Наша борьба. 1968 год: оглядываясь с недоумением
Шрифт:
В этих мифах отражается чрезмерная переоценка собственной роли. На самом деле важнейшие для ФРГ реформы стартовали в начале 1960-х годов. Бремя их реализации легло на плечи многих наших старших современников – тех, кому сегодня от 75 до 85 лет и кто вместе с вернувшимися эмигрантами, антифашистами, а также раскаявшимися нацистами взял на себя тогда этот нелегкий труд. В 1963 году Фриц Бауэр, Ханс Бюргер-Принц, Ханс Гизе и Герберт Йегер выпустили манифест «Сексуальность и преступление. Статьи о реформе уголовного права», после чего соответствующий вопрос был внесен в бундестаг. Ральф Дарендорф своей книгой «Общество и демократия в Германии» (1965) внес существенный вклад в новую культуру общественных дискуссий. Фильм Ингмара Бергмана «Молчание», где в двух сценах изображался половой акт, подверг серьезному испытанию действовавший в то время моральный кодекс. В 1964 году Федеральное цензурное учреждение, не желая посягать на свободу творчества, пропустило ленту в кинопрокат без купюр, ее посмотрели одиннадцать миллионов немцев. Расцветить сексуальную жизнь призывал вовсе не Райнер Лангханс, а родившийся в 1928 году журналист и кинематографист Освальт Колле. В его фильме «Чудо любви» содержались простые рекомендации, как сделать уютнее спальни немцев, освещаемые единственным матовым потолочным светильником, неотапливаемые и крайне скудно обставленные. Непосредственных участников, особенно мужчин, он учил превращать минуты одностороннего блаженства в часы обоюдного счастья и побуждал к смелым экспериментам в сексуальной сфере. Если вспомнить мужской лозунг, введенный в обиход поколением-68: «Верный любовник –
Переходные процессы наблюдались и в партийной политике. В Свободной демократической партии (СвДП), которая в 1950-е годы еще могла мириться с так называемым «гауляйтерским крылом», партийный молодняк сумел наконец преодолеть влияние старых нацистов. Среди героев переворота были Вальтер Шеель, Ханс-Дитрих Геншер, Лизелотте Функе – тогда еще молодые люди. Параллельно менялись настроения избирателей ФРГ: начиная с 1961 года постепенно – процент к проценту – накапливалось большинство, считавшее возможным видеть на посту федерального канцлера Вилли Брандта, который в глазах консерваторов был «предателем родины». Все эти бурные перемены в немецком обществе и подготовили почву для 1968 года. Участники протестного движения лишь пользовались тем, что нес с собой тогдашний дух реформ, но не были его творцами. Социолог культуры Вольфганг Эсбах, сам состоявший в те годы в Социалистическом союзе немецких студентов (ССНС), в 2006 году констатировал: «Нужно признать, что многие активные реформаторы, родившиеся в начале 1930-х и ставшие зачинателями преобразования ФРГ в начале 1960-х, в сегодняшней исторической памяти потеснены поколением-68». Эсбах указывает, что «поколению-68 приходилось бороться в первую очередь не со старыми нацистами», а с «молодыми, реформаторски настроенными и задиристыми университетскими профессорами, полными новых идей» [6] .
6
Wolfgang Essbach, «1968» – Aufstand der Werte? Beitrag zur Tagung Vergesellschaftung der Werte: Wertedebatten in Deutschland seit 1945. Systematische und historische Aspekte, veranstaltet vom Mitteleuropazentrum der TU Dresden vom 4. bis 7.5.2006, Online-Piblikation.
