Народные сказки и легенды
Шрифт:
Франц обрадовался предложению хозяина и поблагодарил его за заботу о нём. Ему было все равно, где ночевать, — в крестьянской ли хижине, или замке, — была бы крыша над головой да кусок хлеба на ужин. Но хозяин был большой плут. Он затаил злобу на чужестранца, обронившего вполголоса в его адрес несколько бранных слов, и решил отомстить ему. Поэтому и предложил для ночлега место в старом замке, где обитал призрак, давно уже разогнавший всех, кто когда-то там жил.
Замок стоял на скале, как раз против постоялого двора, так что их разделяла только проезжая дорога да маленький форелевый пруд. Благодаря удачному расположению, он всё ещё привлекал внимание своих хозяев, поддерживавших его в хорошем состоянии и сохранивших в нём всю
Между прочим, привязанность ночного чудища к замку была настолько неприятна, насколько и полезна, — проделки духа отпугивали воров. У графа не могло быть более бдительного и верного сторожа, чем это ночное приведение, к которому относились с уважением даже самые отъявленные воры, и не было более надёжного места для хранения драгоценностей, чем эта старая крепость на скале в местечке Руммельсбург, близ Рейнберга.
Солнечный свет угасал, и надвигалась тёмная ночь, когда Франц с фонарём в руках и в сопровождении хозяина постоялого двора подходил к воротам замка. Хозяин захватил с собой корзину со съестными припасами и бутылкой вина, пообещав не брать за неё плату, а также пару подсвечников и две восковые свечи, которых давно уже не было во всём замке, потому что там никогда не останавливались после наступления темноты. Франц обратил внимание на свечи и думая, что за них придётся платить, а он в них совсем не нуждался, заметил:
— К чему такое расточительство? Света в фонаре достаточно, чтобы мне успеть лечь в постель, а когда я проснусь, солнце будет уже высоко. Я очень устал и буду спать как убитый.
— Я не хочу от вас скрывать… — ответил хозяин. — Ходит слух, что в замке не чисто. Говорят, будто бы там живёт приведение. Но не беспокойтесь, моё жильё рядом и, если что-нибудь случится, вам стоит только позвать, и я с моими слугами тут же приду на помощь. Внизу, в доме, всю ночь не стихает шум и всегда кто-нибудь бодрствует. Я тридцать лет живу здесь и ни разу не видел ничего необычного. Если иногда ночью и слышится грохот, так это коты или куницы возятся в амбаре. На всякий случай я приготовил для вас свечи. Ночь не друг человека, а свечи освящены, и их света призрак, если только он на самом деле обитает в замке, наверняка испугается.
Хозяин сказал правду: он никогда не видел призрака в замке, потому что ночью, из осторожности, не ступал туда ногой, а днём дух не появлялся. И теперь плут не рискнул перейти границу его владений. Открыв дверь, он через порог протянул страннику корзину с едой и, дав последние наставления, пожелал спокойной ночи.
Франц ступил в прихожую без какого-либо страха и робости, считая разговоры о приведении пустой болтовнёй или неразумной попыткой действительные события представить как сверхъестественные. Ему вспомнилась легенда о честном рыцаре Эберхарде Бронкхорсте, чьей тяжёлой руки он так боялся и который, вопреки слухам, оказался таким гостеприимным человеком. Поэтому во время странствия Франц взял за правило из обывательских сплетен делать прямо противоположные выводы, совсем упустив из виду, что в людской молве, как говорил мудрый рыцарь, всегда скрыто зёрнышко истины. Следуя указанию хозяина харчевни, он поднялся по каменным ступенькам винтовой лестницы наверх и, очутившись перед запертой дверью, открыл её ключом. Длинный мраморный коридор, в котором гулко раздавались звуки его шагов, привёл Франца в большой зал, а из него через боковую дверь в длинный ряд покоев, обставленных прекрасной мебелью, красивой и удобной.
