Наш друг Хосе
Шрифт:
— Эй, Джон! — обратился Дэв к Кенану. — Что-то мне не нравится дружба белого с черным. Надо разбить их дружбу. Ну-ка, скажи Бену, пусть принесет скрипку.
Бен принес скрипку, и Дэв сказал:
— Юнга, сыграй песню о том, как «джентльмены вешают черного Джека вечерком». Сыграй с душой, пусть послушают ее черномазые Томас и Теодорико…
Ты, Золотые Уши, наверное, слышал эту песню. Ее поют люди в белых балахонах перед тем, как убить какого-нибудь негра. Кровь стынет в жилах, когда
— Я не буду играть эту песню, сэр. Пусть играют ее убийцы! — сказал он, прижав к груди скрипку.
— Играй, Бен, — заорал Дэв, — играй, а не то ты забудешь свое имя!
А что сделал Бен, а?
Он поглядел в сторону, где стоял Теодорико, улыбнулся и сказал:
— Не беспокойся, я ни за что ее не сыграю!
Ноздри капитана Дэва раздулись и побелели. Он поднял свой здоровенный кулак и что есть силы опустил на голову Бена. Мальчик сразу упал на палубу, упал без крика.
— Ну как, вкусно? — со смехом произнес Дэв. — Эй, Теодорико, взгляни на своего друга!
По лицу Теодорико текли слезы. Робкий, всегда послушный, он приблизился к Дэву и вдруг прыгнул на него, словно тигренок.
Он бы задушил капитана. Но рыжий Билл и толстяк Сил оттащили в сторону Теодорико. Они хотели унести в кубрик и Бена, но капитан Дэв отдал команду:
— Привяжите мальчишек к мачте!
О, что мы могли сделать, Золотые Уши? Мы не могли ослушаться хозяина.
Капитан Дэв как будто успокоился. Он подошел к Бену — тот уже пришел в себя — и сказал:
— Теперь ты, Бен, сыграешь. У меня есть время, я подожду до завтра. А нет — я протащу тебя вместе с Теодорико через киль, подвешу головой вниз к рее, а потом сгною вас в тюрьме.
— Что же, в тюрьмах Америки сидят и честные люди, — ответил Бен. — Да, честные люди!
Ноздри капитана Дэва снова раздулись и побелели. Но на этот раз он не ударил Бена.
— Эй, Кенан, — сказал он, — ты слышал красные словечки? Ты будешь свидетелем… И Теодорико красный…
— Есть, сэр! — ответил Кенан.
— А ты Билл? — спросил Дэв.
— Нет, сэр, — отказался Билл: — я далеко стоял и ничего не разобрал, дул ветер…
— А ты, Сид?
— У меня болят уши, сэр.
— Ладно, хватит и одного свидетеля, Кенана.
Капитан Дэв собственноручно забил рты мальчишкам паклей, велел Кенану стеречь Бена и Теодорико, а сам отправился ужинать к себе в каюту.
Темнело. Зажглись звезды. Кенан стоял за рулем неподвижно. А я сидел на корме, и мне было стыдно, ох и стыдно, Золотые Уши, что я не верил Бену!..
Я собрался было подойти к мальчишкам, но Кенан шевельнулся. Он показал мне рукой, чтобы я убирался прочь, в кубрик.
Я ушел. В кубрике было тихо. Подвахтенные матросы угрюмо молчали. Никто не хотел говорить, лишь один рыжий Билл спросил:
— Ты плачешь, Томас?
— Нет, Билл. Разве у меня мокрые глаза?
— Плач у тебя вот где, — сказал Билл и показал рукой на сердце.
Он раздобыл где-то бутылку джина, налил мне полный стакан и сказал:
— Спи, негр, так-то лучше.
Я лег. Долго лежал, пока матрос Филипп не подошел к моей койке.
— Вставай, твой час стоять на руле, — сказал он. — Вставай, старый Уиллок!
Я поднялся и сменил на руле Кенана. На вахту вышли и Сид и Билл, а Кенан — будь он проклят! — остался на палубе.
Жаль, Золотые Уши, что ты тогда скрылся за облака. Стоило бы тебе поглядеть на Кенана. Он ходил по палубе от борта к борту, от борта к борту и вдруг, подойдя к мальчишкам, остановился, вытащил из кармана нож и двумя взмахами рассек веревки…
— Ты, Бен, — орленок, — сказал он Бену. — Орленок и Теодорико… Вы настоящие друзья!
А мальчики, вытащив изо рта паклю, взглянули на звезды и обнялись. Я смотрел на них, и у меня в груди все запело, будто там заиграли веселые дудки. «Вот это Америка, какой она должна быть!» — думаю. Ох, и хорошо стало у меня на сердце!
А боцман Кенан сказал:
— Станьте снова к мачте, я вас привяжу для вида. К рассвету, когда мы войдем в ворота панамской гавани, бросайтесь за борт и плывите к молу…
Что же дальше было, а?
Ладно, я скажу. Мы пришли в Панаму, и Бен и Теодорико бежали с корабля. А на обратном пути капитан Дэв выбил мне кулаком два зуба и рассчитал в Нью-Йорке. Кенан, Билл и Сид тоже остались без работы… Да, Золотые Уши, тебе хорошо, тебе не приходилось искать работу, а вот Томасу Уиллоку пришлось. Ох, как пришлось!»
…Уиллок вздыхает и набивает табаком трубку. На причале попрежнему безлюдно. А негру хочется говорить. Он, Уиллок, не может молчать. Он снова глядит на месяц и говорит:
«Что же, Золотые Уши, Бен и Теодорико научили старого Уиллока, как надо жить. Надо бороться — вот как надо жить! Я получил письмо… Оно всегда при мне… Хочешь, я покажу?»
Томас Уиллок бережно вытаскивает из кармана куртки письмо и улыбается.
«Вот оно, погляди. Но ты, Золотые Уши, наверное, плохо читаешь. Ладно, я прочту тебе сам, ты слушай:
«Дорогой Томас Уиллок, мы тебя не забыли. Ты хочешь узнать, где мы? Далеко. В Сиднее. Мы работаем на паруснике «Тайфун» матросами. И боремся за мир. Мы хотим, чтобы все народы жили счастливо и дружно, как живут в Советской России. Слушай, Томас, ты старый и одинокий. Ну вот и приезжай к нам, тебе матросы помогут, и ты будешь нам отцом, ладно?»