В моей книге я воздаю должное многим из этих ученых – от Вильгельма Вайшеделя до графа Кристиана фон Крокова. Их ряд легко расширить. Так, философ Одо Марквард, поначалу сочувствовавший новым левым, в 1967 году изменил точку зрения, усмотрев в их собраниях «слишком большое сходство с национал-социалистическими вечерними занятиями (Schulungsabende)», которые он посещал в юности. Причина аллергической реакции историка Йозефа Вульфа, пережившего холокост, была иной. В Берлине он быстро заметил, что новые левые начали отказываться от солидарности с Израилем, прежде более или менее естественной, и берут сторону палестинских партизан. В этой связи нельзя отделаться от тревожного вопроса: разве Вульф, человек, бежавший от нацистов и затем вернувшийся в Германию, покончил бы с собой в 1974 году, если бы мы, поколение-68, вместо того чтобы в 1967 году увлечься «теорией фашизма» [7] , имевшей мало общего с реальностью, читали его труды? Такой же скепсис по отношению к новому левому движению испытывал и Жан Амери. Ханна Арендт в 1967 году сухо возразила молодому немцу, одержимому идеей мировой революции: «Без сомнения, тот факт, что в Иране, Вьетнаме и Бразилии налицо “недостойная обстановка”, нас касается, однако это, в сущности, от нас не зависит. Мне кажется, у вас что-то вроде ложной мании величия. Попробуйте заняться политикой в Иране, и вы быстро исцелитесь. […] Там, где дело идет о политике, полезно ограничивать мысль известными пределами» [8] . За исключением Герберта Маркузе, почти все эмигранты, которые после 1933 года были вынуждены покинуть Германию, реагировали примерно так же: поначалу молодежные волнения их радовали, но спустя несколько месяцев они начали ужасаться немецкому неистовству, овладевшему бунтарями 68-го и перешедшему в бешеную ярость, слишком хорошо им знакомую.
7
Об этой теории, растворявшей специфику немецкого национал-социализма во всеобщем, повсеместно распространенном в 1930-е годы фашизме, см. ниже.
8
Hannah Arendt, Hans-J"urgen Benedict, Briefwechsel, in: Mittelweg 36, 17/1, 2008, S. 2–8.
Генерал-бас недавней национальной истории не смолкал в протестном движении 1968 года. Он придавал ему – вопреки всем привлекательным вариациям верхних голосов – неприятный основной тон. Уже в 1969 году эта проблема, по сути чрезвычайно немецкая, получила зримое выражение в художественном фильме «Альма-матер», который был снят Рольфом Хедрихом в Свободном университете Берлина по заказу компании Norddeutscher Rundfunk. Фильм стал убедительным репортажем о протестах, ведущемся с места событий; несколько раз съемке мешали реальные акции саботажа, предпринятые с целью ее сорвать: они органично вплетались в художественное действие. Сценарий написал Дитер Майхснер. Как и Хедрих, он принадлежал к поколению тех студентов, которые были основателями Свободного университета [9] . Они построили сюжет на основе собственного опыта, бесед, наблюдений и впечатлений периода январской забастовки 1969 года; съемки проходили в течение летнего семестра. Так появилась эта реалистическая картина, запечатлевшая кризисную, возбужденную атмосферу той поры. В центре повествования – профессор истории Фройденберг, либерально настроенный репатриант, который отчаивается в новых университетских порядках и вторично покидает Германию. Саундтрек сохранил голос говорящего со швабским акцентом функционера ССНС Тильмана Фихтера, который неустанно призывает к революционному «разрушению». Правдоподобный образ Фройденберга создан на основе рассказов и личных впечатлений тогдашних профессоров Свободного университета Эрнста Эдуарда Хирша, Рихарда Левенталя и Эрнста Френкеля, вернувшихся из эмиграции. В моей книге я не раз предоставляю слово двум последним. Быть может, именно этот фильм стал наиболее веским документальным свидетельством о студенческих волнениях в 1969 году.
9
В 1948 г. подготовительной работой по созданию Свободного университета занимался студенческий комитет.
На этом фоне мемуары, написанные в наши дни, выглядят бледно. Авторы слишком снисходительны к самим себе, слишком склонны забывать то, о чем неприятно вспоминать. Возьмем книгу «Бунт и безумие» («Rebellion und Wahn», 2008). Пример сам напрашивается, поскольку ее автор Петер Шнайдер постоянно корит меня тем, что «Наша борьба» – конкурирующий товар! – свидетельствует о «ненависти к себе». Пусть так, но чем оборачивается любовь к себе? Скажем, на стр. 334 Шнайдер упоминает декабрьскую конференцию 1969 года, на которой верхушка революционеров Западного Берлина обсуждала свою дальнейшую стратегию. Эта встреча была очень важна, поскольку выдвинула на авансцену злополучные группировки профессиональных марксистов-ленинцев и окончательно отвратила бунтующих студентов от стремления к демократическим переменам. Шнайдер, принадлежавший к узкому кругу лидеров, который насчитывал около 20 человек, брал слово дважды. Сегодня он более чем сжато резюмирует свои тогдашние идеи: «Тот, кто принимает революцию всерьез, – так он будто бы заявил в те дни, – должен отправиться на предприятия и мобилизовать рабочий класс». Мне, тогда совсем юному студенту, с нетерпением ожидавшему результатов конференции, помнится совсем другое. Что именно – можно услышать и сегодня. Учитывая выдающееся значение собственных речей для дальнейшей судьбы человечества (его прогрессивной части), основатели будущей идейной секты увековечили их на магнитофонной пленке.
