Наречённая. Книга 1
Шрифт:
— Он тебе нравится? Ты хочешь его, Истана? — вернул он взгляд на ее глаза.
— Ему нужна помощь.
Не ответила прямо, не сказала нет, играла на его и без того оголенных нервах.
— Отвечай на вопрос.
— Нет.
— Лжешь! Я видел, как ты ему улыбалась. Улыбнись мне, Истана, ведь я, как ты того можешь сколько угодно не замечать, но спас твою шкуру, — Маар поднял руку, убирая воздушную льняную прядь за ее плечо, костяшками пальцев провел по ее щеке, тягуче опуская взгляд на губы, ощущая, как пламенеет все внутри, закручивает в воронку так, что земля под ногами становится топкой. — Ну, что же ты молчишь, хочешь отблагодарить меня?
— Позволь мне помочь, и я… — она сглотнула, длинные, как беличьи кисти, ресницы дрогнули.
Глаза Маара загорелись
— Что ты? Продолжай… — его член уперся в плотную ткань штанов, его качало от тугих волн желания. — Ну…
— Отблагодарю.
— Хочешь ставить мне условия, маленькая лживая сука? Я могу заставить тебя сделать все, что угодно, и без твоего вознаграждения, войти в твой маленький ротик прямо сейчас, ты же этого никогда не делала, как я помню.
Глаза Истаны зажглись гневом, так ярко, почти ослепительно — истинная ее суть. Да, именно этого он и хотел, ощущать вихрь ее чувств к нему, пусть даже таких. Она сжала губы плотнее, будто боялась, что он и в самом дели собрался исполнить угрозу. Хотя признаться, он хотел бы, чтобы она отсосала у него, был бы не прочь ощутить, как эти тугие губки плотно смыкаются вокруг его плоти, размеренно скользят по всей длине. Член будто смолой горячей налился от одного этого представления, в то время как ярость асс'aру колола его сотнями игл извне. Маар знал, как рвутся из ее горла проклятия в его сторону, но она силой своей воли сдерживает их, желая оказаться рядом с Донатом, чтобы он позволил, отпустил.
— У тебя есть четверть часа, — ответил он, убирая руку и отступая, слыша ее облегченный полувдох, будто удар плетью по сердцу.
Девушка развернулась резко, бросилась за полог, будто этого только и ждала, позабыв о собственном увечье, торопясь собрать нужное, а внутри Маара разрывало все на части — зачем отпустил? Она вновь повлияла на него каким-то невиданным образом. Чертова бездушная сука. Но данного слова он не мог забрать назад, пусть идет, но после…
Маар судорожно втянул в себя воздух, когда холод обдал его спину, как только Истана вышла.
3_8 Maap
Маар опустился перед костром. После ее ухода стало еще хуже, в глазах темнело от ошибки, которую он совершил. Он все же это сделал. Он уступил асс'aру. Сегодня он позволил ей это, а завтра она уничтожит его, заковав в панцирь льда. И в этом будет виноват только он. Все сотряслось в нем при этой мысли, но воздух был неподвижен, как и сам он. Нет. Ей не удастся. После всего того, что он испытал на своей шкуре, он не позволит какой-то упрямой сучке приблизиться к нему, как бы ни жгла она его своими лживыми эмоциями. Огонь густо полыхал в полумраке укрытия, наполняя теплом, окутывая ватой. Маар посмотрел в сторону входа.
— Фолк! — окликнул лойона, которого поставил стражем у входа.
Полог тут же откинулся, и внутрь заглянул чернобородый мужчина с карими глазами и острым вороньим взглядом.
— Проследи за ней.
Фолк коротко кивнул и вышел, а Маар откинулся на шкуры, растягиваясь возле костра, прикрыв веки. Злость горячила, плескалась ядом в самой глотке, но нужно стабилизироваться. Подождать, когда она вернется, и тогда он восполнит все то, что она у него украла. Увертливая сука посмела манипулировать им своими выходками, забрав его покой, неизбежно проламывая в нем щит. Маар чувствовал, как по раскаленному граниту ползут неизбежные трещины, и что было за той стеной, ему самому неизвестно, но явно ничего хорошего. Маар все еще был оглушен волнами ее эмоций, таких неповторимо разных. Он каждый раз испытывал их, ловил их, смаковал, пробовал на вкус, но не погружался слишком глубоко. Почему? Чего он остерегается? Да ему и не нужно этого делать, она ничего для него не значит.
