Наш влюбленный Пушкин
Шрифт:
Длительные переговоры идут с переменным успехом. Поэт добивается от Геккернов гарантий исполнения их обещаний. Им пришлось в конце концов уступить. 16 ноября Пушкин пишет Дантесу письмо, где признает свой вызов не имевшим место, поскольку, якобы по слухам, узнал о его намерении свататься к старшей свояченице. Однако дерзкий ответ француза, требовавшего отказа без всяких объяснений, чуть было не расстроил дело. Помогло вмешательство Геккерна – старшего и секундантов Владимира Соллогуба и Д’Аршиака. На следующий день была объявлена неожиданная для всех помолвка Жоржа и Екатерины, которая тут же вызвала недоумённые пересуды: все знали об «испепеляющей любви» Дантеса к жене Пушкина и не верили, что этот брак состоится. Не смела поверить в своё счастье даже сама Екатерина Гончарова. Её переписка с женихом и братом Дмитрием даёт косвенные основания полагать, что к тому времени она была уже беременна от Дантеса и помолвка спасла её от бесчестья.
В обществе не знают о вызове, в великосветских салонах распространяются слухи, будто Дантес своим сватовством, словно благородный рыцарь, пытается спасти честь любимой им Натальи Николаевны. Всё поведение француза как бы подтверждает это мнение. В свете жалеют Дантеса и осуждают ревнивца Пушкина. Невыносимая обстановка повергает поэта в отчаяние. 21 ноября Пушкин пишет два письма. Первое, негодующее и оскорбительное, предназначалось Луи Геккерну, а второе, сдержанное и официальное, – графу Бенкендорфу. Но Жуковскому удаётся убедить поэта не отправлять письма, иначе дуэль стала бы снова неминуема. Сыграл свою роль здесь и разговор Пушкина с императором, состоявшийся 23 ноября в Зимнем дворце, видимо, при содействии Жуковского. Достоверно содержание разговора неизвестно. Предположительно поэт посвятил Николая I в суть дуэльной истории, умалчивая о деталях, а царь взял с него обещание больше не ввязываться в дуэли и, если ситуация обострится, обратиться прямо к нему. Однако после разговора ничего не изменилось, сплетни не прекратились. Царь не предпринял никаких действий, хотя мог бы высказать неудовольствие наглым поведением Дантеса, который дорожил карьерой и наверняка прислушался бы. Зато на одном из балов озабоченный Николай I «по – отечески» советовал Наталье Николаевне быть осторожнее и беречь свою репутацию ради счастья супруга, чем вызвал её смущение.
Пушкин, Натали и Дантес. Худ. В.А. Устинов. 1999 г.
Об отношении Николая I к жене Пушкина следует сказать особо, ведь долгое время считали, что он за ней явно ухаживал. На самом деле их отношения не выходили за рамки строгого этикета, хотя царь открыто симпатизировал первой красавице Петербурга и не сомневался в её верности мужу. На основании имеющихся документов нельзя утверждать о целенаправленном участии царя в травле поэта, которая становилась всё агрессивнее. На стороне Геккернов были влиятельные семейства министра народного просвещения, президента Академии наук С.С. Уварова, обер – камергера Г.А. Строганова, министра иностранных дел К.В. Нессельроде и других.
В распространении сплетен принимала активное участие группа ультрафешенеблей, служивших в Кавалергардском полку вместе с Дантесом. Среди них особенно выделялся молодой князь Александр Васильевич Трубецкой, фаворит императрицы. Вяземский в письмах к Эмилии Карловне Мусиной – Пушкиной, пленившей его умной, очаровательной женщине, в шутку называл этих молодых людей «красными» по цвету кавалергардских мундиров, а Трубецкого – «наикраснейшим», причём слова эти писал красными чернилами. Вяземский много иронизировал по поводу их поведения, не подозревая пока об их роли в травле своего друга Пушкина. Эти люди клеветали на великого поэта и его жену и плели интриги отнюдь не только из – за желания позабавиться. Одни были озлоблены его дерзкими и правдивыми эпиграммами, другие – вольнолюбивыми стихами, третьи – намёками на нечестно обретённые в недавнем прошлом титулы и богатство, содержащимися в стихотворении «Моя родословная», которое распространялось в многочисленных списках. Пушкин был явно не ко двору этим гордым аристократам с виду, но рабам в душе.
Оправившись после новой болезни к концу декабря, Жорж Дантес продолжает ухаживания за Натальей Николаевной Пушкиной, привлекая всеобщее внимание. Возможно, через Трубецкого ему стало известно об обещании Пушкина царю не драться на дуэли. Обвенчавшись 10 января 1837 года с Екатериной Гончаровой, которая полностью приняла его сторону, Дантес не меняет своего поведения по отношению к Наталье Николаевне: приглашает на танцы, говорит ей каламбуры с двусмысленными намёками. Причём Екатерина подыгрывает Дантесу, фактически предавая приютившую её сестру. Жена Пушкина осознает, что против неё и её мужа строятся, по словам Вяземского, «адские козни». Она уже не верит в возвышенную страсть Дантеса, но прекратить выезжать не может, ибо это только усилило бы унизительные слухи.
