Наша девочка
Шрифт:
– Каринка, уйди в тень, – говорила мне тетя Соня. – Нельзя девочке быть на солнце!
– Почему?
– Потому что у красивой девушки должны быть белая кожа и черные брови. Черные ресницы и алые губы. А если девушка будет загорелая, с выгоревшими бровями, она никому не понравится. Ты же хочешь быть красивой?
– Мам, мы уже загорелые! – хохотала Наталка.
На солнце у меня выгорели волосы. Я стала почти блондинкой, что очень нравилось тете Соне и тете Тамаре: они считали, что мои белые волосы – это большая ценность. Мне же нравились чернючие, как уголь, волосы
Но когда было солнечно, домашние заботы, столь ненавистные во время ливня, становились спасением. Они отвлекали от тяжких мыслей и даже приносили удовольствие. Мне очень нравилось пропалывать палисадник тети Сони – сажать новые цветы, подрезать старые, подравнивать клумбы. Я полюбила возиться в земле и могла провести в палисаднике несколько часов – поливать цветы, пересаживать их, окапывать и придумывать новую клумбу. Тетя Соня говорила, что у меня легкая рука – что ни посажу, все растет. И не запрещала мне возиться с цветами. Она говорила, что я – идеальная дочь, счастье для любой матери: сажаю цветы, вяжу, помогаю на кухне. Не то что Наталка.
Моя подружка, в этот момент натягивая леску на новый самодельный лук, только хмыкала и показывала мне язык. Она совсем не обижалась, не умела обижаться. Я же копила обиду на маму за то, что она меня оставила, и ничего не могла с собой поделать. Еще в городе я могла обидеться на подружку и перестать с ней «дружить». Обиды я помнила долго и спустя месяцы могла точно сказать, что именно я посчитала обидным. Наталка была совсем другой. Она, при всей своей смелости и дерзости, беспрекословно подчинялась родителям. Обижаться на тетю Соню или дядю Давида ей даже в голову не приходило. А дружба у нее была только на веки вечные, как она сама говорила. По-другому дружить невозможно. Благодаря Наталке я тоже становилась отходчивее и легче. Первой заметила перемены во мне тетя Тамара.
– Смотри-ка, а Каринка наша уже как козочка бегает и смеется, – ахнула как-то она. Мы с Наталкой носились по курятнику, пытаясь поймать очень резвую курицу, которая отказывалась нести яйца, и тетя Соня решила пустить ее на бульон. Мы с Наталкой падали, хохотали, были все в грязи и перьях. И я смеялась в голос, хотя раньше могла безутешно плакать из-за пятна на чистом платье или из-за разбитой коленки. Моя подружка отучила меня хлюпать носом по пустякам.
– Это хорошо. Я тоже заметила, – ответила тетя Соня. – Слава богу…
– Что-то скучно, – вдруг объявила Наталка в один из солнечных дней. Она уже успела замучить Багиру и подросших котят, развесить белье на веревке и потренироваться в метании ножика. Моя подружка сидела на земле, скрестив ноги по-турецки, и бросала нож в землю так, чтобы он вошел вертикально.
– Почему скучно? – спросила я, поскольку хитрая физиономия Наталки не предвещала ничего хорошего.
– Надо что-то придумать, – заявила она.
– Что?
Мне было очень хорошо и спокойно. И я ничего не хотела придумывать. Мне даже скучно не было. Вот ни капельки.
– А давай концерт устроим! – Наталка схватила только что аккуратно развешанные, без единой складочки, простыни и изобразила из них нечто, похожее на занавес.
– Какой концерт? – Меня начало подташнивать от плохого предчувствия.
– Пока не придумала. Но ведь концерт – это здорово! Ты что умеешь делать? – Наталка завернулась в простыню и начала кружиться.
– Ничего, – призналась я.
– Так не бывает, – отмахнулась Наталка. – Петь умеешь?
– Нет, то есть умею, но очень тихо.
– Ладно, а давай сделаем акробатический номер! Ты заберешься мне на плечи или я к тебе на плечи. Как в цирке!
– Наталка, или ты, или я сломаем шеи.
– Тогда… тогда мы будем танцевать!
– Я не умею танцевать народные танцы.
– А кто говорит про народные? Тоже мне премудрость. Никто и не удивится – все умеют танцевать. Иначе как ты жениха встретишь, если танцевать не будешь? Ладно, я тебя потом научу. Это легко. Даже малявки умеют танцевать.
Наталка изобразила несколько движений, но явно не женских.
– Это я как мужчина танцую, – объяснила она, ловко крутанувшись в повороте. – Как женщина не люблю. Неинтересно. Ходи туда-сюда и руками покачивай.
Моя подружка показала, как танцуют женщины.
– А по-моему, очень здорово, – возразила я. Наталка мне показалась невероятно красивой, когда танцевала. Мне тоже захотелось так научиться, и я решила попросить тетю Соню – она наверняка мне не откажет.
– Да что там красивого? – возмутилась Наталка. – Мне нравится, как мужчины танцуют. Они и с кинжалами могут танцевать, и с саблей. Вот это здорово! Надо другой танец выбрать!
– Какой?
Наталку было не остановить. Если она что-то задумала, то точно исполнит.
– А давай индийские танцы танцевать! – объявила она. – Как в кино! Вот тогда все точно удивятся. У нас никто такие не танцует!
– Как же мы движения выучим? И где музыку возьмем?
Наталка задумалась, и я решила, что мне удастся избежать участия в этом сомнительном концерте. Но Наталка, как я уже говорила, была такая упертая, что даже тетя Соня обзывала ее барашком.
– Я знаю! – воскликнула Наталка и подпрыгнула на месте. – Пластинка есть у Мишкиной мамы, это точно. А движения выучим в кино. Сходим несколько раз и запомним.
– Откуда у нас деньги на кино?
– Как это откуда? Папа подарил давно. Только я не тратила, хранила на всякий случай. Все, побежали.
Наталка кинулась прочь со двора.
– Вы куда? – остановила нас тетя Соня.
– В кино! Мы все сделали!
– Ну идите. Наталка, только на обратном пути зайдите к тете Тамаре, скажите, что у Тамика зубки режутся, пусть даст что-нибудь. Потом в магазин – хлеб купите. И я запрещаю покупать у цыганок петушки на палочке! Понятно?
– А мороженое можно?