Согласно записи, товарищ Петер Шнайдер сформулировал следующую задачу: «дать толчок классовой борьбе в Германии», «подключить наиболее угнетенные слои населения к стратегии наиболее мобилизованных борцов» и создать «революционный авангард». И вот что под этим подразумевалось: «Только централизованная организация, следующая марксистско-ленинскому образцу, в принципе способна пробудить стихийное движение. […] Профессиональным революционером становится лишь тот, кого признают вождем в борьбе народных масс, – а значит, недостаточно сказать, что студенты должны идти на предприятия, приобретать там практический опыт и затем уходить. […] Совершенно необходимо, чтобы при проведении акций или во время производственных конфликтов студенты могли брать на себя лидерские функции, и в будущем, я считаю, нам не следует мириться с пребыванием в революционной организации тех, кто не удовлетворяет этим требованиям. […] Я утверждаю, что на первом этапе создания организации она должна строиться сверху вниз и что приоритет будет отдан принципу централизма; что в Германии этот этап продлится долго и что он нужен для подготовки окончательного закрепления позиций централизованной марксистко-ленинской организации в массах» [10] .
10
Магнитофонная запись берлинской конференции 6–7 декабря 1969 г., посвященной вопросам стратегии: BArch, Ton 1394/1-10 (ZSl 153, Sammlung Wolfgang Schwiedrzik).
Из написанного Шнайдером в 2008 году следует, что к созданию позднейших доктринерских коммунистических групп (К-групп) на той конференции дело вели «всегда вызывавшие у него неприятное чувство» «параноики», один из которых носил эмблему «Мертвой головы». Всех этих людей Шнайдер перечисляет поименно. Сам же он, согласно представленному спустя 38 лет собственному отчету, желал лишь «направить на верный путь сознание» немецких рабочих и уже тогда задавал себе вопрос: «Разве все это означало, что мне следует немедленно вступить в организацию профессиональных революционеров?» [11] В целом, по утверждению издательства, книга Шнайдера опирается на поистине «бесценный материал», а именно его «дневник»: автор якобы был «одним из редких одиночек», которые вели в ту пору подобную запись событий. Между тем события 1968 года давно нуждаются в подлинном документальном описании, использующем самые разнообразные источники, а не саморепрезентацию так называемых свидетелей, не всегда надежных. К этому должна побудить настоящая книга.
11
Schneider, Revolution und Wahn, S. 334f.
Поколение, бежавшее от прошлого
Разумеется, не преминули письменно рассказать о прошлом и другие былые соратники, хорошо запомнившие тягостные моменты той беспокойной эпохи. К числу таких авторов принадлежит писательница Сибилла Левитшарофф. Она еще в школьные годы, до окончания в 1972 году штутгартской гимназии, была вовлечена в антиавторитарное движение, о чем рассказывает теперь с видимой неохотой: «Моя память склонна вычищать из минувшего времени все неприглядное». Никогда не примыкавшая к отъявленным радикалам, она все же вспоминает свой тогдашний «видоизмененный антисемитизм», «жестокость, авторитарность под маской ее противоположности, нежелание видеть действительность, авантюрный нарциссизм». Глядя в прошлое, она видит, как ее поколение «пыталось свалить с души бремя немецких несчастий, буквально захлебываясь патетическими словесами»: это для них было важным, самым важным, важным в глобальном масштабе, но находило выход в бесконечном «бла-бла-бла: по большей части серьезном, изредка остроумном». Сибилла Левитшарофф описывает, как «примерно в 1970 году» профессиональные революционеры хлынули из Франкфурта в швабскую провинцию, вербуя школьников и, с равным энтузиазмом, школьниц. «Один как будто прибыл из кружка анархистов времен Достоевского и, кажется, после своего появления ни разу не мылся – толстенький человечек с окладистой бородой, вращавший горящими глазами. Другой – политработник в кожаных доспехах, по профессии почтальон, с головой как облизанное яйцо: жуткая ассоциация напрашивалась еще и потому, что перед каждой фразой он для разгона прикасался кончиком языка к уголку рта. Не забудем и хладнокровных комиссаров – офисных технократов и знатоков оружия, которые выполняли инструкцию: соблазнять девиц где только можно, и гастролировали в регионе Штутгарта, обеспечивая движение новым материалом (я не шучу, именно так это называлось). Да, и еще: рабочий-вундеркинд из Фойербаха. Воздев указательный перст, он проповедовал тихим голосом, как Иисус в храме» [12] .
