Нас тревожат другие дали. Выпуск 3
Шрифт:
Случилось это в мае две тысячи пятнадцатого. Летние каникулы были не за горами, дома усидеть трудно, почти невозможно. Малыши давно уже купались в ставке за селом, ребята постарше ловили рыбу, раков. Рыбы там сколько хочешь, сама на крючок просится. Сергей же собирался с Никитой в Терему, оставалось только забежать за Вадимом. Раньше они в Тереме в войнушку играли, среди удобно разбросанных плит, скифских курганов, подступающих к старой урановой шахте. Взрослые эти места обходили стороной: радиация, шахту ведь и не закрыли совсем, а просто залили водой.
Мальчишки зашли за Вадимом, тот был дома, но мама ему строго-настрого приказала из дома ни ногой. А как тут усидишь, когда Сергей и Никита припёрлись с утра? У Никиты с собой самопал, хотели испробовать своё оружие, уж там-то выстрелов не будет слышно никому. Не выдержал Вадик, натянул свою любимую бейсболку, додумался в рюкзак холодного кваса сунуть, ещё прихватил кусок хлеба с салом.
Что же это такое – Терема? Это заброшенные базы, где раньше колхоз держал лошадей и коров, а вокруг – разнотравье, чего только нет: и зверобой, и душица, и синие головки шалфея, и ромашковые поляны, и алые островки мака. А какие там грибы! По весне – сморчки, а с летними дождями – синеножки, огромные. Несколько штук набрал – и пакетик полон. Речка бежит бесшумно, почти не видна за камышами, но рыбы в реке столько, что вода серебрится от её чешуи. Среди полян возвышаются небольшие скалы, скифские холмы, и ковыль волнуется на курганах, и чертополох пролетает мимо, так и хочется побежать за ним! А вечером, когда солнце утопает в реке, можно сесть на лугу, заслушаться птицами и забыть, куда и зачем ты шёл…
Увы, теперь же Терема другая, не столь приветлива. Она была нейтральной полосой, не принадлежала ни этим, ни тем, диверсионные группы её обходили, мин не ставили, там вся местность на километры просматривается.
Ползая вокруг плит, представляя себя то сепарами, то нациками (так обычно зовут бойцов Национальной гвардии), мальчишки наткнулись на груду осколков. Точнее, напоролись. Сергей, отползая к реке, почувствовал, как что-то больно обожгло бедро. Осколок оказался большим, довольно тяжёлым, с неровными, рваными краями, не дающими взять его в руки и хорошенько рассмотреть. Осколками снарядов мальчишек не удивишь, много их валяется на улицах села, но таких больших и необычных они ещё не видели. Один из них, поменьше, Вадим запихнул в рюкзак, «на память», как объяснил.
– Ничего себе осколочек! – восхищённо рассматривал Сергей находку. – Это ж какие должны быть снаряды? Такой бабахнет – так бабахнет.
– А кто ж тут стреляет? – Вадим начал озираться, но не увидел ни «саушек», ни другой арты поблизости. – А вдруг и в нас сейчас пальнут?
– Не гони! – Никита презрительно оглядел Вадика. – Кому ты нужен, чтобы в тебя стреляли?
– А вдруг, – упорствовал Вадик. – Вдруг за нами уже наблюдают?
Никто, конечно, за ними не наблюдал, и они опять увлеклись игрой.
На этот раз сепаром был Вадик. Ему дали три минуты, чтобы он спрятался, или «окопался», как выражался Никита. Торопясь и слегка прихрамывая (натёр-таки ногу в старом кеде), Вадим направился к двум плитам, что поодаль опирались друг на друга. Старые, облупленные, с кусками торчащих в разные стороны железных стержней,
– Иду с самопалом. Если найду, открываю огонь на поражение!
Крадучись и осторожно прислушиваясь к каждому шороху, Никита обыскал всю поляну, осмотрел одну за другой все плиты, заглянул даже в заброшенный колодец шахты, но Вадика не обнаружил. Сергей искал Вадима в другой стороне, у верб, но также безуспешно. «Сепар» словно сквозь землю провалился.
– Вот куда его понесло? – недовольно бубнил Никита. – Охота лазить, ноги ломать. Эй, ты! – крикнул он. – Выходи! Мы знаем, где ты!
Вадик не отозвался, но не успел ещё Никита договорить, как внезапно раздался страшный треск, потом вырос столб серой пыли, и на глазах у мальчишек две поддерживающие друг друга плиты, как две руки, легли одна на другую и замерли. Когда мальчишки подбежали к рухнувшим плитам, первое, что они увидели, – откатившуюся в сторону бейсболку Вадика, красную с белой полосой на козырьке. Из-под завала не спеша, точно не решаясь показаться, выбегала тонкая красная струйка…
– Вадька, – прошептал Сергей, оглянулся на Никиту, с ужасом отступил назад, подальше от плит, а потом словно что-то рвануло его и бросило к обвалу. – Вадим! – кричал он. – Вадим!
Никита остался стоять, молчал, что-то обдумывая, на что-то решаясь. Он не плакал, не кричал, не приближался к страшному месту, он только произнёс одну фразу, которую Сергей даже не услышал, сказал едва слышно, как бы разговаривая сам с собой:
– Вот и ещё одним сепаром стало меньше…
Потом он подошёл к Сергею и тихо, но твёрдо произнёс:
– Ему уже не поможешь. Он умер. А вот что нам делать? Говорить, что мы тут были, нельзя. Его родители не знают, что он с нами. И ты молчи. Если спросят, не видели ли мы его, скажем: не видели. И всё. Никто ничего не узнает.
Сергей обернулся, глянул на Никиту как на сумасшедшего. Неужели он и вправду может так поступить? Но Никита всё говорил и говорил, слова его начинали доходить до сознания Сергея. Их могут посадить. Никто не станет разбираться, как он оказался под завалом, всё свалят на них. А у Никиты уже были проблемы с милицией, больше он не хочет. Да и ему, Сергею, они не нужны. Поэтому единственным выходом остаётся молчание.
Сергей не понимал, как Никите удалось убедить его уйти оттуда, из Теремы, оставив всё как есть.
Но одно дело – уйти, а другое – забыть. Забыть не получалось. Память то и дело подбрасывала то злополучную бейсболку на траве, то оставшийся там, на поляне, рюкзак с любовно сбережённым осколком…
Вот уже и мама пришла с работы, спросила, завтракал ли он, заторопилась в магазин. Сергей сидел, забившись в угол дивана, не отвечая на вопросы, глядя в одну точку, его нервно стиснутые руки дрожали. Мама почувствовала что-то неладное, присела рядом, коснулась рукой его плеча, заглянула в глаза… Ничего спросить не успела, слёзы словно прорвали невидимую преграду и потекли, потекли…