Нас тревожат другие дали. Выпуск 3
Шрифт:
Радовался почему-то и Никита, сказал Ирке со злостью:
– Пугала нас экзаменами, говорила: «Плохо будете учиться – не сдадите». А вот теперь тебе! – И, растянув в ухмылке тонкогубый рот, он победно, почти под нос девчонке выставил пятерню с поднятым средним пальцем.
Покрутив пальцем у виска, Ирка убралась восвояси, а мальчишки продолжили играть в карты.
Сергей, как обычно, слушал друга молча, хотя в нём уже начинал закипать протест. Мысли Сергея неожиданно выразил Данил Коваленко:
– А мне её жалко. Сколько ей лет? Шестьдесят?
– Больше, – ответил Радик. – Шестьдесят
– Какая же она преступница? И что такого могла сделать? Я понимаю ещё, если парень, если молодой, а то – шестьдесят три! Бандюков не ловят, у нас вон на плотине два дома отдыха раскурочили, всё выдрали да вывезли. Даже катамаран на прицеп погрузили и спёрли. И ничего! Потому что там Правый сектор орудовал, их они не тронут. А тут учительница, пенсионерка, взвод с автоматчиками прислали. Дурдом! Смешно просто…
Сергей возмутился:
– Ничего себе смешно! Человека забрали, и никто не знает, где она. Мама говорит…
– Хватит ныть! – перебил Никита. – Нашли кого жалеть. Пошли уже на урок, пока классная не припёрлась…
Карты спрятали под подоконником в подвале, где обычно играли на переменах, и поплелись на последний, седьмой, урок. Сергей ничего не сказал ребятам, но в голове его уже зрел план…
На следующий день директор школы, сидя в кабинете, занимался годовым отчётом, то и дело вызывая к себе то секретаря, то завуча, то учителей, когда дверь кабинета отворилась и без всякого стука вошёл девятиклассник Сергей Хоченков.
– Чего тебе? – не глядя, бросил в его сторону директор.
Парень достал из-за спины какую-то бумажку и положил перед директором на стол.
– Вот, возьмите, почитайте. Мы хотим передать это куда надо…
– Куда надо? – повторил машинально директор за ним, не отрываясь от своих документов.
– Я не знаю куда… В службу безопасности, наверное, или в эту… как её… администрацию военную…
– Ку-да? – Директор, забыв про отчёт, уставился на мальчишку, потом перевёл взгляд на листок и начал читать: «Мы, ученики… м-м-м… школы просим отпустить нашу учительницу Ирину Романовну Чалую, так как она ни в чём не виновата. Можем поручиться за неё». – Та-а-ак, – протянул директор, думая о чём-то, отложил листок, внимательно, пристально взглянул на Сергея поверх очков в дорогой оправе. – И кто всё это придумал?
– Я, – твёрдо ответил Сергей, глядя не на директора, а куда-то в сторону.
– А кто подсказал?
– Никто. Я сам. Ребята подписали. Там восемнадцать человек, можем ещё больше, надо только поговорить…
– А ты вообще соображаешь, куда сунулся? – Забыв о том, что кричать ни в коем случае нельзя, не дай бог кто подслушает под дверью, он всё же сорвался на крик. – И чем это всё может грозить тебе, мне? Ты… ты понимаешь, в какое время мы живём? Да если это всё пойдёт, – директор потряс в воздухе листком с подписями, – от тебя мокрого места не останется! У тебя мать – учительница! Ты о ней подумал? Хочешь и её работы лишить? Или чтобы и за ней вот так приехали?!
– Но ведь это же ошибка! – не сдавался Сергей. – Вы же не думаете, что там что-то серьёзное. Она ведь нас учила! И маму мою она тоже учила. Вы всегда хвалили её, говорили, что она хороший учитель.
Ничего не добившись от Сергея, директор вызвал в кабинет его мать, Наталью Николаевну, учительницу английского.
– Вы вообще в курсе, чем занимается ваш сын?
Наталья Николаевна оказалась не в курсе, сын с нею не советовался. И вообще последние два года его не узнать: стал вдруг слишком самостоятельным, несговорчивым, на всё у него своё мнение. Узнав от директора подробности, Наталья Николаевна и растерялась, и испугалась, чего-чего, но такого от сына она не ожидала. Директор, конечно, в её неведение не поверил и попробовал припугнуть:
– Вы же понимаете, что просто так у нас людей не арестовывают, значит, есть за что. А тут тебе письмо, да ещё от детей: мол, не доверяем власти. Чем всё это обернётся? Кто поверит, что мы тут ни при чём, что это не наша инициатива, подумают, что детьми только прикрываемся. Что будет с вашим сыном? Поговорите с ним, объясните, убедите, прикажите наконец, пусть оставит свои глупые затеи. Мне всего год остался до пенсии, я ещё доработать хочу и поработать потом, если получится, а не сесть в тюрьму по милости вашего сына. Да и вам там, – он показал пальцем вверх, – напомнят, какого сына вы воспитали. Милочка, дорогая Наташа, поговорите с Серёжей, он должен понять…
Разговор с сыном Наталья Николаевна долго оттягивала, не знала, как и подступиться, какой тон взять. Серёжа может просто встать и уйти, даже отвечать не станет. Изменился он очень, повзрослел. Всегда был маминым сыночком, она в школу – и он за нею хвостом, драться не умел, за себя постоять не мог, каждая девчонка в классе его обижала, помыкали им, а тут – на тебе! Такую кашу заварил! И когда же он успел так измениться?
Но начинать разговор всё равно надо. Она дождалась, пока он выучил уроки и уселся за компьютер, присела рядом в кресло, погладила сына по затылку, он слегка поёжился.
– Серёж, – начала издалека, – скоро лето, каникулы. Куда отдыхать поедем?
– Мне всё равно. Хорошо бы к морю. А можно и к бабушке, в Гадяч.
– Я с директором сегодня говорила…
Серёжа сразу всё понял:
– Мама, можешь не продолжать, я не изменю своего решения. И ребята – со мной.
– Сынок, неужели ты действительно веришь, что вашим письмом можно что-то изменить? Веришь, что её отпустят, если вы попросите? Это не поможет, Серёжа…
– Пусть! – Сергей начинал горячиться. Утром директор, теперь мама. – Пусть не поможет! Но я буду знать, что я не сволочь, не остался в стороне, а что-то делал, пытался делать…
– Серёжа…
– Не надо, мама, я знаю, что ты хочешь сказать. И знаю, что ты чувствуешь. Но это мой выбор, понимаешь? Ты пойми меня: я не смогу жить дальше, зная, что мог что-то сделать и не сделал. Второй раз я уже не смогу!
Мать вздохнула и отступила. Она поняла, что хотел сказать её сын. Вот она и всплыла, та, как ей казалось, уже забытая история с Вадимом. Сын ни разу с тех пор не вспоминал о ней, казалось, рана зажила, как заросла травой и Терема… Ан нет, не зажила рана, дала о себе знать…