Наш общий друг. Том 2
Шрифт:
— Да, — ответила она не задумываясь, хотя голос у нее дрогнул. — Я решила бежать от этого человека. Несколько дней назад здесь умерла одна бедная женщина. Она была на десятки лет старше меня. Я случайно нашла ее умирающей под открытым небом, на мокрой земле. Вы, наверно, слышали о ней?
— Да, кажется, слышал, — ответил он. — Ее фамилия Хигден?
— Ее фамилия Хигден. Слабая, дряхлая, она до последней минуты осталась верна себе, и в свою последнюю, предсмертную минуту взяла с меня слово, что ее воля будет исполнена. Я найду силы поступить так же. Мистер Рэйберн, если у вас хватит
Юджин не отрывал глаз от ее молодого прекрасного лица, и восхищение, гнев, укоризна слились воедино в его молодом прекрасном лице, и Лиззи, втайне отдавшая ему свое переполненное любовью сердце, не выдержала этого взгляда. Она изо всех сил старалась сдержать себя, но он видел, что решимость ее тает. И когда от ее решимости не осталось и следа, когда Юджин впервые понял, как сильна его власть над этой девушкой, она пошатнулась, и он едва успел подхватить ее.
— Лиззи! Побудьте так хоть минуту! Ответьте на мой вопрос. Если бы я не был отдален от вас своим положением, как вы говорите, если бы между нами не лежала пропасть, неужели вы стали бы настаивать на моем отъезде?
— Не знаю, не знаю! Не спрашивайте меня, мистер Рэйберн. Пустите… я пойду.
— Лиззи! Клянусь вам, я не стану вас удерживать. Клянусь, вы уйдете отсюда одна! Я не пойду за вами, не буду больше преследовать вас — только ответьте мне!
— Какого ответа вы от меня ждете, мистер Рэйберн? Разве я могу знать, как бы я поступила, если бы вы были не тем, что есть.
— Если бы я был не тем, чем кажусь вам, — сказал Юджин, искусно подменив ее слова, — неужели вы ненавидели бы меня?
— Ах, мистер Рэйберн! — умоляюще, сквозь слезы проговорила она. — Вы слишком хорошо меня знаете, чтобы так думать обо мне.
— Если бы я был не тем, чем кажусь вам, Лиззи, неужели вы остались бы по-прежнему безразличной ко мне?
— Ах, мистер Рэйберн! — снова ответила она. — Повторяю, вы слишком хорошо меня знаете.
В этой беспомощно поникшей у него на руках девушке было что-то такое, что говорило: сжалься над ней, не требуй, чтобы она открыла тебе свое сердце. Но он не сжалился и заставил ее признаться.
— Если, зная вас, Лиззи, я действительно не смогу поверить, что вы ненавидите меня, горемыку, или что вы безразличны к моей судьбе, дайте мне услышать еще больше, прежде чем мы расстанемся. Скажите, как бы вы поступили, если бы считали меня равным вам во всем?
— Это невозможно, мистер Рэйберн! Разве я могу представить вас равным себе? Если бы это было возможно, тогда вы бы перестали быть самим собой. Тогда я не могла бы вспоминать тот поздний вечер, когда впервые увидела вас и вышла из комнаты, не вынеся вашего пристального взгляда. Или ту ночь и утро, когда вы сказали мне, что мой отец умер. Или те вечера, когда вы навешали меня в моем новом пристанище. И то, как вы поняли, что я никогда ничему не училась, и помогли мне исправить эту мою беду. И то, как я благоговела перед вами, дивилась и думала сначала, какой вы хороший, добрый, что заботитесь обо мне.
— Думали так только сначала, Лиззи? А что вы думали потом? Что я дурной человек?
— Нет, я этого не говорю. Я этого не думаю. Прошла первая радость, прошло первое удивление, что меня заметил человек, так непохожий на всех, кого я знала раньше, и тогда мне стало ясно: не надо нам было встречаться.
— Почему?
— Потому что я вам не ровня, — чуть слышно ответила она. — Потому что все это безнадежно и ни к чему не приведет. Пощадите меня.
— А обо мне, Лиззи, вы подумали? — с укоризной спросил он.
— Нет, мистер Рэйберн. До сегодняшнего вечера не думала.
— Позвольте узнать, почему?
— До сегодняшнего вечера я не подозревала, что надо подумать и о вас. Но если это надо, если вы сказали мне правду о себе и если жизнь не сулит нам ничего, кроме разлуки, тогда да спасет вас господь, да смилуется он над вами!
Душевная чистота, с которой она открыла в этих словах частицу своей любви и своей боли, на миг проникла ему в сердце. Он обнял ее, словно она умерла и в смерти стала для него святыней, и поцеловал в лоб, как целуют умерших.
— Я обещал оставить вас одну. Позвольте хотя бы издали следовать за вами. Уже стемнело… вы так взволнованы.
— Я привыкла ходить одна по вечерам. Прошу вас, не провожайте меня.
— Хорошо, попытаюсь… Даю слово сделать все, что в моих силах, Лиззи, но других обещаний сегодня не ждите.
— Мистер Рэйберн, пожалейте и меня и себя и уезжайте отсюда завтра утром.
— Попытаюсь.
Юджин сказал это с необычной для него серьезностью. Она подала ему руку, быстро отняла ее и зашагала вдоль берега реки.
— Неужели Мортимер поверил бы этому? — пробормотал он, оставшись один. — А я сам верю?
Оба вопроса относились к тому обстоятельству, что на руке, которой он прикрывал глаза, были слезы. «Вот нелепость! Если бы кто увидел меня сейчас!» — тут же мелькнуло у него в голове. А следующую мысль родило недовольство той, кто была причиной этих слез: «Но все-таки моя власть над ней бесспорна, что бы она там ни говорила».
Подумав это, он вспомнил ее лицо, когда она опустила голову, не выдержав его взгляда. И как и в первый раз, тревога почудилась ему в ее мольбах и в слабости, которую ей не удалось преодолеть.
— Она любит меня! А такая сильная натура должна быть сильной и в любви. Она не может отдаваться одному чувству всецело, другому наполовину, а в третьем проявлять малодушие. Нам с ней придется быть верными себе до конца. Если моя натура поминутно взыскивает с меня, ей тоже не избежать этого.
Продолжая разбираться в самом себе, он думал: «А если жениться на ней? Если пойти на такую нелепость, как переписка с МПР по этому вопросу? Узнав о моей женитьбе, МПР, безусловно, призовет на помощь все свои умственные способности. Какими же доводами он вооружится против меня, законника? „Тебе претила женитьба ради денег и ради положения в свете, так как перед тобой маячил страшный призрак — скука. А ты не боишься заскучать, если женитьба не принесет тебе ни денег, ни положения в свете? Ты отвечаешь за себя?“ И законник, несмотря на все свое адвокатское красноречие, в глубине души должен будет признать: „Правильно рассуждаете, МПР! Я за себя не отвечаю“.