Наречённая. Книга 1
Шрифт:
— Нет, только не так, — сказал он твердо, с хрипом, продолжая поглаживать теперь уже не так исступленно, не выпуская из плена, — только не так, — дышал тяжело мне в висок, держа крепко в своих руках. — Ты не получишь, лживая похотливая асс'aру.
«Что не получу?» — отдалось и потухло эхом в моем содрогающемся, сокращающемся от тягучей истомы лоне.
1_17 Истана
Он смял мои груди, склонился, темные, влажные от пара пряди исгара скользнули по моему лицу. Маар прихватил зубами сосок, прикусил, покатал его языком, разливая по моему телу щекочущую боль и блажь. Мне не хотелось двигаться, не было никаких сил. И Маар пользовался тем, втянул сосок в себя, прижимая чуть пухлыми, но шершавыми от морозов губами, и от этого в солнечном сплетении завернулось желание. Он отстранился, я уловила его тяжелый дрожащий вдох, его ладонь скользнула по моему животу вниз, до светлых волос, задержалась и вернулась обратно, накрывая грудь, стиснула судорожно. Он будто хотел уйти,
— Возвращайся к себе, тебя ждет еда, — мрачно проговорил он и, больше не глядя на меня, вышел, оставив меня лежать на лавке обессиленную и растерянную.
Я тянула в себя запах страха и страсти — запах Маара. Горько-смолистый на вкус. Во мне все закручивалось в водовороте от непонимания происходящего. Чего он хочет, зачем так мучает?
Отдышавшись, я кое-как поднялась, склонилась над дочкой старосты, та лежала неподвижно. Невольно дрогнуло сердце — не случилось ли беды? Я зачерпнула ковш холодной воды, брызнула ей в лицо. Девушка, закашлявшись, очнулась. Меня напугал ее опустошенный вид, она будто не соображала, где она, и что произошло. Осторожно сев, она поджала губы и заплакала.
— Тебе больно? Может, я могу чем-то помочь? — спросила я, пытаясь хоть что-то сделать и утешить.
Но дочка старосты вдруг стиснула челюсти и зло посмотрела на меня, ошпарив ненавистью, отшатнулась, как от прокаженной, кривя губы в презрении, скидывая со своего плеча мою руку. Поднялась, чтобы уйти с гордо поднятой головой, да не вышло, лицо исказила тень муки от малейшего движения, что, верно, причиняло боль. Тяжело переставляя ногами, согнувшись, она оставила меня одну.
Я в недоумении проводила ее взглядом, совсем теряя логику всего, что обрушилось на меня. Странные люди, странные нравы, что я не так сделала? Посидев немного и не найдя ответов, я тоже собралась, да и печь начала остывать — в парилке становилось заметно прохладнее. Пробежав по морозу до дома, я бесшумно на носках прошла переходами, слыша мужские голоса за закрытой дверью, юркнула в комнату, в которую привел меня Маар, и заперлась. Только теперь могла свободно выдохнуть. На столе меня и впрямь ждал ужин — горячее жаркое, источающее сладко-пряный запах. Я торопливо скинула с себя влажную одежду, расчесала мокрые волосы широким гребнем, похоже, выточенным из кости, и, облачившись в чистую сорочку, уже почувствовала себя сноснее. Хотя, с какой стороны посмотреть. Глянув на запертую дверь, я, взяв походное платье, вытащила сверток со своим сокровищем, решив сперва утолить свое любопытство, а уж потом голод. Кусая губы в волнении и нетерпеливом предчувствии, собрала мозаику из осколков, раскладывая на постели. Конечно, не помешал бы клей, но это уже была роскошь. Маар раздушил его знатно, некоторые мелкие осколки я так и не собрала, сохранились жалкие остатки. Когда все было готово, я взяла ночную масляную лампу и, набрав в грудь больше воздуха, заправив за уши еще влажные волосы, склонилась, заглядывая в зеркало.
