Наружка
Шрифт:
— Мы тут по рублю сбрасываемся, так что тебе, как самому молодому, бежать, — вместо приветствия сообщил Лагута. — Ниль мэдиум эст.
В последнее время он перестал давать перевод — вероятно, хотел таким педагогическим приемом подвигнуть их к самостоятельному изучению латыни.
Катя поспешно сообщила еще одну новость, которая могла бы успокоить гостей:
— Врач пообещал, что через неделю встанет на ноги.
Глядя на неподвижного Костю, к срокам отнеслись скептически. Но дружно захотели поверить.
—
— Позвоним, — пообещал Лагута.
— Какие у нас гости! — раздалось сзади.
В палату, пышной грудью вперед, радуясь большому количеству мужчин, вошла медсестра.
«Вынюхала ведь», — подивилась Катя подруге, забыв, что сама с утра только и твердила о будущих посетителях.
— Лариса, наша дежурная медсестра, — Представила ее.
— Командир, я вот удивляюсь, почему при таких дамах… — Белый посмотрел на обеих, но взглядом задержался на Ларисе. — Почему Моряшин до сих пор лежит, а не стоит под душем?
— Холодным, — уточнил Некрылов.
Лариса ничего не поняла, но ей хватило и того, что на ней задержали внимание.
Видя, что дежурная не собирается их покидать, Катя словно продолжила начатый разговор:
— А насчет палат — так они освобождаются. Утром одного старателя увезли в Москву, в институт. После обеда еще одного коммерсанта выпишут. Да, Лариса?
— Выпишут, — легко и охотно подтвердила медсестра. — Одного выпишут, другого поселят. Беззаботные счастливы всегда.
— Ладно, девочки. С вами хорошо, но нам пора лететь, — развел руками Лагута. — Ну что, Костя. Если проблемы какие, вот наш местный товарищ поможет.
— Марков моя фамилия, — вышел вперед не знакомый ни Косте, ни Ракитиной мужчина. — Через час здесь будет телевизор, морозильник, пресса. Остальное — по списку и желанию.
— Спасибо, — поблагодарил красноярца майор. И скуповато пожелал выздоровления Косте: — Ты давай Катерину нашу долго около себя не задерживай.
Костя с усилием улыбнулся, хотел успокоить, что не задержит, но промолчал, уловив двойной смысл фразы. Майор дотронулся до его плеча и вышел первым из палаты. Остальные повторили жест начальника. Белый напел Моряшину свою новую импровизацию:
Ты уехала в знойные степи, Я ушел от налогов в тайгу…— Дарю, салага.
Лариса, подгадав к этому же моменту конец уборки около умывальной раковины, выскользнула следом за Аркадием. У кровати остались Борис и Катя. Девушка виновато искала взгляд Соломатина. Тот все прекрасно понимал и без этого немого извинения, но у Моряшина задержался дольше всех.
— Катя тут говорила, что ты горевал по порванной тельняшке: У меня есть в запасе. Правда, десантная, с голубыми полосами, но это не худший вариант. Считай, подарил.
— Спасибо.
— Удачи, — уже обоим пожелал Соломатин и вышел.
Подождав несколько минут, пока друзья спустятся вниз, Катя вышла в коридор. Глядя в окно, приподнималась от нетерпения на цыпочки Лариса.
— Слушай, классные мужики у тебя. Жаль, уезжают.
«Уезжают», — про себя грустно повторила Ракитина, увидев вышедшего первым на улицу Бориса.
О нем напомнила вечером и уборщица в гостинице, приводившая в порядок его номер.
— Вы только, милочка, гляньте, что сосед ваш учудил, — позвала она остановившуюся у двери Катю. Так и не перешагнула Катя через его порог…
Но что мог натворить Борис?
— То ль гадал тут, то ль пьяный…
Все обои на стене, через которую они перестукивались, были разрисованы крестиками…
— Наверное, гадал, — поддержала именно это предположение Катя.
— Вот в Москву ему счет послать, чтобы знал, как баловством заниматься, — грозилась старушка.
Впервые за весь вечер Катя улыбнулась. А войдя к себе в номер, сначала приложила ладонь к стене, а затем начала ставить точно такие же крестики со своей стороны.
В Москву прилетели вечером.
За «наружниками» прислали «рафик», и впервые Борис ехал с ними, никуда не торопясь и никого не преследуя. Садились во Внуково и, когда проезжали Солнцево, одновременно с Некрыловым повернули головы в сторону улицы Авиаторов.
— Мы на «кукушку», — не приглашая капитана к себе, сообщил Лагута.
— Я забегу в Департамент. Давайте у метро тормознем.
У памятника Героям Плевны, венчающего метро «Китай-город», толпились люди с красными и андреевскими флагами. У Белого загорелись глаза, и он вслед за Борисом намылился вылезти наружу.
— Посмотрю, чем народ дышит, — отпросился он у Лагуты.
— И охота тебе? — удивился тот. — Брось ты эту политику к черту, спокойнее спится.
— В 91-м мы ее уже однажды бросили, — неожиданно серьезно, в отличие от начальника, отреагировал Аркадий. — И ее тут же подобрали те, кто затем разрушил Союз.
— Хорошо. До завтра, — не стал вступать в полемику Лагута.
Народ у памятника митинговал в защиту сербов в Югославии. Борису это все же казалось чем-то далеким, его больше волновало сообщение о Людмиле, которое он мог получить уже через несколько минут в Департаменте.
Наскоро попрощавшись с Аркадием, он заспешил на Маросейку. В здании почти никого уже не осталось, по коридору гуляли прячущиеся где-то в дневное время кошки. В их выводке вдруг мелькнуло что-то знакомое, и, поскольку из всего кошачьего сословия в друзьях числился только Маркиз, Борис вгляделся в рыжего боязливого котенка.