Обременённый многочисленной семьёй, новыми и старыми долгами, раздражённый порочащими его сплетнями и не прекращающимися преследованиями жены, Пушкин находится то в угнетённом состоянии духа, то в негодовании. Самое ужасное, что его перестают понимать друзья, а рассказать им всё поэт не может. Даже Вяземский в конце января отворачивается от него. Единственной радостью за последнее время для великого поэта стал тёплый приём 4–го тома «Современника», где была напечатана «Капитанская дочка», восхитившая многих. Несмотря на трагическое положение, Пушкин продолжает работать над журналом.
Наталья Николаевна становится жертвой грязной интриги. Идалия Полетика по сговору с Жоржем Дантесом приглашает её к себе на квартиру, которая находится в расположении Кавалергардского полка, а сама уезжает. Будучи влюблённой в Дантеса, она ревнует, конечно, но хочет, чтобы её давний любовник, добившись желаемого от жены Пушкина, успокоился наконец и уделял больше внимания ей, Идалии. Вместо троюродной сестры Наталья Николаевна застаёт на квартире своего настойчивого воздыхателя, который театрально бросается перед ней на колени, вынимает пистолет и грозит самоубийством, если она не отдастся ему. Она не знает, куда деться от таких домогательств, и начинает громко уговаривать Дантеса. На шум вбегает малолетняя дочка Полетики. Пушкина бросается к ребёнку и, воспользовавшись этим поводом (вероятно, чтобы передать малышку няне), на ходу отказывает наглецу и быстро уезжает. Свидание длится всего несколько минут. Наталья Николаевна боится сразу рассказать о нём мужу и, видимо, делится только с сестрой Александрой и с Верой Фёдоровной Вяземской, которой очень доверяет. Дата происшествия в воспоминаниях обеих женщин, к сожалению, не названа. Наиболее вероятно, оно произошло примерно 22 января 1837 года и свидетельствует не о возвышенной любви Дантеса к Наталье Николаевне, а о банальном сексуальном домогательстве.
Очередной гадкий каламбур Дантеса на балу у Воронцовых – Дашковых 23 января 1837 года, вероятно, переполнил чашу терпения Пушкина и спровоцировал его объяснение с женой, которая не утаила правду о свидании у Идалии Полетики. Поэт бы взбешён: честь его Мадонны, его самого, всей семьи была нагло попрана. Вечером 25 января он отправил по почте письмо барону Луи Геккерну, столь правдивое и оскорбительное, что его враги уже не могли уклониться от поединка. После этого Пушкин сразу обрёл душевное равновесие. Он хотел драться, и «чем кровавее, тем лучше». «Мне нужно, чтобы моя репутация и моя честь были неприкосновенны во всех уголках России, где моё имя известно», – писал он С.Н. Карамзиной незадолго до дуэли.
Когда Луи Геккерн показал письмо поэта опытному в делах чести графу Г.А. Строганову, тот посоветовал стреляться и, вероятно, рассказал, что поэт на дуэлях никогда первым не стрелял. 26 января Пушкин получает ожидаемый вызов от Жоржа Дантеса: его приёмный отец, будучи дипломатом, не мог участвовать в дуэли. В секунданты поэт приглашает во многом по случайному стечению обстоятельств лицейского товарища Константина Данзаса. По настоянию Пушкина тот договаривается с секундантом Дантеса виконтом Огюстом Д’Аршиаком о жёстких, рассчитанных на смертельный исход условиях дуэли по недавно появившемуся кодексу графа де Шатовиллара: стреляться должны были с 10 шагов (7–8 метров) и возобновлять поединок в случае отсутствия результата.
Дуэль держалась в тайне и состоялась в 5 часов вечера 27 января на Чёрной речке за Комендантской дачей. На пути к условленному месту Данзас, видимо, лихорадочно соображал, как спасти друга и великого поэта, понимая, что остановить дуэль нельзя. Возможно, он решил смягчить условия и, заряжая пистолеты, засыпал в дуло минимальное количество пороха, чтобы уменьшить пробивную силу пули, поскольку ранение в грудь с 10 шагов означало почти неминуемую и мгновенную смерть. В этом случае точно так же зарядил пистолеты Дантеса и Д’Аршиак, строго соблюдая дуэльный кодекс. У него не было причины желать смерти дуэлянтам: Дантес был его родственником, а Пушкина он ценил и понимал, что поэт значит для России.