Наш друг Хосе
Шрифт:
Анита охотно заводит знакомства. Вот вчера она весь день прошагала с девушкой Карменситой. А сегодня идет с безработным батраком Пабло.
Слева шумят сады, а справа — море. Над ними широко раскинулось небо Валенсии, и оно прекрасно. Пожалуй, во всей Испании нет неба выше его и синее. Весна. Хочется петь и веселиться. Но Пабло хмуро глядит на сады и море, словно не для него во всей своей силе и красоте пришла весна.
Лицо Пабло покрыто густыми каплями пота. В груди у него хрипит и всхлипывает, словно там кто-то играет на полежавшей в воде флейте. Он устало бредет по залитой
— Отчего ты молчишь? — спрашивает Анита. — Хочешь, я тебе что-нибудь спою?
— Нет, не надо, — еще больше хмурится Пабло. — Ты мне лучше скажи, где найти работу? Я обошел всю Валенсию, и мне осталось одно… — Он замедляет шаги и, чертя рукой в воздухе петлю, другой указывает на веревку, которой опоясаны его рваные брюки.
— Нет, Пабло, нет! — сердито кричит на него Анита. — Веревка пригодится для тех, кто предал Испанию!
Пабло с удивлением глядит на девочку с кошкой и молчит, тревожно озираясь по сторонам.
— Сколько тебе лет? — наконец спрашивает он. — Ты говоришь, как взрослая.
— Мне двенадцать лет, Пабло, но я все понимаю.
— Будь осторожна.
Пабло становится стыдно, что девочка учит его, как надо жить. Она права. Славная девчонка! Но где же найти работу? И снова, весь во власти горестных дум, батрак устало идет по дороге.
Тогда Анита берет его за руку и говорит:
— Слушай, Пабло, я знаю одно такое слово, от которого тебе сейчас же сделается веселее. Хочешь, скажу?
— Что же, говори.
— Ладно, слушай. Если ты сильно устал, если тоска вошла в твою душу, говори: «Сталин» — и ты будешь крепко держаться!
На этот раз Пабло останавливается. Он обнимает Аниту так, слоено нашел сестру. Подняв голову, он весело смотрит на сады и море и говорит:
— Ведь пришла весна…
Да, давно пришла. Во-всю пылает солнце Валенсии. Цветут сады. Быстрей и тверже становятся шаги Пабло. Прощаясь с Анитой, он крепко, по-мужски, жмет ее маленькую смуглую руку.
Лицо Аниты потемнело от солнца. Оно совсем бронзовое. У нее черные глаза, зоркие, смелые. Она уже не похожа на галчонка. Нет! И никто не скажет, что она маленькая. Правда, Анита попрежнему любит разговаривать со своей Бьянкой.
— Горячий денек выдался сегодня, верно? — провожая глазами Пабло, говорит она. — Отчего же у тебя грустные глаза, Бьянка? Да, я знаю: ты скучаешь по Фернане. Я тоже скучаю… Она уже двадцать дней в тюрьме…
Бьянка ласково глядит на девочку.
— Ну, ничего, не беспокойся, — говорит ей Анита. — Наша Фернана вернется, Ладно, пора домой, а то Мануэль будет сердиться. А помнишь, как совсем недавно он на меня кричал; «Анита, не смей рисовать белых голубей, ты маленькая!» А теперь он мне говорит: «Ты молодец, Анита!» Я ловкая, осторожная…
Анита на ходу снимает с себя деревянные башмаки, выстукивает ими ритм веселой пляски и повторяет:
— Я ловкая, Бьянка! Ведь никому не придет в голову, что мои башмаки с секретом: в одном лежит кисть, а в другом — краска… Ну, пошли, я что-то долго с тобой болтаю…
Клубится пыль. Жарко. Анита идет, несет на руках свою рыжую Бьянку и поет песни. Ни жара, ни дожди не останавливают ее. Зато на стенах домов, на башнях и на стволах деревьев каждый день появляются вестники мира и освобождения Испании — белые голуби.
Их рисует маленькая солдатка мира, Анита.
Горсть земли
Денизу я видел еще вчера. Она стояла в компании моряков у трапа «Виргинии» и нервно вертела в руках какой-то небольшой предмет, завернутый в красный фуляровый платок.
— Это земля Вьетнама!.. — донесся до меня ее звонкий и, как показалось мне, необыкновенно взволнованный голос. — Я знаю, вы отправляетесь на Восток…
На лицах матросов было удивленье. Один из них, положив руку на плечо девушки, сказал:
— Дениза, расскажи толком, в чем дело… Ну-ка, пойдем с нами.
Признаться, я долго думал о странных словах девушки, случайно услышанных мной в марсельском порту.
С ней я познакомился на другой день, Вместе с группой французских работниц она пришла к нам на корабль. Я отвел ее к борту и, — может быть, это было не совсем вежливо с моей стороны — спросил:
— Скажите, Дениза, что вы рассказывали вчера матросам?
— Вы видели меня? Верно, это была я… — почему-то смутившись, ответила она. — Я рассказывала им о своем брате Луи. Я расскажу и вам… Да?
— Я слушаю, Дениза.
Мы поднялись на бак и присели на круг свернутого каната.
— Мой отец — батрак, — сказала Дениза, — он и сейчас работает на виноградниках господина Жеру, в шести километрах от Марселя, Я живу с отцом, а работаю здесь, в такелажных мастерских порта. Матери я не помню. Моего старшего брата звали Луи. С виду он был очень веселый парень, моряк, красивый и сильный. Он всегда пел и ничего не боялся… Я сказала, что он был очень веселым парнем, камрад. Нет, это не совсем так. Однажды я видела, как он плакал… Луи, возвращаясь из рейса, всегда приходил к нам домой. И вот как-то раз, когда созревал виноград, Луи поднес к лицу спелую гроздь, и глаза его наполнились слезами. Мы с отцом испугались — думали, что он заболел. Отец спросил:
«Что с тобой, Луи?»
«Отстань! — крикнул он так, словно отец обидел его. — О, ты ничего не понимаешь!»
«Я пойму, Разве ты не мой сын, Луи?» — сказал отец.
Луи крепко сжал отцовскую руку и ответил:
«Земля… Я хочу землю… свой маленький виноградник… Хочу слушать, как поет жаворонок… ухаживать за лозой… Ведь ты же знаешь, что я не люблю моря!»
Да, камрад, Луи не любил моря. Он любил землю и страстно мечтал о ней. Ради нее он шесть лет скитался по далеким морям… Франция переживала трудные дни, камрад, боролась против фашистов и предателей, а Луи находился за океаном, на бразильских парусниках, между Сатосом и Форталесой, и копил деньги, чтобы приобрести землю.