила ноги с кровати. «Единственная любовь» смутилась сильнее и вовсе отвернулась. Странно. Тело прикрыто длинной белой сорочкой с рукавами две трети и кружевным воротничком под горло, в комнате темно и ничего лишнего не рассмотришь при всём желании, а этот скромняшка взгляд стыдливо потупил. Я встала с постели, выждала секунду-другую, дабы убедиться, что могу держаться на своих двоих и не падать, и поковыляла к ширме, хватаясь попутно за все подворачивающиеся под руку предметы. Она оказалась совсем простенькой – сероватая ткань натянута на две деревянные рамы, развёрнутые тупым углом к основному пространству комнаты. За ширмой совсем потёмки, я машинально пощупала стену в поисках выключателя и, разумеется, ничего похожего не нащупала.

– Твою ж… – я оглянулась на мужчину, старательно рассматривающего что-то у себя под ногами. – Эй, а хотя бы свечку сюда можно? Не видно ж ни зги.

Незнакомец встрепенулся и подорвался со стула. После непродолжительной суеты мне торжественно вручили маленький подсвечник с зажжённой свечой, и я смогла в полной мере оценить все… хм… удобства.

За ширмой прятался ночной горшок и кургузый столик. На столике тазик, кувшин с водой, отрез нестиранной ткани и прислонённое к стене зеркальце без оправы. Я опасливо покосилась на горшок, но тот вроде был пустым и относительно чистым.