Наружка
Шрифт:
Удачно, что «химики» стояли к нему спиной и он мог почти открыто идти на сближение. Перепрыгнув на уже обработанный ими вагон, не спуская с них глаз, ногами попробовал вырвать из дыр шнуры. Получилось — и круглыми боками по круглой крыше желтые баллончики унеслись ветром под откос. Теперь оставалось самое опасное и трудное — протаранить, сбить с крыши ничего не подозревающих безбилетников.
А все-таки чувствовалось, что полтора литра крови ушло из тела. В следующий раз, и особенно перед заварушками, надо соглашаться на меньшее количество.
Между ног одного из парней
Его успели заметить. Но уже в тот момент, когда он перелетал между вагонами. Инстинктивно отпрянули. Костя, нацеленный на удар сразу по обоим, увидел направленное на него сверло электродрели и, сам теряя равновесие, подался вбок. Весь тычок достался обладателю желтых баллончиков, испуганно, но поздно взмахнувшего ими.
Чем ударил — головой ли, плечом, руками и куда — в грудь, живот — не понял. Да и не важно — «химика» смело вниз. Но лесенка на вагоне, на которую Костя рассчитывал, оказалась коротка, перильца у нее — слишком низенькие, чтобы удержаться на всем этом после удара самому. В какой-то щели застряла нога, Костя вырвал ее, но оказалось, что она-то еще и удерживала его на крыше. Падая, успел ухватиться руками за перильца. Остальное тело ветром, инерцией бросило вниз, между вагонами. Замелькали шпалы, и, чтобы не видеть их лязгающую сцепку, Костя поднял голову.
— Гад! — орал сверху оставшийся на крыше налетчик.
Продолжавшую работать дрель начал приближать к Косте. Сверло охотно вошло в стиснувшую поручень руку, и последнее, что увидел Моряшин, — это летящие во все стороны кровавые стружки-ошметки. Боль, то ли закрывшая ему глаза, то ли затмившая небо, через руку вошла во все тело. Казалось, туда проникало само сверло, наматывая на себя внутренности.
Адскую работу прервал выстрел.
«Катя», — подумал Моряшин и, словно ждал только этого, не имея сил больше терпеть боль, как мог оттолкнулся от вагона и разжал пальцы. Сил оказалось мало, его слабо падающее тело догнал следующий вагон, поддел, перевернул в воздухе и отбросил в тайгу.
Выстрел услышал и Лагута. Хоть и был он скраденный расстоянием и сопкой, его тем не менее невозможно было спутать ни с чем человеку, каждую неделю выезжающему в тир на стрельбы.
— Катя, — напрягся и Соломатин.
— Стреляют — это лучше, чем молчат, — попытался успокоить и его, и себя майор.
Они лежали в канаве около железнодорожной колеи с проросшей сквозь щебенку травой, а значит, редко используемой. Метрах в двухстах расположилась, особо не прячась, семерка приезжих. Время от времени кто-то из них поднимался на насыпь и высматривал состав. Дальше, за ними, должны были сидеть в укрытии обогнувшие стойбище Юра Вентилятор, Белый и Некрылов.
А вот Катю и слабоватого еще для драк донора Моряшина майор специально отослал из самого опасного, как ему казалось, места. Стрельба же началась как раз у них. Бежать на помощь поздно, оставалось лишь молиться, чтобы она обернулась в их пользу. Успокаивало и то, что выстрел оказался единственным и, похоже, больше никем услышан не был.
— Всю группу не возьмем, — поглядывая в сторону противника, высказал Борис то, в чем боялся признаться себе Лагута.
Тот согласился:
— Не возьмем.
Признание двух начальников в одном и том же — приказ на отступление. Чтобы положить «наружку» под пулями бандитов, большого ума не надо. А слава на века обеспечена. И позор тоже. Да вот незадача: опускать руки перед явным бандитским разбоем не пристало. Были бы грибниками или охотниками, перешли бы на другую тропинку и с чистой совестью зашагали в обратную сторону. А тут с юности — погоны на плечах да слова про долг и честь офицера…
Выход подсказали сами бандиты. Они разделились и рассредоточились вдоль полотна, чтобы не мешать друг другу при посадке. Борис с Лагутой переглянулись, поняли, что думают об одном и том же.
— Ты — первого, я — второго, — распределил роли майор. Второй — это который ближе к центральной троице, оставшейся на месте. Это — опаснее, и Борис остановил Лагуту: второго — я. «Наружка», конечно, может завести объект в любой адрес, прикинуться кем угодно, но убирать часовых — оставьте десантнику-разведчику, который на этом деле себе плешь проел.
Майор, соглашаясь, кивнул. Борис начал забирать левее, в чащу, чтобы обойти доставшегося Лагуте противника. Подкрадываться придется не сзади, а чуть под углом — враг чисто психологически чаще станет смотреть в сторону ожидаемого поезда. Если в группе Вентилятора сообразят поступить таким же образом, то оставшаяся троица особой опасности уже не представит. Только бы все у них получилось.
Хочешь незаметно подойти к человеку — не спеши. Однажды зимой, еще в ВДВ, Борис поспорил, что незаметно подберется к часовому в открытом поле. Четыре часа рыл нору под снегом, но схватил постового за ногу.
Однако сейчас он лишен основного — времени. Больше глядя под ноги, чем вперед, бесшумным призраком Борис пронзил распадочек и вышел за спину противника. Тот стоял, как и ожидалось, глядя в сторону приближающегося поезда.
Надеясь, что Лагута к этому времени завершил свою часть работы, Борис примерился к прыжку. Шея у врага мощная, покатая, плечи развернуты — такого необходимо вырубать с первого удара, потому что второго может и не быть. Счастье, что под ногами мох. Он не дает толчка, проваливается, утопает, но зато даже не на классические пять — на три шага можно подойти.
Приблизился. Настолько, что стал слышен запах приятного одеколона. Опять-таки в десантных войсках по поводу мужской парфюмерии язвили: мужчина должен пахнуть потом, ружейной смазкой и порохом. Кто-то обязательно добавлял:
— И женщинами.
Как это — пахнуть женщинами, никто особо не представлял, но все утвердительно кивали: да-да, хоть и в четвертую очередь, но и ими тоже.
Хотя ерунда все это, лейтенантские игры и элементарное неумение ухаживать за собой. На войну всегда и слишком много списывается. Несмотря, конечно, на то, что она все-таки проверяет, на что мужчина способен.