Нарушая приказы
Шрифт:
Андрей надеялся, разглядывая город с Андлара, что сей «Артикул» впитан солдатами, и те выстоят перед искушением уничтожения ни в чем не повинных людей.
По мнению Меншикова, стены Батурина с тремя бастионами и тремя воротами, выходившими на Новый Млын, Киев и Конотоп, нужно брать в двух уязвимых местах фортеции. Генерал-майор Волконский должен был нанести удар возле Контопских ворот, а полковник Иван Анненков – от Сейма через береговые ворота, что вели по узкой лощинке к центру крепости. Александр Данилович предполагал, что с северной стороны верные калмыки должны были поднять ложную
Его оппонент полковник Чечель считал, что цитадель вполне способно устоять в осаде, как минимум неделю, а этого, думал Дмитрий Васильевич, вполне хватит, чтобы дождаться подкрепления от Мазепы и Карла XII. Такого же мнения был и саксонец. Единственное, что не учли ни полковник, ни «есаул артиллерии», так это то, что армия Петра Первого состояла из профессиональных воинов, одержавших виктории над лучшими солдатами Европы при Калише и Лесной. Деревянные стены фортеции сильно проигрывали укреплениям Нотебурга, Нарвы и Дерпта, тех городов, что пали под атаками молодцов Меншикова. Да и чего скрывать настоящих штурмов ни Чечелю, ни фон Кенигсеку пережить в своей жизни еще ни разу не удавалось.
Поэтому, когда в шесть часов утра, калмыки начали стрельбу и подняли своим криком шум, оба батуринских полководца, еще находились в замковой части города. Поэтому, сердюки влеченные инстинктом самосохранения, бросились к северной стене.
Ноябрьская тьма. Выстрелы обороняющихся орудийных расчетов не так точны, как хотелось.
Появление казаков полковника Закатай-Губы перед стенами замка осталось незамеченным. Нечес держа ручницу, осторожно подошел к воротам и толкнул их. Они раскрылись, пропуская заговорщиков внутрь цитадели. Всего несколько сердюков во дворе, которые тут же были обезврежены. Когда из дверей палат выскочил саксонец, раздалось несколько выстрелов, и тот грохнулся подкошенный. Палий склонился над ним и, убедившись, что тот жив произнес:
– Ранен пес шелудивый. Товарищи свяжите его! – приказал он двум казакам, – сей полковник спасение города от резни.
Те кинулись к есаулу и начали выполнять приказ.
– На стены, уничтожить сердюков, – крикнул Закатай-Губа, Нечесу, – а мы сейчас Чечеля возьмем.
Казак Нечес с отрядом из сорока казак кинулся к северной стене, где сердюки пытались отбиться от калмыков. Где-то в стороне Конотопских ворот в небо поднялся столб пламени.
– Меншиков проход в крепостной стене не иначе пробил, – проговорил полковник, – не успеем взять Чечеля, и тогда нам хана. За мной казаки! – Прокричал он, вбегая в отворенную саксонцем дверь.
За ним с десяток казаков, среди которых Палий.
Выстрелы, стрельбы. Налетевшие на саблю несколько сердюков, упали на землю, словно мешки с навозом. Удар ногой Палия в дверь и вот они в зале, где выхватив саблю, стоял Чечель. Жупан на полу, за поясом два пистоля.
– Зрадники – вскричал полковник и кинулся на Закати-Губу.
Удар Дмитрия Васильевича был отбит. Полковник Закати-Губа сделал шаг назад, заставив тем самым Чечеля броситься в атаку. На помощь заговорщику хотел было прийти Палий, но Закати-Губа вытер пот, выступивший на лице и произнес, плюнув на пол:
– Он мой.
Удар, уклон. Выпад, несколько шагов назад. Вновь удар и вновь отбился. Пару раз присел, один раз Закати-Губа чуть не оступился и не упал. Хорошо, что этого не произошло, иначе Чечель полоснул бы своей саблей прямо по горлу полковника, а так «панночка"(54) прошла в нескольких сантиметрах. Именно этот выпад и изменил полярность атакующих. Теперь инициативу перехватил Закати-Губа. Он рубил, колол, увы, пока безрезультатно. Чечель уклонялся, отступал, приседал, пока заговорщик не выбил у него саблю.
– Все кончено Дмитрий, – молвил Закати-Губа, убирая саблю в ножны.
– Зрадник, – выругался Чечель, он хотел было что-то еще сказать, но увидев взгляды казаков, только плюнул на пол. – Зрадники.
Между тем в зал вошел Нечес. Кафтан порван, на рукаве кровь.
– Сердюки обезврежены, – проговорил он.
– Нужно срочно послов к Меншикову, – молвил Закати-Губа.
– Я пойду, – предложил свою кандидатуру Палий.
– Добре. Возьми еще человечка из моей сотни. Скажешь, что полковник Закати-Губа, сдает город.
– Зрадник, – выругался Чечель.
Когда Палий ушел, Закати-Губа подошел к полковнику. Обошел его, оглядел с головы до ног и произнес:
– До чего ты докатился Дмитрий Васильевич. Ты же клятву верности Петру в свое время давал…
– Ты Мазепе, – перебил его Чечель.
– Но твой Мазепа отрекся от Святой православной церкви. Предал религию отцов и дедов. Город на гибель обрек. Неужели ты, полковник, считаешь, что фортеция выдержала бы штурм? Город пал бы, как пали в свое время шведские крепости. Так что смирись, полковник, с тем, что проиграл.
Чечель поднял с пола саблю и вогнал ее в пол. Будь у него шпага, с коей носился саксонец, то, скорее всего, переломил бы ее пополам, а так… Он сел на лавку и закрыл руками глаза. Смотреть на взбунтовавшихся казаков он не желал. И тут в двери палат вошел Меншиков и два посла, что несколько дней назад приезжали сюда с требованием сдать город русскому государю. Тогда он отказался, теперь они взяли его силой.
Утро. Шесть часов.
Артиллерия монотонно обстреливала Конотопские ворота. Калмыки совершали один за другим рейд на северную сторону крепости. Ни за преображенцев, ни за драгун Александр Данилович не опасался, а вот татары сильно его беспокоили – удастся ли им осуществить задуманное князем. Меншиков пригласил к себе Золотарева, сначала хотел его отправить вновь на воздушный шар, но передумал, уж лучше пусть он будет адъютантом, чем наблюдателем, тем более, что сейчас ничего не разглядеть.
В том, что вот-вот образуется брешь в стене, и дерево загорится, Андрей ни сколько не сомневался. Все шло к тому, что город через каких-то полтора часа падет. Драгуны и преображенцы ворвутся в образовавшийся проход и тогда начнется. Когда до них с Меншиковым донеслась стрельба в крепости, они с князем не придали этому значения. Казаки не являлись приверженцами дисциплины, но затем шум по ту сторону стен прекратился. В Конотопских воротах, около образовавшейся несколько минут назад бреши, появился человек с белой тряпицей в руках. Граф посмотрел в подзорную трубу и обомлел. В проеме стоял Палий.