Все, что было потом, изменило меня раз и навсегда. Как и прошлый раз, я увидела бледную, как жемчуг, кожу, четкие правильные черты, наверное, слишком правильные: чуть выпирающие женственные скулы, узкие крылья носа, идеальные губы, очень красивые, чувственные и, что важно, естественные, росчерк бровей и насыщенные до пронзительной глубины голубые глаза в обрамлении пушистых темных ресниц. Вот тут-то я и перестала дышать, вперившись в исполосованное трещинами зеркало. Мне вдруг в один единый миг сделалось дурно. Я смотрела в свои глаза, в то время как вокруг густая темнота, казалось, пришла в движение, скапливаясь, подкрадываясь к языку пламени лампы. Я дернулась, чтобы оторваться от отражения, но меня будто что-то держало изнутри, не позволяя и шелохнуться.
А потом отражение перед мной начало растворяться, мутнеть, заплясали яркие всполохи и тут же погасали, открывая мне совершенно друге пространство, другую комнату — мрачную, с черным закоптелым потолком. Запах подгоревшей снеди заставлял слезиться глаза и першить — горло.
— Не надо, прошу, отпусти. Отпусти! — услышала голос, и он обжег изнутри хуже сока болиголова.
Этот голос я знаю, он был настолько мне родной, что горло сдавил болезненный спазм. Я подскочила с пола и подтянулась к лестнице, спряталась за нее, а точнее, моя сестра посадила меня туда, строго и грозно наказав: что бы ни услышала и ни увидела, я не должна вылезти отсюда. Я была очень послушной и не могла перечить старшей сестре. Но когда услышала ее голос, надрывный, молящий о пощаде, не могла усидеть, выглядывая в щель досок. Меня продрало оцепенение, когда я увидела его — мужчину в темном. Он в упор смотрел на распластавшуюся на столе девушку, скручивая в руках толстую веревку, а потом накинул на ее шею, туго затянув, и горло сестры стало издавать только хрипы, а сам он, раздвинув ей ноги, жестко брал ее. Я смотрела и чувствовала, как слезы обжигают мне щеки, а внутри пронизывает острыми шипами боль, такая щемящая, невыносимая, всеобъемлющая, раздирающая меня на части. Видеть, как этот чужак с черными волосами долбится в почти недвижимое нежное тело девушки, стало для меня потрясением. Я не хотела смотреть, но не могла отвернуться, немой крик рвался из моего горло, но мне было страшно до дрожи, до оцепления и онемения в руках и ногах. Насильник, издав дикое рычание, рванулся в последний раз, выпуская девушку, которая к тому времени уже не шевелилась. И вдруг посмотрел ровно туда, где таилась я. Мое сердце оборвалось, когда я узнала его. Это был он — Маар ван Ремарт. Я, будто подкошенная, опустилась на пол, обхватив свои маленькие колени, задохнулась, а потом на меня упало целое небо и вся моя прошлая жизнь.
Я вспомнила все, а главное — кто я есть по своей сущности. Этот град осознания и воспоминаний был для меня непосилен, слишком, он тянул меня ко дну. Одно воспоминание за другим, словно брошенный булыжник, било в грудь, причиняя немыслимую боль. Та маленькая девочка, которая стала свидетельницей жестокой расправы над сестрой, не стала отсиживаться в темном углу. В той злосчастной кухне на постоялом дворе, где подрабатывала моя сестра, я дождалась, когда этот выродок напьется, когда еще раз возьмет мою сестру, асс'aру, уже бездыханную, а потом, как пьяный телок, свалится прямо рядом с ней, выронив бутылку, и уснет. Я взяла нож, приблизилась к нему и ударила в грудь, в самое сердце. Маленькая девочка убила его. А потом сбежала в холод и встретила старую ведьму, что помогла избежать ужасной участи, заключив ее душу в другом мире. Ведьма упокоила ее тело в горах, что жило и питалось жизненными токами земли до тех пор, пока все не стихло. Только мертвец оказался жив. Жив! Я захлебывалась, задыхалась отчаянием, болью и страхом, я падала в черноту, срываясь с вязких краев своего сознания, неотвратимо летела вниз, мое тело холодело и немело, я канула в бездну, где не было ничего, кроме черноты и льда. Ненавижу… Ненавижу… Чтобы ты сдох, проклятый исг'aр… Но лучше умереть самой, лишь бы избавиться от этой боли.