Франц выбрал одну из комнат, показавшуюся ему особенно уютной. Там стояла мягкая кушетка и, кроме того, из окна был виден внизу, напротив, постоялый двор, откуда отчётливо доносилось каждое громкое слово. Он зажёг восковую свечу и, накрыв стол, с аппетитом поужинал, как дворянин из Отахейта, а пузатый кувшин утолил его жажду. Пока зубы были заняты работой, Францу было не до привидения. Если же иногда вдалеке и раздавался какой-либо шум и Страх предостерегал его: «Слышишь, слышишь? Вот идёт домовой!», то Смелость отвечала: «Пустяки, это дерутся кошки или куницы». Но, спустя четверть часа после ужина, когда шестое чувство голода и жажды перестало занимать душу и она из остальных пяти чувств обратила всё внимание на слух, Страх успел нашептать ему на ухо о трёх страшных вещах, [197] прежде чем Смелость собралась ответить. Франц запер дверь, задвинул засов и уселся на каменном подоконнике. Чтобы немного рассеяться, открыл створки окна и стал смотреть на звёздное небо, ущербный месяц и считать
[197]. Смерть, восстание из мёртвых и страшный суд.
В густонаселённом городе, где как в пчелином улье, царит шум и сутолока, мыслителю среди многочисленных домочадцев, может быть, было бы приятно пофилософствовать об уединении как о прекрасном спутнике человеческой души и, оценивая все его выгодные стороны, помечтать о нём. Но там, где, по воле случая, одиночество становится реальным и неизбежным, например, жуткой ночью в чаще леса, или в заброшенном старом замке, где глухие стены и своды да печальные крики сов в развалинах башен вселяют страх, или, как это было на острове Жуана Фернандеса с единственным спасшимся при кораблекрушении человеком, [198] прожившим там долгие годы отшельником, там оно, по правде сказать, не очень привлекательно для робкого анахорета, [199] особенно, если он каждое мгновение ожидает появления призрака. В таком случае беседа с ночным сторожем была бы, пожалуй, приятнее для души и сердца, чем чтение увлекательного трактата о пользе уединения. Если бы друг Циммерман [200] очутился на месте приятеля Франца в руммельсбургском замке у вестфальской границы, он без сомнения написал бы такую же интересную книгу о достоинствах общения, как ту, что он написал, когда, вероятно, под впечатлением от какой-нибудь тягостной ассамблеи стал горячим поборником уединения.
[198]. Шотландский матрос Александр Селькирк, пребывание которого на острове Сен-Хуан Фернандес с 1704 г. по 1709 г. послужило фабулой для произведения Даниеля Дефо «Робинзон Крузо», изд. В 1719 г.
[199]. Анахорет — тот, кто живёт в уединении.
[200]. Труд Циммермана «Об уединении», изданный в 1756 г., привлёк внимание публики.
Полночь — это час, когда живёт и действует духовный мир, в то время как грубый животный мир погружается в глубокий сон. Франц предпочёл бы проспать этот полный сомнения и риска час. Он закрыл окно, обошёл комнату, заглянул во все углы и закоулки, посмотрел кругом, — всё ли в порядке, — прочистил фонарь, чтобы ярче горел, и растянулся на кушетке, показавшейся его усталому телу очень мягкой. Однако быстро заснуть Францу не удалось, чему виной было слегка учащённое сердцебиение, приписываемое им дневной жаре. Поэтому, чтобы получить вечернее благословение, пришлось прочитать молитву, какую он не читал уже много лет. Молитва оказала обычное действие, и постоялец скоро задремал.
Спустя час, он вдруг проснулся от внезапно нахлынувшего на него страха. Сон совсем оставил его, и Франц стал прислушиваться, всё ли спокойно, но ничего не услышал, кроме колокола, уже отбивающего двенадцатый час. Вслед за колоколом эту новость громким пением известил всей округе ночной сторож. Подождав ещё немного, Франц повернулся на другой бок и собрался было уснуть, как вдруг ему показалось, что где-то скрипнула дверь и потом опять захлопнулась с глухим стуком.
«О горе! Горе! — шептал Страх. — Это воистину домовой!»
«Это ветер и ничего больше», — успокаивала Смелость.
Но вот до него донеслись звуки приближающихся тяжёлых шагов. То тут, то там раздавался звон, будто гремит тяжёлыми цепями закованный в них преступник, или сторож со связкой ключей ходит вокруг замка, и уж, во всяком случае, это не было похоже на игру ветра. Смелость умолкла, а Страх гнал к сердцу кровь так, что оно стучало, как молот о наковальню. Тут уж стало не до шуток. Страх никак не хотел уступать, поэтому Смелость напомнила Францу о договорённости с хозяином постоялого двора и поторопила громко попросить из окна обещанную помощь. Но робкий трус искал защиты в последнем прибежище для малодушных и, как страус, который прячет в кустах голову, если не может убежать от охотников, зарылся в перинах, натянув на голову пуховик.