Наш маленький северный восток
Шрифт:
Тему памятника обсуждали в верхах долго: полгода решали, кому стоять у входа – аллегорической фигуре или реальной? Так как на запечатление в бронзе претендовал уж слишком длинный список теоретиков, практиков и лучших людей города, то решили создать аллегорию,
Место памятника утвердили: напротив главного входа по оси комплекса зданий. Изваять фигуру пригласили лучшего скульптора, из армян, а масштаб фигуры и позу определял наш начальник, из башкир. Студенты сделали макет всего окружения и постамента, только фигура у них не получалась. Тогда наш «светоч» нашел в архиве подходящую по размеру свою фотографию в полный рост, вырезал ее по контуру и прилепил к постаменту. Была эта фотография из студенческого строительного отряда. Естественно, там он был в рабочей одежде с накинутой на плечо робой.
Скульптор так и изваял его, так как был очень мастеровит и благодарен соавтору-архитектору…
Сам начальник не раз, смущаясь, рассказывал мне эту историю, но внутри внимательных глаз его прыгали огоньки победы и удали:
– Вы понимаете: «Я памятник себе воздвиг…»
На момент моего приезда памятник простоял уже год-два. Мстительные студенты или простые горожане регулярно начищали его в области пониже живота, а к руке привязывали сетку с пустыми бутылками…
В приличном сквере на постаменте стоит измученный подросток в одежде с чужого плеча. Написано: «Орлёнок». Не герой пьесы Ростана, а герой гражданской войны 20-х гг. ХХ века. Напротив – через полосу газона – мавзолей: самый настоящий арабский, не стилизованная современная гробница. Он воздвигнут по всем канонам восточных усыпальниц: трехъярусный, внизу колоннада для поклонения, потом трибуна, сверху мемориал полукуполом с бюстом усопшего. Бюст принадлежит, опять же, Ленину. Видимо, вождь «смотрит» на дело рук своих – голодную и оборванную молодую Россию, которую кто-то измордовал…
Бытовые неприятности наступали широким фронтом: то текли батареи, то вода из унитаза шла в обратную сторону, то задули северные ветры, и в квартире заледенели стекла. Надо покупать мебель, но нет грузчиков… Надо мебель перевезти, но нет перевозчиков! В родном городе это решалось само собой путем проходящей мимо «мужской силы». На востоке – нет, другая традиция: мужчина сидит на печи (в чайхане), а женщина вьется вокруг него этакой Василисой Прекрасной: из одного рукава – столы с яствами, из другого – ковры самотканые, в свой черед – палаты каменные… Мебель старую с дачи мне ссудили родители. Они и заказали ее перевозку.
Обретение стола на кухню стало испытанием на прочность. Когда появилась возможность его покупки, наступила холодная слякотная погода, и в ближайшем магазине не вышли на работу грузчики. Стол пришлось ворочать самой, у пиратов и прочих тоже был выходной, таксист подогнал транспортное средство к крыльцу магазина, открыл багажник и засунул руки в карманы… Мне, как человеку не полновесному, было трудновато, но выручила смекалка – школьники за десятку были сговорчивее таксиста. В подъезде также постоянно обитали разные личности, которые не прочь были заработать… Как ни странно, в этом городе капитализм уже пустил свои крепкие корни.
Также пришлось выкручиваться, чтобы транспортировать 15 литров краски и ведро мастики для ремонта большой комнаты. На сей раз были отпускные деньги, и я с радостью подалась на рынок – терпеть обои цвета лежалого мяса с рисунком в виде рогов и канделябров не было больше мочи…
Нагруженная, я ползла к стоянке такси, пока меня не окликнул крепкий мужчина неагрессивного вида. Он был на «жигулях» и подрабатывал извозом. Таким образом, я сэкономила собственные усилия, слегка проиграв в деньгах. Потом, впрочем, выяснилось, что это любитель приключений, а не извозчик. Исправно донеся мне краску до двери, он долго мялся у двери, так и не найдя повода попасть внутрь. Потом через какое-то время он зашел на огонек, рассказывал про жизнь машиниста тепловоза без зарплаты, им выдавали то товаром, то провизией… Спасибо за помощь одинокой женщине, но необязательно лезть в друзья!
Шпатлеванию меня научила практика по технологии в родном институте.
…Это было дождливым летом лет десять назад. Мне выдали аккорд – работу не на время, а на законченный ремонт огромного помещения холла второго этажа в старинном особняке. Эту историческую реликвию передали институту под Школу юных архитекторов. Вокруг трудились такие же поденщики: кровлю латал Макс из параллельной группы, другие комнаты – ребята из строительного отряда и другие горемыки, проходящие всякого рода отработки.
Я заделывала раствором дыры в потолке, стройотрядовцы месили бетон и доставляли его мне на носилках, Макс пил пиво на крыше. Ночные грозы приносили свои сюрпризы: каждое утро я приходила к обвалившемуся пласту штукатурки, а то и не к одному… Когда это произошло в третий раз, я пошла к завхозу, который ведал нашими строительными работами. Григорий Иванович, вечно красномордый, был трудяга и хам, но дело свое знал. Быстро смекнув, кто тормозит процесс, он засеменил к особняку, лицезрел, как Макс работает, и разразился потоком такой брани, что из переговорного пункта почты напротив стройки выбежали посетители:
– Нельзя ли без «картинок», ничего не слышно и так, тут еще обороты речи?!
– К е…ной фене, закройте пасти, пока я рву на части!!! – возопил начальник в пятистопном ямбе, бегая по гнилой крыше, поскользнулся и угодил в прореху кровли, завалив туда и Макса.
Застрявши там по мере выяснения отношений, Макс на практике уяснил только одно – что означает «головомойка» …
Выручали их сбежавшиеся на крики стройотрядовцы и добровольцы из зрителей. С прибаутками их погрузили в карету скорой. Так я лишилась начальства. Пока партактив решал, кто залатает дыры, грозы шли своей чередой, а я – своей: обои я доклеивала уже в сентябре, пока мои однокурсники «чалились» на картошке. Освоила азы монтажа фурнитуры: розетки, дверные ручки… В помощниках у меня побывали две студентки, пять абитуриентов и даже секретарь комитета комсомола. С ним мы покрывали лаком полы. Пели песни и сдружились на долгую жизнь. Это он меня привел в институтский комитет, где происходили славные баталии…