2_1 Maap
Маар вытерся полотенцем, бросил его на лавку. Перед глазами асс'aру — голая и возбужденная. Даже сквозь пар он видел, как горят ее глаза, горят морозными инеем, обжигающе-холодным, и вся его стойкость трещала льдом. Проклятая ведьма! Он кончил в ту девку, смотря на нее и представляя, как станет выплескивать семя в нее. Даже сейчас его яйца скручивались в тугой узел от этого безудержного желания, выворачивающего всего его наизнанку. Но он не должен брать ее. Он может стать от нее зависимым, хотя, кого Маар хотел обмануть? Он уже утонул в своем вожделении, погряз по самые яйца, и единственный способ разорвать это навязчивое наваждение обладать ей — это убить асс'aру. Убить Истану. Маар провел пальцами по ножнам, что лежали на столе, сжал в кулаке прохладную рукоять клинка. Внутри него разлилась чернота, закручивая его в воронку пустоты. Сердце бухало в груди горячо, надрывно, разжигая в нем гнев — сможет ли вонзить клинок в ее сердце теперь? Ярость на самого себя за то, что сомневается в этом, ошпарила кипятком. Если бы только можно было выжечь мысли и желания! Проклятье! Маар разжал пальцы, положив оружие обратно. Одевшись, он вышел из комнаты, направившись к своим воинам. Он знал и другой способ забыться.
Внизу застолье после тяжелого дня только расходилось. Среди гуляющих были и девушки — пришли, видно, из любопытства, но от усталых, захмелевших после парилки мужчин, находящихся в слишком долгом воздержании, так просто сбежать не удалось, те охотно брали девиц в оборот. Из соседних закутков уже раздавались крики и постанывания, скрип досок. Едва насытившись, выходил один, и тут же шел другой. Для каких-то семей в этом году будет приплод.
Маар невольно глянул в сторону длинного перехода, надеясь, что асс'aру заперлась изнутри. Конечно, никто не посмеет покуситься на нее, но все же. Маар мог доверять только самому себе, хотя с появлением асс'aру и в том начал сомневаться. Их переход затянется еще на несколько недель, если, конечно, все будет чисто, и порождения больше не встретятся на их пути. Маар ощущал тишину, холодную, неподвижную — все замерло кругом, и пока волноваться было не о чем, ближайшие сотни миль их путь безопасен. Но не стоит слишком расслабляться, с каждым днем они приближались к самому опасному месту в Навреиме — крепости Ортмор.
Маар смотрел на раскрасневшиеся лица воинов, слушая их смех, но в мыслях четко выстраивал план их дальнейшего перемещения, его ум работал слаженно, без перебоев и провалов и днем, и ночью.
Чувствуя в себе уже достаточно хмеля, Маар отставил кружку — с него достаточно. Разморенный духотой, он позволил себе расслабиться, но стоило это сделать, как в теле его всплеснул жар до покалывания в ладонях, вновь захотелось сжать в своих объятиях асс'aру, слышать, как шелестит под ладонями бархат ее кожи, коснуться нежных и теплых влажных складок. Внутренний исгар в нем взвыл — невыносимо! Ван Ремарт и сам не помнил, как поднялся и направился в сторону ее комнаты. Ему немедленно нужно утолить этот голод, иначе… иначе он испепелит сам себя от неутоленного желания и обезумеет.
Маар толкнул дверь, но та не поддалась. Асс'aру заперлась. Он стукнул кулаком, чтобы Истана открыла, но девушка проигнорировала его знак. Страж сцепил зубы, втягивая в себя ее запах. Она там, но не желает ему открывать. Он ударил плечом, и задвижка отпружинила, а дверь едва не слетела с петель. Маар медленно вошел в комнату, выхватывая в желтом скудном свете лампы распластавшуюся на постели девушку. Он не помнил в какой миг оказался рядом. Сгреб в охапку Истану, подбирая ее с постели, и сразу заподозрил неладное. Грубо встряхнул девушку, но голова ее безвольно откинулась назад, влажные волосы тяжелым покровом разметались по постели.