Наш человек в Киеве
Шрифт:
– Олексий, это не снимай. Давай перебивки нам собери.
Мой коллега тут же отвернул камеру, сосредоточившись на «перебивках» – деталях крупным планом, они всегда нужны для последующего монтажа.
Я доснял этот эпизод и повернулся посмотреть, кто там командует. Командовала оператором маленькая светловолосая девушка в сине-белой куртке с лого DW на всех возможных местах. Она перехватила мой взгляд:
– Привет. Я тебя не видела раньше. На кого ты работаешь?
Я решил говорить резко и отрывисто, чтобы мой акцент и
– Привет. На болгарское радио. «Авторевю» называется.
– Ага. А я Дина. Работаю на Deutsche Welle. Приехала из Германии.
Я кивнул ей и пробормотал:
– Я Игорь.
– Ты в Киеве живешь?
Изображать болгарина я не решился.
– Да, в Киеве. А где ты выучила русский?
– Родители русские, уехали двадцать лет назад туда, – пожала узенькими плечами она. – А где ты подцепил болгарскую халтуру?
– В Сети меня сами нашли, предложили поработать, – аккуратно сформулировал я свою легенду.
– Сколько платят? – деловито вмешался в разговор оператор Дины.
– Сто баксов за готовый репортаж, – сообщил я, мысленно удвоив ставки родной конторы.
– А текст ты тоже пишешь? – уточнила Дина.
– Нет, я им отдаю только видео. Дальше они сами сочиняют, – подстраховался я на случай претензий по содержанию.
– Ну, тогда нормальный расклад. Мне вот меньше полтинника за съемочный день обламывается, да еще в гривнах, – пожаловался оператор.
– Леша, а ты на бюджетных киевских каналах не хочешь поработать за пять евро в день?! – вдруг рявкнула на него Дина.
Олексий вздрогнул и быстро пошел менять точку съемки.
Клин «правосеков» пришел вдруг в движение и попер на полицейских. Я поднял камеру и начал работать. Полицейские оборонялись очень деликатно, даже не пытаясь использовать дубинки, висевшие у них на поясе.
С обеих сторон доносились примирительные крики: «Да вы шо, хлопцы, спокойно!», «Тихонько-тихонько», «Не дозволено дальше!».
Возня продлилась минут десять и закончилась ничем. Я разочарованно опустил камеру, оглядываясь по сторонам. Дина ткнула меня в плечо:
– Вон там стоит Маша, у ограды, с плакатиком. Она лесбиянка, активистка, красавица. Возьми у нее интервью. Она тебе все четко расскажет, кто тут и зачем, отличный спикер для любого уличного сюжета. Мы всегда ее работаем, безотказная девушка.
Я благодарно кивнул и в самом деле пошел к активистке Маше с заранее включенной камерой.
Маша нервно курила, стоя возле помпезной ограды здания суда. Когда она поняла, что я направляюсь к ней, заметно вздрогнула и затянулась сигаретой, прикрывая лицо.
– Болгарское радио, – успокоил ее я.
Она, действительно, успокоилась, поправила челку, выбившуюся из-под вязаной шапки, и робко улыбнулась:
– Ничего, что я в кадре курю?
– Не проблема.
Я дал ей затянуться еще пару раз, затем спросил:
– Что вы ожидаете от суда? Какого наказания для виновников?
– Наказание определит суд, – ответила она осторожно.
– Так у вас на плакатах написано, что дело не передано в суд.
Она щелчком отбросила сигарету в сторону.
– Да, пять дел было возбуждено по нападению на участников марша. И они до сих пор не переданы в суд.
– Так, может, они прекращены?
– Мы надеемся, что нет.
Она отвечала скучно и предсказуемо, поэтому быстро мне надоела. Перед тем, как отойти, я спросил:
– Вы ведь боитесь «правосеков», верно? Даже сейчас, когда рядом стоит милиция [3] ?
– Боюсь. Они нападают на беззащитных и слабых. Нападают на всех, кто защищает права человека. И милиция тут не поможет, милиционеры сами нациков боятся.
3
Так «полиция» или «милиция», чего у них там?
Я опустил камеру, и девушку тут же прорвало:
– Господи, вы бы знали, какие они все мрази. Они били меня несколько раз, по лицу, в живот били, ребятам нашим ломали ноги, представляете? Возле дома отлавливали и ломали им ноги железными прутьями, отрывали уши, если видели тоннели там, сожгли наш микроавтобус…
Она стала рассказывать подробности, и я послушал их минут пять, ужасаясь, конечно, но также дожидаясь и паузы в ее внезапной яростной обвинительной речи. Когда она, наконец, умолкла, я спросил:
– А вот в Одессе «правосеки» людей сожгли. Тоже нарушили права людей вроде как. Тех, кто выступал против украинского национализма. Вы русскоязычных антифашистов тоже защищаете, или только за своих вступаетесь?
Она отшатнулась от меня, как от прокаженного, помолчала с минуту, выуживая сигарету из кармана куртки. Я тоже молчал, но не уходил. Тогда она ответила:
– Это грязная политика, мы в это не лезем. Не надо мне задавать провокационные вопросы.
Я кивнул ей на прощание и пошел прочь.
Глава четвертая
На следующий день я первым делом залез на сайт DW, поглазеть, что за сюжет получился у Дины с Олексием. Ведь, помимо поганых москалей, которых никому в мире уже не жалко по определению, неонацисты призывали вбить в землю до ноздрей жидов и гомосеков, а вот за это в толерантной Европе полагалось а-та-та.
Но никакого а-та-та в Европе не случилось – все эпизоды, где украинский неонацист Алексей Бык со товарищи упоминал евреев и гомосексуалистов, в этом репортаже были тщательно вырезаны.