Нарушая правила
Шрифт:
Его взгляд в эту минуту такой чистый и просящий, что я абсолютно теряюсь. На языке вертится куча вопросов, только я едва ли решусь их задать.
Все очень странно и захватывающе. В хорошем смысле.
— Ну хорошо, — отвечаю неуверенным голосом. — Во сколько?
— В три.
— Скажи, куда подъехать?
— Скажи, откуда тебя забрать? — ловит на слове Тим.
— Я напишу, — стараюсь звучать равнодушно, словно ко мне уже выстроилась очередь из самых горячих красавчиков, которые жаждут моего общества.
— Вау. Неужели ты откроешь мне личку?
— Я ещё подумаю, — дразню его.
— Дин, хорош, ну хочешь, я на колени встану?
— Не вздумай! — я озираюсь и, почему-то, уверена, что он не блефует.
— Так ты согласна?
Я пожимаю плечами и смягчаюсь. У меня больше не получается всерьез злиться на этого клоуна. Его настойчивость обезоруживает.
— Без понятия, зачем я соглашаюсь, но так и быть. Напишу своей сменщице, если она выйдет завтра на полдня, то я пойду.
— Блеск, — самодовольным тоном произносит Чемезов, отчего у меня снова возникает желание запустить в него чем-нибудь тяжёлым. Например, букетом из миллиона роз. — Значит до завтра? — часто моргая, Тим выжидательно смотрит, и мне приходится кивнуть ему. — Тогда заверни мне на дорожку вон тот маффин, — указывает пальцем на верхнюю полку опустевшей витрины.
Я выполняю его просьбу и выбиваю чек.
И как только Чемезов скрывается за изгибом эскалатора, мне становится невыносимо скучно.
Тим, конечно, еще тот шут гороховый, но я понимаю, каких усилий ему стоит возводить вокруг себя все это шапито.
Теперь понимаю.
Когда теряешь близких или проходишь через то, через что прошли мы с братьями, привычный мир рушится. Все вокруг кажется каким-то неважным, нелепым, и ты сам не замечаешь, как обрастаешь чем-то тяжелым, будто тебя лишили радости. Вот Ян, мой средний брат, после папиного ареста несколько дней приходил домой выпивший и даже устроил драку в магазине, хотя по жизни он шутник, добрейшей души человек и мухи не обидит. Однако бывают такие моменты, когда сложно контролировать свой гнев и боль. Конечно, я не оправдываю Тима, но никто из нас не застрахован от горя. И лично я не готова ставить на этом парне крест из-за его приколов и пьяной выходки. Мне даже жаль его. А еще он по-прежнему мне нравится, даже больше прежнего. И как бы я не пыталась воздвигать перед ним защитную стену, она постоянно рушится от одной его улыбочки.
Самоуверенность, раскованность, недвусмысленные намеки… Не знаю, как это описать, но в Тиме есть что-то аморальное и дерзкое, на что я не должна вестись. А я ведусь.
Обхватив букет, с трепетом прижимаю его к себе. Такой роскошный жест даже у меня язык не повернется назвать дешёвыми понтами. Да и случаев, когда мне дарили цветы — раз, два и обчелся. Поэтому сказать, что я под впечатлением — ничего не сказать.
— Хорошенький какой! Так бы и потискала! — к прилавку подходит Наталья из отдела сумок и кошельков, шатенка лет пятидесяти, моя ближайшая соседка. — Жених твой, что ли?
Я в недоумении таращусь на нее.
— Кто? Этот? Нет конечно! Очень надо!
— Ну и дура, — грубо произносит женщина.
— В каком смысле? — обиженно бормочу в ответ.
— Да ты знаешь, сколько он денег за твой букет отвалил?
Я
— Нет. Не знаю. Несколько тысяч, наверное, — предполагаю я.
— Несколько тысяч, — передразнивает Наталья. — Двадцать! Не меньше.
— Сколько-сколько? — у меня дергается глаз. Да я бы месяц жила на эти деньги! Если не два.
Полагаю, для Чемезова это небольшая сумма, но мне становится неловко.
Устало вздохнув, женщина интересуется:
— Слушай, деточка, ты что из деревни?
— Ну да.
— Тогда все с тобой ясно.
— Да в каком смысле-то? — раздраженно спрашиваю. Достала эта тетка!
— Зеленая ты еще совсем, вот и смысл во всем ищешь, — хихикает Наталья. — Хочешь совет? — Я не хочу. Но вопрос, судя по всему, был риторическим, потому что женщина продолжает: — Диночка, пока молодая, поменьше заморачивайся, пользуйся мужиками, крути ими, живи на всю катушку.
— Помедленнее, я записываю, — перебиваю Наталью.
— Вот это вот все не навсегда, — продолжает она, обводя пальцем свое лицо. — Молодость проходит и приходит…
— Старость? — снова встреваю, желая поскорее спровадить ее на место.
— Сама ты старость! — кривится Наталья. — Опыт! — заявляет она, а после чего неожиданно просит: — Дай букет подержать, — и тянет руки. Я передаю ей букет. — Тяжелый, — констатирует Наталья. Затем вместе с букетом идет в свой отдел и возвращается с телефоном. — Ну-ка, сфоткай меня, в одноклассниках выложу. Борька, бывший мой, локти себе все искусает, как увидит, — отходит подальше, подтягивает живот и попу, принимая выигрышную позу. Я делаю несколько снимков. — Вот, держи, — Наталья возвращает мне букет, — я сейчас тебе ведро принесу, поставишь в воду, иначе до вечера вся эта красота превратится в веник.
Глава 8. Тим
Перед тем, как забрать Дину с работы, я заезжаю в магазин за подарком для Марка, где впервые в жизни прицениваюсь. Вчерашний широкий жест стоил мне почти половины моего месячного бюджета, но я не жалею, что потратился. О, нет. Оно того стоило. Видели бы вы глаза Дины. Ей такого букета в жизни стопудово не дарили.
Да, я выделывался перед девчонкой, как мог, и это сработало. Конечно еще далеко до того, чтобы Дина вешалась мне на шею, однако лед тронулся, она больше не шарахается от меня и не пытается испепелить взглядом. Сомнений нет — я на верном пути.
Только бы понимать ещё, куда все движется.
Я сам уже толком не знаю, что мне от нее нужно. Сначала я хотел всего лишь проучить маленькую вредную простушку из Дубовников, заставить увлечься собой, поиграть, подраконить с ее помощью свою матушку, а потом щелкнуть по носу, сказав: “Извини, дорогуша, единороги сдохли, бабочки улетели, мальчик налево, девочки направо”. А теперь… Без понятия…
Она забавная и привлекательная, чем совершенно не умеет пользоваться. Мы просто болтаем, и от этого мне уже хорошо. Черт, да я даже не думаю о том, чтобы переспать с ней. Хотя, нет, это ложь. Конечно думаю, но всякие пошлые мысли с ее участием — это лишь часть того, что я испытываю, находясь в обществе этой упрямой девчонки.