12
Sibylle Lewitscharoff, So superverfolgt und supergeheim. Schwatz-schwatz, meistens ernst, selten witzig: Wie es um 1970 wirklich war, in: S"uddeutsche Zeitung vom 10.1.2009.
Петер Фурт не похож на «бывших»; кроме того, он существенно их старше. Но рассуждает примерно так же. Когда-то он был учеником Адорно и издавал вместе с ним журнал Das Argument. Сегодня Фурт пришел к выводу, что «в движении 1968 года было нечто тоталитарное». Он сожалеет о разрушительных последствиях протестных выступлений, о заносчивости и партийном конформизме, присущих мышлению левых. Но больше всего раскаивается в том, что в 1968 году обозвал своего реформаторски настроенного тестя – еврея и социал-демократа, прошедшего через Бухенвальд, – «националистским бонзой», даже не заметив, что перед ним стоит один из немногих истинных республиканцев [13] .
13
Peter Furth, Die Revolte hat eine W"achtergeneration hinterlassen, in: Frankfurter Allgemeine Zeitung vom 6.8.2008.
В моей книге я цитирую бывшего председателя ССНС Раймута Райхе, написавшего весьма сомнительное сочинение о «сексуальной революции». Нельзя, однако, обойти молчанием самокритичную оценку прошлого, которую Райхе дал в 1988 году, – при первом издании я упустил ее из виду. По смыслу эти высказывания перекликаются с двумя заключительными главами настоящей книги: «Страх перед прошлым и “помешательство на евреях”» и «Поколение-33 и поколение-68». Более двадцати лет назад Райхе признал, что некоторые факты и события той поры попросту не попадали в светлое поле сознания молодых людей; прежде всего он отметил, что бунтари не увидели «предмета для обсуждения» в книге «Неспособность скорбеть» («Die Unf"ahigkeit zu trauern»), опубликованной в 1967 году Александром и Маргарете Митшерлих. Причина такой близорукости проста: они как раз делали в ту пору все, чтобы «самим стать частью этого предмета». Банализацию национал-социализма, сведение его к фашизму, повсеместно распространенному в 1930-е годы и будто бы лишь перешедшему в острую форму в Германии, Райхе оценивает как попытку «развоплотить» специфическую опасность, которая крылась именно в немецком прошлом. В тогдашних поисках «революционного субъекта» он усматривает желание убедить себя, что «широкие народные массы – в том числе и наши родители, – были на самом деле, в глубине души, “хорошими”, а национал-социалистическое “зло” по отношению к ним – чем-то наносным». Далее, приведя примеры «воинствующего ригоризма», он спрашивает: почему поколению 1968 года непременно было нужно «разрушать» все, что ему казалось неправильным? Почему эти люди считали детскую боязнь разлучения с родителями одной из форм «ложного сознания»? Почему члены «Коммуны-1» позировали для знаменитой фотографии раздетыми [14] ? Почему они, стоя у стены с поднятыми руками, спиной к объективу, поставили рядом голого ребенка?
14
Желая выразить протест против ареста их соратника Фрица Тойфеля в июне 1967 г., члены “Коммуны-1” сфотографировались обнаженными. Фотография сопровождалась заголовком: «Частное – это политическое!»