Маар считал каждый свой вздох, ожидая того мига, как вернется Истана, остро предвкушая, как она станет его благодарить, как встанет на колени перед ним, раскрыв свои розовые губки, ощущал так глубоко, что темнело перед глазами, а член болезненно пульсировал. Безумно хотел ее, до звона в яйцах, до оглушения. Но время растянулось в вечность, а ожидание становилось невыносимым. Она сейчас там, рядом с Донатом, помогает ему, заботится. О Мааре позаботились всего однажды, когда колдун нашел его полуживого в лесу и выхаживал целый год, пока мальчик не заговорил. И только потом, спустя несколько зим, в храм пришел его брат. Он думал, что Маар сгинул вместе с матерью, и давно похоронил его, но, когда узнал, тут же объявился. И пусть отцы были разные, с ним сложилась прочная связь. Брат так же состоял в армии короля и был лойоном высшего ранга. Он всегда держался верхов и был на хорошем счету у влиятельных предводителей. Он не любил ограниченность, всячески расширяя рамки своих возможностей — эта черта, как братец утверждал, передалась ему от матери, с чем Маар и был согласен. Он часто выезжал за пределы Навриема по службе, порой лойона заносило так далеко, что годами он не появлялся в родных краях. А потом пришло известие, что брат был убит одной из асс'aру в самой грязной питейной, которые раскиданы по глухим захолустьям империи. Связь с братом была сколь тесной, столь и короткой, но, когда Маар узнал о его кончине, о том, что его зарезала асс'aру, как свинью на убой, без доли сожаления, в нем что-то оборвалось — последняя нить, соединяющая его с человечностью.
Брат знал своего отца. Его убил один из ревнивых мужей его бесконечных любовниц, просто всадив в череп топор за темным углом. Маар же не знал никогда, кем был его отец. Мать не рассказывала о нем, а он был слишком мал, чтобы задавать вопросы. Но другие при упоминании о нем плевали Маару под ноги, и наверное, он боялся слышать правду. Человек может смело принимать любые удары судьбы, но только не правду. Правда — это оружие для убийства, это яд, выжигающий душу. Вот и Маар не принял, когда однажды один из воспитанников храма решился высказаться на этот счет, заявил, что его отец — трахальщик помойных крыс. Маар опрокинул громилу, который был в двое старше его, на пол, уложив на лопатки, всадил тому вилку в глаз, выковырнув оттуда мозги этого выродка. Он умер от болевого шока, а на Маара обрушался гнев воспитанников. Жестокие наказания наставников полились чредой, но для Маара это был всего лишь повод укрепиться в себе, в своей мощи. Когда он выжег внутренности одного из примерщиков, его уже не могли оставить в храме — он стал опасен для всех. Тогда-то его и заметил высший Совет, и все пошло в гору.
Наверное, в нем все же было что-то человечное, раз слова ученика так затронули его, выдернув его сущность наружу. Нет, он не считал свою мать таковой, он любил ее, любил настолько, что едва смог пережить ее уход. Но где-то в глубине точил червь сомнения, что она нагуляла его с кем-то, и этой ничтожно малой капли сомнения хватило Маару, чтобы стать уязвимым в тот миг.
Страж лежал и думал о многом, считая каждый удар своего сердца, наполненного отравой прошлого.
3_9 Истана
Донат лежал на животе, его спина, покрытая тонкой простыней пропитана кровью. Кто-то из один из лойонов вытирал ему лоб мокрым полотном. Он удивился, когда я появилась внутри шатра. Пройдя мимо еще одного охранявших его соратника, я, молча забрав у молодого лойона тряпку, опустилась рядом с постелью стража. Запах ржавчины въелся в самое небо. Донат даже не открыл глаз, когда я приблизилась. Крупные капли испарины покрывали его лоб, скулы и шею. Помимо поднявшего жара, яд нойрана в его крови затуманил рассудок, парализуя тело. Вспомнив что у меня всего лишь четверть часа, я быстро развязала узел с травами. Их становилось все меньше и это признаться беспокоило меня. Приготовив отвар, я вновь подсела к стражу. Охранник не сводил с меня глаз, наблюдая за каждым моим движением. Мне хотелось помочь Донату, это единственный человек в отряде, который имел сердце. Я не могла не попытаться. Чтобы потом не мучится, что не помогла. Повернуть самостоятельно тяжелого мужчину мне было не под силу.