Наш общий друг. Том 2

Диккенс Чарльз

— Мамочка и Лавви, я знаю, вы обе пьете с сахаром. А ты, папа (мой добрый, миленький папа), пьешь без молока. Джон любит с молоком. Раньше я тоже пила без молока, а теперь с молоком, как Джон. Милый, ты поцеловал маму и Лавви? Ах, поцеловал? Вот и хорошо, Джон!

Я просто не видела, как ты это сделал, потому и спросила. Будь добр, Джон, нарежь хлеба и намажь его маслом. Мама любит в два ломтика. А теперь, мамочка и Лавви, признайтесь мне по-честному, ведь когда пришло мое письмо, вы подумали на минутку — только на минутку! — что я дрянная девчонка?

Не дав миссис Уилфер взмахнуть перчатками, супруга нищего снова защебетала,

все так же весело и ласково:

— Вы, наверно, очень рассердились на меня, мамочка и Лавви, и я, конечно, ничего другого не заслужила. Но ваша Белла была всегда такая безрассудная, черствая и всегда вам внушала своим поведением, что она способна выйти замуж только по расчету, а не по любви! Я побоялась, что вы мне не поверите! Ведь вы же не знали, какой мой Джон добрый и чему он меня научил! Вот я и пошла на хитрость — мне было стыдно перед вами и боязно, что мы не поймем друг друга и только рассоримся, о чем сами потом пожалеем, и я сказала Джону: «Если ты согласен справить нашу свадьбу тихо, скромно, давай так и сделаем». И он согласился, и мы обвенчались в Гринвичской церкви, где никого не было… — Тут глаза у Беллы разгорелись еще ярче. — Да, никого, если не считать одного незнакомца, который оказался там совершенно случайно… да еще половинки инвалида. И как хорошо, мамочка и Лавви, что мы не рассорились и нам ни о чем не придется жалеть! Не рассорились и сидим сейчас такие дружные за чаем!

Вскочив из-за стола, она расцеловала мать и сестру, вернулась на место (сделав по дороге небольшой крюк, чтобы обнять мужа) и заговорила снова:

— А теперь, мамочка и Лавви, вам, наверно, захочется узнать, как мы живем и на что мы живем. Так вот, слушайте! Поселились мы в Блэкхизе, в чудеснейшем кукольном домике, прелестно обставленном, и держим очень расторопную служанку, хорошенькую-прехорошенькую. Хозяйство ведем экономно, толково, во всем придерживаемся строгого порядка, живем на сто пятьдесят фунтов в год, следовательно, у нас есть все что нужно, и даже больше чем нужно. И наконец, если вы захотите спросить меня по секрету, — ведь, наверно, захотите? — как я отношусь к своему мужу, придется мне сказать вам, что я… почти люблю его.

— А если вы захотите спросить меня по секрету, — ведь, наверно, захотите? — как я отношусь к своей жене, — с улыбкой проговорил Роксмит, незаметно для Беллы став за ее стулом, — придется мне… — Но тут Белла сорвалась с места и зажала ему рот ладонью.

— Ни слова больше, сэр! Джон, милый, не надо! Правда, не надо! Обо мне еще рано судить. Я — куколка из кукольного дома, хочу стать чем-то большим для тебя.

— Милая! Какая же ты куколка!

— Да, мне еще так далеко до того, чем я хочу стать! Проведи меня через любое испытание, через любую беду, Джон, и только после этого скажи им, как ты относишься ко мне!

— Хорошо, дорогая, — согласился Джон. — Обещаю тебе это.

— Какой ты добрый, Джон! Но сейчас ты не скажешь обо мне ни слова, да?

— Сейчас, — повторил Джон, с восхищением глядя на нее, — я не скажу о тебе ни слова.

В знак благодарности она прижалась смеющимся личиком к его груди и прошептала, искоса поглядывая на остальных:

— Я признаюсь вам еще вот в чем, мои дорогие папа, мама и Лавви: Джон не знает и не подозревает даже, что я… люблю его!

Миссис Уилфер и та не устояла перед своей замужней дочкой и со свойственной ей величавостью дала понять (правда, самым отдаленным

образом), что если бы Р. У. того заслуживал, она тоже спустилась бы со своего пьедестала пленять супруга. В противоположность матери, мисс Лавиния усомнилась в разумности такого обращения с мужьями, опасаясь, что, в случае с Джорджем Самсоном, оно может оказать разлагающее влияние на этого молодого джентльмена. Что же касается Р. У., то он считал себя отцом самой обворожительной женщины на свете, а Роксмита счастливейшим из смертных, против чего Роксмит вряд ли стал бы возражать.

Молодожены откланялись рано, чтобы не торопясь дойти пешком до пристани, где им надо было садиться на гринвичский пароход. Сначала они шли, весело переговариваясь между собой, но потом Джон о чем-то задумался, и это не ускользнуло от внимания Беллы.

— Джон, милый, что случилось?

— Ничего, моя любимая.

— Может быть, ты поделишься со мной своими мыслями? — сказала она, заглядывая ему в лицо.

— Да они не такие уж интересные, друг мой. Я думаю вот о чем: тебе не хочется, чтобы твой муж был богат?

— Чтобы ты был богатый, Джон? — переспросила Белла, чуть отстраняясь от него.

— Да, богатый. Например, такой, как мистер Боффин. Неужели ты не хотела бы этого?

— Знаешь, милый, даже пробовать страшно! Разве богатство пошло на благо мистеру Боффину? И разве мне пошло на благо то, что я, хоть и немножко, но все-таки попользовалась его деньгами?

— Не всех же деньги портят, сокровище мое.

— Большинство портят, — сказала Белла, в раздумье подняв брови.

— Будем надеяться, что и это неверно. Предположим, у тебя много денег, ведь с ними можно сделать столько добра людям!

— Предположим, сэр! — шутливо повторила Белла. — И предположим, что мне не захочется делать людям добро? Предположим, сэр, что эту возможность можно обратить себе во вред?

Смеясь и пожимая ей руку, он спросил:

— Ну, а предположим, тебе дана такая возможность. Ты обратишь ее во вред себе?

— Не знаю, — ответила Белла, задумчиво покачав головой. — Надеюсь, что нет. Думаю, что нет. Но когда человек небогат, ничего не стоит так думать и питать такие надежды.

— Почему не сказать прямо, дорогая: «Когда человек беден»? — спросил он, пристально глядя на нее.

— Беден? Но разве я бедна? Джон, милый, неужели ты думаешь, что я считаю нас бедняками?

— Да, друг мой.

— Джон!

— Пойми меня, любимая. У меня есть ты — самое большое сокровище из всех сокровищ мира. Но я думаю и о тебе и за тебя. Вот в этом простеньком платье ты когда-то пленила мое сердце, и на мой взгляд никакое другое так не пойдет к тебе, не сделает тебя еще стройнее, еще красивее! Но вот сегодня ты любовалась дорогими нарядами, и мне, естественно, хочется, чтобы они были у тебя.

— Это очень мило с твоей стороны, Джон. Меня так трогает твоя заботливость, что я готова расплакаться. Но наряды мне не нужны.

— Мы с тобой идем пешком по грязным улицам, — продолжал он. — Я так люблю твои маленькие ножки и с болью в сердце вижу, как слякоть пачкает башмачки, в которые они обуты. И мне, естественно, хочется, чтобы ты ездила в коляске.

— С твоей стороны очень мило так о них отзываться, — сказала Белла, глядя вниз на те самые ножки, о которых шла речь. — И, слыша твои похвалы, я жалею, что башмаки у меня на номер больше, чем следует. Но уверяю тебя, коляска мне не нужна.